— Вы правы. Круз сегодня чересчур медлителен. Прощайте.

— Нет, — категорически заявил Круз.

Джиллеспи переводил взгляд с него на Лорел и обратно.

— Да, — возразила она, даже не глядя в его сторону.

— Вы говорили… — начал Круз, но Лорел снова перебила его:

— Полагаю, вам было бы легче, если бы я оставалась молчаливой, податливой и управляемой, но произошло непредвиденное.

Джиллеспи еле сдерживал улыбку:

— И произошло это здесь и только что, не так ли?

— Совершенно верно, — согласилась Лорел. — Поэтому свяжитесь со своим пилотом, шофером или еще с кем бы то ни было. Я уезжаю отсюда.

— Нет, — сказал Круз.

Джиллеспи повторил за ним, но более тихо:

— Это было бы неразумным поступком, мисс Свэнн.

— Круз тоже лгал мне об этом, я поверила и в результате — я пленница.

— Вы дорогой гость, — поправил Джиллеспи.

— Неправда. Никто не дорожит дураками. Особенно сомнительными дураками. — Она посмотрела на Круза. — Вы надеетесь, что я помогу вам найти отца?

— Лорел, дорогая, я…

— Попридержите свой язык, дорогой.

Лорел вышла из спортзала. И Крузу, и Джиллеспи было бы легче, если бы она е шумом хлопнула за собой дверью. Но этого не произошло. Оба сразу бросились к телефону. Крузу удалось опередить Джиллеспи.

Лорел почти не замечала яркого света. Мендоза по-прежнему хлопотала возле стола. От гнева и унижения у Лорел пылали щеки, словно она слишком долго находилась под открытым палящим солнцем.

— Посол желает переговорить с вами, — сказала Мендоза. — Она в своем кабинете.

— Мне не хотелось бы ее беспокоить, — холодно ответила Лорел.

— Вы совсем не побеспокоите ее. Ближайший город находится на востоке, — добавила Мендоза, как будто Лорел спрашивала ее об этом.

— Как далеко отсюда? — выдержав паузу, поинтересовалась Лорел.

— Больше пятидесяти миль.

Лорел уже собиралась выходить из комнаты, но последние слова Мендозы заставили ее остановиться. Пятьдесят миль!

— Если вы думаете добраться туда пешком, — посоветовала Мендоза, — то следует дождаться вечера.

Лорел открыла рот, но не произнесла ни слова.

— Я родом из индейского племени собоба, — спокойно продолжила Мендоза. — Мой народ в течение последних пятисот лет зимой и летом кочует по всей стране. Никто из нас не смог бы пройти и пяти миль под солнцем пустыни, , не говоря уже о пятидесяти.

Глубоко вздохнув, Лорел постаралась не впасть в панику. Она оказалась в ловушке.

— Поговорите с послом, — настаивала Мендоза, — она вам все объяснит.

— Где здесь прачечная? — печально спросила Лорел.

— Вперед по коридору, третья дверь слева. Вам действительно следует познакомиться с послом, — крикнула ей вслед индианка. Лорел не обернулась. От быстрой ходьбы ее тонкий легкий халат развевался и опадал словно обломанные крылья.

Из дешевого репродуктора, как из консервной банки, доносились звуки балалайки. Летний смог напоминал Дэмону Хадсону московский туман. На тротуарах было полно унылых женщин, одетых в плохенькие домашние платьица; скамейки заняты сурового вида стариками, которые курили и беседовали друг с другом почти шепотом, будто боялись, что кто-то мог подслушать их обычные ежедневные разговоры. В жаркий летний день Хайленд-парк в западной части Лос-Анджелеса становился копией парка Горького в Москве.

Хадсон ненавидел его. Несмотря на проводимую им кампанию в защиту дружбы с Советским Союзом и с русскими людьми, его истинные чувства были куда сложнее. Он любил ту систему и одновременно презирал — из-за ее угрюмых и грубых людей.

На протяжении семидесяти пяти лет советского правления и реформ русские оставались для него такими же озлобленными, дурно пахнущими и суеверными. Миллионы погибли во время Великой Отечественной войны против Гитлера, столько же умерло в тюрьмах и лагерях.

Однако ни множество смертей, ни недавние политические потрясения не повлияли на то, чтобы изменить русских людей. Хадсон вспоминал об этой горькой истине каждый раз, когда посещал эмигрантскую общину западной части Лос-Анджелеса.

Сегодня Хадсон сделал исключение. В этой среде Давиньян чувствовал бы себя более непринужденно, чем где бы то ни было еще. К старости ювелир стал чересчур сентиментальным. Он с жадностью впитывал в себя все, что касалось матери-России, подобно тому, как другие люди его возраста с удовольствием впитывали в себя лучи летнего солнца.

Хадсону, хотелось, чтобы в их последнюю встречу Давиньяну было как можно комфортнее.

Ювелир спокойно сидел под отцветшим деревом джакаранды и напоминал маленькую птичку. Он был в солнцезащитных очках с круглой металлической оправой, но они не могли в достаточной мере защитить его от усиливающегося с годами косоглазия. Давиньян не узнал приятеля.

— Давиньян, — тихо позвал Хадсон.

— А, Дэмон, — ответил старый ювелир, повернувшись на голос. — Не ожидал, что ты появишься с этой стороны. Я не видел, где остановился твой автомобиль.

— Я добирался пешком.

— Пешком? — Давиньян удивленно покачал головой. — В следующий раз тебе захочется пробежаться разминочным темпом, чтобы снова сделаться молодым.

— Послушай, я принес тебе чай со льдом из ресторана «Крымский», — не обращая внимания на замечание Давиньяна, сказал Хадсон. Он достал из бумажного пакета пластиковую чашку, наполненную жидкостью со льдом, и протянул ее Давиньяну, а затем достал прохладительный напиток лично для себя.

— С лимоном? — спросил Давиньян, склонив голову набок.

— С двумя ломтиками лимона, как всегда, — ответил Хадсон.

— Спасибо, — сказал Давиньян, — а то становится жарковато.

Он принялся молча и не спеша пить крепкий горький чай, наблюдая за сидевшим рядом Хадсоном.

— Мне нравится это место, — наконец произнес Давиньян. — Оно напоминает мне то, где я вырос. Думаю, что когда-нибудь я должен снова приехать в Москву хотя бы для того, чтобы посмотреть, как сильно там все изменилось.

— Я был там в прошлом месяце, — ухмыльнулся Хадсон, — поверь, там изменилось все не настолько, насколько, возможно, тебе хотелось бы.

— Может быть, ты имеешь в виду общество, в котором часто приходится тебе вращаться. Кормушка осталась прежней, и самая большая свинья везде ест первой. — Давиньян отхлебнул чай и вздохнул: — Но на том уровне, где живет большинство людей, подобных мне, все по-другому, абсолютно по-другому.

— Так ли это? — равнодушно спросил Хадсон.

— Генералы остались на своих местах, но те, кто считался моими коллегами — полковники, майоры, капитаны, — всё они ушли, вернее, их уволили. Их уже нет.

— Поэтому ты ничего не смог узнать? Давиньян пожал худыми плечами.

— Я кое-что выяснил, но очень мало. Существует целое поколение людей, хороших, способных людей, которые некоторым образом были моими товарищами.

— Избавь меня от столь трогательной истории, — перебил его Хадсон. — В отличие от них я все еще продолжаю играть. Поэтому мне нужна любая информация.

Жестом тощей, дряблой руки, повернутой ладонью к Хадсону, Давиньян заставил того замолчать. Он сделал еще глоток холодного чая, растягивая разговор, как будто ничего интересного у него больше не было запланировано на сегодняшний день.

— Я смог добыть кое-какую информацию о Клэр Тод. Как ты и. подозревал, она несколько раз выполняла задания Москвы. В основном они заключались в распространении некоторых сообщений, выгодных Советам.

— Какого рода сообщения? — нетерпеливо спросил; Хадсон.

— Этого я не знаю. Первую удачную работу Тод выполнила, будучи совсем молодой, тогда она еще училась в колледже. Это было во время Олимпийских игр, проходивших здесь, в Лос-Анджелесе.

— Когда бойкотировали русские?

— Да, несколько африканских Делегаций получили угрожающие письма, якобы от куклуксклановцев. Таким образом была сделана небольшая попытка привести в замешательство организаторов Олимпиады.