При таких условиях работы ничуть не удивляют примеры неустойчивости психики руководителей служб госбезопасности; начальник чехословацкого следственного отдела записал слова одного из советников: «Выйти из службы безопасности раньше срока можно только вперед ногами». Индржих Веселы, руководитель госбезопасности, совершил попытку самоубийства (самосожжения) в 1950 году, но безуспешно. В 1964 году он все-таки покончил с собой. Перед этим он составил длинное и откровенное объяснение причин своего самоубийства, сохранившееся в архивах Центрального комитета КПЧ. В этой исповеди Индржих Веселы описывает также и мотивы первой своей попытки. Он прекрасно знал, как Сталин регулярно устранял глав служб госбезопасности, и предпочел именно так избежать подобной участи.

В поисках закономерностей в выборе жертв среди руководителей-коммунистов следует остановиться на четвертой гипотезе: грандиозный показательный процесс в московской метрополии коммунистической империи готовился исподволь, он призван был увенчать целую серию политических процессов в других странах и затем сурово покарать мнимых участников громадного «международного заговора» в самом его центре, в Москве. В новых материалах, проанализированных в главе «Последний заговор» настоящей книги, приводятся серьезные доводы, подтверждающие такое истолкование репрессивных действий против коммунистов в странах Центральной и Юго-Восточной Европы.

Прежде чем приступить к рассмотрению периода с 1955–1956 годов по 1989–1990, названного венгерским историком Миклошем Молнаром «посттеррором», когда в большинстве стран Центральной и Юго-Восточной Европы происходило разложение коммунистических режимов, обозначим некоторые характерные черты этих режимов, приобретенные ими ко второй половине 50-х годов. Возможно, они облегчат понимание эволюции репрессивных действий и их закономерностей.

Начнем с того, что следующие одна за другой репрессии в период становления коммунистических режимов в Европе можно без преувеличения квалифицировать как массовый террор, поскольку репрессии основывались — собственно в этом и заключалась их задача — на нарушении и уничтожении основных прав и свобод личности; определены и уточнены были эти права и свободы в международных соглашениях, и в частности во Всеобщей декларации прав человека, за которую в декабре 1948 года на Генеральной Ассамблее проголосовали страны — участницы ООН вопреки воле СССР и пяти стран «народной демократии», воздержавшихся при голосовании. Репрессии по своей сути полностью противоречили букве и духу конституций, официально действовавших в этих странах; в действительности же основные установки и рамки законов определялись исключительно руководством и аппаратом компартии — организации неконституционной. В Чехословакии, например, лишь в Конституции 1960 года, провозглашенной второй социалистической конституцией (первой была Конституция СССР), была законодательно закреплена «руководящая роль Коммунистической партии». Частые репрессии в стране проводились с нарушением действовавших законов: ни в одном законодательстве не разрешено повсеместное использование пыток и тюремного заключения во время следствия; ни один закон не предоставляет всей полноты власти политической полиции — машине, фабрикующей судебные процессы. Интересно отметить в этой связи, что в комментариях, сопровождавших первые пересмотры судебных постановлений коммунистических процессов, полиция осуждалась за то, что «возвысилась над партией», а не «над законом»; здесь явно прослеживается стремление ослабить и затушевать ответственность политического руководства за участие в преступной деятельности полицейской машины.

Теперь о специфических особенностях коммунистической диктатуры. Она охватывала не только одно государство, занимающее шестую часть земного шара, а распространилась на множество стран, а значит, интернационализировалась. Коммунистические диктатуры представляли собой систему сообщающихся сосудов, связанных друг с другом и с центром в Москве. Благодаря рассекречиванию архивов теперь известен вдохновитель и организатор репрессий, проходивших еще с 1944 года в будущих «странах народной демократии», — могущественный международный коммунистический аппарат, сложившийся в недрах Коминтерна и впоследствии сросшийся с центральным советским аппаратом. 12 июня 1943 года сразу после роспуска Коминтерна, объявленного 9 июня, был создан Отдел международной информации ЦК ВКП(б) во главе с Александром Щербаковым, заместителями были назначены Георгий Димитров и Дмитрий Мануильский. Теперь управление компартиями было возложено на этот отдел; истинной его душой с момента создания стал Димитров, в декабре 1943 года по решению советского политбюро он назначается его официальным руководителем. Отдел международной информации выдавал директивы, пользуясь средствами радио- и курьерской связи, имевшимися в распоряжении многочисленных представительств иностранных компартий, расположенных в СССР (у Албании и Югославии таких представительств не было), позднее директивы доводились до сведения во время московских консультаций. Известна беседа Владислава Гомулки с Димитровым 10 мая 1945 года в Москве. Димитров упрекал Гомулку в недостаточной суровости карательных мер, предпринимаемых им в Польше, и добавил: «Нам не обойтись без лагерей». Значит, сразу же после окончания войны лагерная система рассматривалась коммунистами как средство борьбы с политическими противниками.

Распространение большевистского опыта на территорию государств, не включенных в состав Советского Союза, вскоре встретило нежданное препятствие: национальные чувства и традиции продолжали существовать, несмотря на активное вмешательство Москвы, пытавшейся унифицировать государственные режимы в советском блоке. После событий в Югославии в 1948–1949 годах, в Венгрии между 1953 и 1956 годами, в Польше в 1956 году, установилось многообразие коммунистических режимов, принявшее резко выраженные черты, что даже привело к разрыву отношений Советского Союза и Китая в начале 60-х годов; последствия этого явления обнаружились и в европейских странах-сателлитах, в частности Албании и Румынии.

Наконец, нельзя не отметить способности коммунистов, некогда стоявших у руля, смело выступать против своего бесславного прошлого; в этом заключается одно из коренных отличий коммунизма и нацизма, не породившего ни Хрущева, ни Надя, ни Дубчека, ни Горбачева. На протяжении 50-х годов реабилитация жертв стала главной ставкой в играх политических верхов, велась открытая борьба за наследование власти, обусловленная либо уходом в небытие первого лица (Сталина и Готвальда в 1953 году, Берута в Польше в 1956 году), либо смещением генерального секретаря (Ракоши в 1956 году в Венгрии). Реабилитация означала не только раскрытие вопиющих злодеяний, но и поиск виновников. В битвах за верховную власть сильные мира сего не раз прибегали к реабилитациям, так продолжалось и в 60-е годы, например в Чехословакии. Феномен этот затронул и людей, искренне веривших в высоконравственность коммунистических идеалов, носителей утопических взглядов (преимущественно интеллигенцию), после разоблачения преступного режима обманутых в своих надеждах. Начиная с 1953 года и в течение 60-х были объявлены многочисленные амнистии. Пусть порой они оказывались частичными — в любом случае это высоко значимые политические акции.

Итак, в 1955–1956 годах машина по уничтожению людей еще работала, но работала со скрипом. Шефы политической полиции, искусные организаторы репрессий с 1949 по 1953 год, были либо отозваны, либо арестованы и осуждены, правда, на небольшие сроки. Политические лидеры вынуждены были уйти в отставку, уступая места бывшим политзаключенным. Высшие посты, например, заняли Гомулка в Польше и Кадар в Венгрии. В целом, репрессии стали более «мягкими»…

В 50–60-е годы массовый террор и репрессивные методы еще не раз давали о себе знать. Именно к этой категории мы считаем правомерным отнести военные вторжения Советской Армии. Танк — символ подавления — на улицах города призван был посеять страх в людских душах.