«Трудящиеся, — писала «Правда» 31 августа 1918 года, — настал час, когда мы должны уничтожить буржуазию, если мы не хотим, чтобы буржуазия уничтожила нас. Наши города должны быть беспощадно очищены от буржуазной гнили. Все эти господа будут поставлены на учет и те из них, кто представляет опасность для революционного класса, уничтожены. (…) Гимном рабочего класса отныне будет песнь ненависти и мести!»
В тот же день Дзержинский и его заместитель Петерс составили обращение «К рабочему классу», выдержанное в подобном же духе: «Пусть рабочий класс раздавит массовым террором гидру контрреволюции! Пусть враги рабочего класса знают, что каждый задержанный с оружием в руках будет расстрелян на месте, что каждый, кто осмелится на малейшую пропаганду против советской власти, будет немедленно арестован и заключен в концентрационный лагерь!» Этот призыв был опубликован в «Известиях» 3 сентября, на следующий день в тех же «Известиях» появилась инструкция народного комиссара внутренних дел Г. Петровского всем местным Советам. Посетовав на то, что, несмотря на «массовые расстрелы десятками тысяч наших товарищей», все еще не введен массовый террор против «эсеров, белогвардейцев и буржуазии», Петровский продолжает:
«Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все известные правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления должен применяться массовый расстрел. Местные губисполкомы должны проявить в этом направлении особую инициативу. Отделы милиции и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех подозреваемых с безусловным расстрелом всех замешанных в контр. р. [контрреволюционной] и белогвардейской работе. (…)
О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных советов Завуправы исполкомов обязаны немедленно донести народному комиссариату Внутренних Дел. (…) Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора!».
Эта инструкция, сигнализирующая об официальном начале красного террора, опровергает позднейшие утверждения Дзержинского и Петерса, что красный террор, как выражение всеобщего стихийного возмущения масс покушениями 30 августа 1918 года, начался без всякого указания Центра». На самом деле красный террор явился как бы естественным выходом клокотавшей во многих большевиках абстрактной ненависти к «эксплуататорам», которых они готовы были уничтожать не только индивидуально, но и «как класс». В своих воспоминаниях видный меньшевик Рафаил Абрамович сообщает о беседе с Феликсом Дзержинским, будущим главарем ВЧК. Беседа эта состоялась в августе 1917 года:
«— Абрамович, ты помнишь речь Лассаля о сущности конституции?
— Конечно.
— Он говорил, что всякая конституция определяется отношениями социальных сил в стране на данный момент. Вот я и интересуюсь, как можно изменить это политическое и социальное соотношение.
— Ну, различными процессами политической и экономической эволюции, возникновением новых экономических форм, появлением и развитием некоторых социальных классов, все эти вещи ты же, Феликс, прекрасно знаешь.
— Да, но почему нельзя радикально изменить это соотношение? Например, подавлением или уничтожением каких-либо классов?».
Эта холодная, расчетливая, циничная жестокость, плод доведенной до крайности логики беспощадной «войны классов», характеризовала многих большевиков. Вот что заявлял в сентябре 1918 года один из их руководителей, Григорий Зиновьев, на страницах газеты «Северная коммуна»: «Чтобы успешно бороться с нашими врагами, мы должны иметь собственный, социалистический гуманизм. Мы должны завоевать на нашу сторону девяносто из ста миллионов жителей России под Советской властью. Что же касается остальных, нам нечего им сказать. Они должны быть уничтожены».
5 сентября Советское правительство легализовало террор знаменитым Декретом о красном терроре: «При данной ситуации (…) усиление деятельности ВЧК является прямой необходимостью (…). Необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в лагеря. Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам. Необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения этой меры». Позднее Дзержинский признавался: «Законы 3 и 5 сентября наконец-то наделили нас законными правами на то, против чего возражали до сих пор некоторые товарищи по партии, на то, чтобы кончать немедленно, не испрашивая ничьего разрешения, с контрреволюционной сволочью».
В секретном циркуляре от 17 сентября Дзержинский предлагает местным ЧК «ускорить и закончить, т. е. ликвидировать, нерешенные дела». В действительности же «ликвидации» начались 31 августа. 3 сентября «Известия» сообщили, что в предыдущие дни в Петрограде местной ЧК было расстреляно свыше 500 заложников. Из чекистских источников известно, что в течение сентября в Петрограде было расстреляно 800 человек. Эта цифра сильно преуменьшена. Очевидец событий описывает следующие подробности: «Что касается Петрограда, то, при беглом подсчете, число казней достигает 1300. (…) В своей статистике большевики не учитывают сотен офицеров и гражданских лиц, которые были расстреляны в Кронштадте по приказу местных властей. В одном только Кронштадте за одну ночь было расстреляно 400 человек. Во дворе были вырыты три больших ямы, 400 человек поставлены перед ними и расстреляны один за другим». В интервью, данном 3 ноября 1918 года газете «Утро Москвы», правая рука Дзержинского Я. Х. Петерс признавал: «В Петербурге, я бы сказал, истерическому террору прикосновенны больше всего те мягкотелые чекисты, которые были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать.
До убийства Урицкого в Петрограде не было расстрелов — и я должен сказать, что вопреки распространенному мнению я вовсе не так кровожаден, как думают, — а после него слишком много и часто без разбора, тогда как Москва в ответ на покушение на Ленина ответила лишь расстрелом нескольких царских министров». Тем не менее, как сообщали «Известия», 3 и 4 сентября в Москве было расстреляно только 89 заложников, принадлежащих к «контрреволюционному лагерю». Среди них два бывших министра Николая II — А. Хвостов (министр внутренних дел) и И. Щегловитов (министр юстиции). Однако существуют многочисленные свидетельства того, что в московских тюрьмах во время «сентябрьских убийств» были расстреляны сотни заложников.
И в эти дни красного террора Дзержинский отдает распоряжение об издании «Еженедельника ВЧК». Этому органу поручено было превозносить заслуги политической полиции и всячески поддерживать «справедливую жажду мести» в массах. Шесть недель, вплоть до своего закрытия Центральным Комитетом партии по требованию многих большевистских руководителей, «Еженедельник» методично, без всякого стыда и совести, сообщал о взятии заложников, заключениях в концентрационные лагеря, казнях и т. п. Он представляет собой официальный источник по истории красного террора за сентябрь и октябрь 1918 года. Там можно прочитать, что ЧК Нижнего Новгорода, действуя особенно оперативно под руководством Николая Булганина (будущего главы правительства СССР в 1955–1958 годах), расстреляла с 31 августа 141 заложника; 700 заложников было арестовано в течение трех дней.
В Вятке эвакуированная из Екатеринбурга Уральская ЧК отрапортовала о расстреле за неделю 23 «бывших жандармов», 154 «контрреволюционеров», 8 «монархистов», 28 «членов партии кадетов», 186 «офицеров» и 10 «меньшевиков и правых эсеров». ЧК Иваново-Вознесенска сообщила о взятии 181 заложника, казни 25 «контрреволюционеров» и об организации «концентрационного лагеря на 1000 мест». ЧК маленького городка Себежа казнила «1б кулаков и попа, отслужившего молебен в память кровавого тирана Николая II»; ЧК Твери — 130 заложников, 39 расстрелянных; Пермская ЧК — 50 казненных. Можно еще продолжать этот каталог смерти, извлеченный из шести вышедших номеров «Еженедельника ВЧК».
