В течение нескольких первых недель после 13 декабря Польша испытала последний всплеск террора, сопоставимого по жестокости с репрессиями 1949–1956 годов. Теперь аппарат госбезопасности располагал богатым выбором методов, обозначаемых на языке секретных спецслужб терминами «дезинформация» и «дезинтеграция», уже опробованных в 70-е годы, когда Министерством внутренних дел была создана отдельная «группа Д» с филиалами на местах. Вплоть до 1981 года объектом деятельности нового отдела были Церковь и религиозные круги. После введения военного положения радиус действия «группы Д» расширяется, охватывая и «Солидарность», по отношению к которой применялись следующие меры: неоднократные посягательства на собственность профсоюзных активистов (поджоги квартир, уничтожение автомобилей), нападение на них «неустановленных лиц», угрозы убийства, подбрасывание ложных листовок и фальшивых подпольных газет. Было организовано несколько похищений, жертв выбрасывали на дороги, предварительно накачав снотворными или наркотическими препаратами. Известны имена пострадавших от побоев, среди них — избитый в 1983 году в полицейском участке лицеист Гжегош Пжемык.

Самая шумная акция такого рода — убийство священника Ежи Попелюш-ко, совершенное 19 октября 1984 года сотрудниками отдела ДIV департамента МСВ. Согласно официальной версии, убийцы действовали по собственному умыслу, без чьего-либо ведома. Подобное толкование порождает множество сомнений, поскольку деятельность аппарата госбезопасности всегда находилась под строгим контролем, и все сколько-нибудь важные мероприятия проводились лишь после того, как министерство давало «зеленую улицу». Это был особенный случай — МСВ само передало виновных в руки правосудия; в нескольких последующих историях, связанных с умерщвлением священников или лиц, связанных с «Солидарностью», имена убийц так и остались нераскрытыми. Судя по реакции населения, действия в стиле «группы Д» не достигли поставленной цели — устрашения определенных социальных слоев. Эффект оказался обратным, решимость оппозиционеров лишь усилилась.

За жестокими конфронтациями в первые дни вступления в силу военного положения и крупными карательными экспедициями во время манифестаций 1982–1983 годов последующий период характеризуется довольно сдержанным давлением. Члены нелегальных группировок осознали, что им грозит не более нескольких лет тюремного заключения, регулярно прерываемого теми или иными амнистиями. На этой стадии эволюции репрессивная система уже очень далеко ушла от своих сталинских истоков.

К концу лета 1986 года под влиянием советских перестройки и гласности, а также застоя в польской экономике команда генерала Ярузельского попыталась выделить из рядов польской оппозиции группировки, с которыми можно прийти к компромиссу. Любая попытка такого рода неизбежно предполагала резкое снижение репрессивного накала. Так, 11 сентября 1986 года Министерство внутренних дел объявило об освобождении всех политических заключенных, в общей сложности 225 человек. Для поддержания хотя бы минимального уровня строгости решено было за любое участие в запрещенной организации или за любую нелегальную публикацию наказывать штрафом или содержанием под стражей в следственном изоляторе, а не в тюрьме, как в прежние времена. Таким образом был осуществлен возврат к репрессивному уровню 1976–1980 годов. С одной лишь разницей: отныне властям приходилось сталкиваться не с сотнями непокорных, а с десятками тысяч представителей оппозиции. В начале 1988 года в ходе нескольких массовых забастовок репрессии вновь усилились, однако уже 26 августа было объявлено о начале переговоров с «Солидарностью».

Неудовлетворенные подобным поворотом событий, сотрудники аппарата госбезопасности повели себя тем не менее достаточно дисциплинированно, хотя не исключено, что кое-кто и пытался воспрепятствовать наметившемуся сотрудничеству. Об этом свидетельствует убийство в январе 1989 года двух священников, занимавших пасторские должности в местных объединениях «Солидарности»[85]. До сего дня никому не известно, организовано ли это покушение одной из «групп Д», либо речь идет об уголовном преступлении.

После выборов 4 июня 1989 года и создания правительства Тадеуша Мазовецкого контроль над «силовыми министерствами» (Министерством внутренних дел и Министерством обороны) сохранился в руках их бывших руководителей. 6 апреля 1990 года расформированная СБ преобразуется в Управление правительственной охраны (УОП).

Коммунистическая система в Польше никогда не была в рамках законности, поскольку не соблюдала ни норм международного права, ни собственной Конституции. Преступная с самого своего возникновения в 1944–1956 годах система всегда прибегала к силе, вплоть до военной. Везде и во всем.

В центрально-европейском пространстве террор необходимо осмысливать в связи с войной — высшим его выражением в первой половине XX века. Вторая мировая война, начавшаяся именно с этого региона, по беспощадности своей превзошла казавшиеся смелыми концепции генерала Людендорфа о «тотальной войне». По словам Мигеля Абенсура, в это время происходит «демократизация смерти», гибнут десятки миллионов человек, массовое уничтожение срастается с идеей войны. От нацистского варварства страдало в первую очередь гражданское население, наиболее показателен в этом смысле пример евреев. Об этом же красноречиво свидетельствуют цифры: в Польше потери среди военных составляли 320 000 убитых, в то время как потери среди гражданского населения достигали 5,5 миллионов; в Венгрии соответственно 140 000 и 300 000 человек; в Чехословакии потери среди гражданского населения составляли 80–90 % от общего числа потерь…

Поражение Германии не положило конец грандиозному террору военных лет. В мирных условиях людям предстояли новые испытания — «национальные чистки», принявшие особенно жестокий характер с появлением на этих землях Красной Армии. Комиссары госбезопасности, а также спецслужбы — СМЕРШ и НКВД — уполномочены были досконально разобраться и провести «чистки». В итоге из государств, воевавших против Советского Союза — Венгрии, Румынии, Словакии, — в советский ГУЛАГ были депортированы сотни тысяч человек (окончательные цифры еще предстоит уточнить).

Согласно новейшим венгерским и российским исследованиям, увидевшим свет после открытия архивов, были депортированы, по самым скромным подсчетам, сотни тысяч человек, солдат и штатских, начиная с тринадцатилетних детей и кончая восьмидесятилетними стариками: около 40 000 из Закарпатской Украины, принадлежавшей Чехословакии, затем оккупированной Венгрией после Мюнхенских соглашений 1938 года и фактически аннексированной Советским Союзом в 1944 году; из Венгрии, где общее число жителей составляет примерно девять миллионов, в те годы было депортировано более 600 000 человек (по сведениям советской статистики — только 526 604 человека). Это число прибывших в лагеря, без учета тех, кто погиб в пути и в пересыльных лагерях в Румынии (лагеря Брашов, Тимишоара, Марамуреш), в Молдавии (Фошканы), в Бессарабии (Балта) или в Галиции (Самбор). Примерно 75 % ссыльных перевозились транзитом через эти лагеря. Среди депортированных находились также евреи, зачисленные в трудовые батальоны венгерской армии. Две трети заключенных были размещены в трудовые лагеря, одна треть (штатские) в лагеря для интернированных, где смертность из-за эпидемий вдвое превышала обычные показатели. По современным оценкам, около 200 000 депортированных из Венгрии (включая также лиц, принадлежащих к немецкому меньшинству, русских, приехавших после 1920 года, французов и поляков, обосновавшихся в Венгрии) никогда оттуда не вернулись.