Однако при Дэне можно было критиковать и выжить — явный прогресс по отношению к эпохе Мао, когда за одно лишнее слово или надпись на стене могли расстрелять. Разумеется, в центре постмаоистских реформ стояла экономика, но не была забыта и политика. Всё, начиная с экономических преобразований, шло в направлении эмансипации общества и ограничения произвола власти. В 80-е годы под контролем КПК осталась всего десятая часть крестьянства. Произошел возврат к семейному типу хозяйствования. В городах начал разрастаться частный производственный сектор, освобождая из-под прямого партийно-государственного контроля значительную рабочую силу. Государственные структуры упростились, это привело к тому, что людям было предоставлено больше прав и свобод. В 1978 году была объявлена амнистия примерно для 100 тысяч заключенных, реабилитированы многие деятели культуры и науки (чаще всего посмертно). Жертва «чистки» 1957–1958 годов Дин Лин в 1979 году вернулась из деревенской ссылки и после долгих лет преследований возвратилась в Яньань. Стала зарождаться новая «литература раненых», писатели понемногу отвоевывали свободу творчества. В города вернулись две трети ссыльных времен «культурной революции». Новая конституция восстановила минимум легитимных прав личности и регламент прокурорского надзора за судопроизводством. В 1979 году первый Уголовный кодекс КНР (Мао Цзэдун предпочитал, чтобы у него были развязаны руки, и всячески тормозил его принятие), сохранив смертную казнь для совершивших особо тяжкие преступления, восстановил право обжалования приговора, с условием, что он не может быть усилен вышестоящей инстанцией. Судебная система вышла из-под партийного контроля.

1982 год был отмечен всплеском реабилитаций. Только в Сычуани были сняты обвинения с 242 тысяч человек. В провинции Гуандун 78 % тех, кто носил ярлык «контрреволюционера», восстановлены в правах и получили небольшую денежную компенсацию за каждый год, проведенный в тюрьме. Среди новых судебных дел политические преступления составляли 0,5 %. В 1983 году была ограничена сфера влияния Министерства государственной безопасности. Из его компетенции было выведено и передано в ведение Министерства юстиции Управление трудовых лагерей. Прокуратуры аннулировали аресты, рассматривали протесты против беззаконных действий органов милиции, рукоприкладство тюремных охранников стало наказуемым. Проводилось обследование условий содержания заключенных в трудовых лагерях. Было запрещено учитывать классовую принадлежность обвиняемого. С 1984 года идеологическое промывание мозгов в тюрьмах и лагерях заменили профессионально-трудовым обучением. Было предусмотрено смягчение наказания, уменьшение тюремного срока, если заключенный ведет себя примерно. Отбыв срок, он мог теперь вернуться к своей прежней семье. С 1986 года численность лагерно-тюремного контингента снизилась примерно до пяти миллионов человек и держится на этом уровне. Это вполовину меньше, чем в 1976 году, и составляет 0,5 % населения Китая (столько же, сколько в США, и меньше, чем бьшо в СССР в последние годы перед его распадом). Несмотря на значительные усилия процент от общего валового дохода, приходящийся на долю лаогай, остается в три раза меньше, чем в конце 50-х годов.

Поступательное развитие общества продолжилось и после «второй Тяньаньмынь»[111]. С 1990 года граждане Китая могут подавать судебные жалобы на органы власти. С 1996 года наказания за административные проступки не превышают одного месяца, а максимальный тюремный срок в лаоцзяо сокращен до трех лет. Выросла роль и самостоятельность адвокатуры, с 1990 по 1996 год число адвокатов в стране удвоилось. С 1995 года в муниципальных органах введена конкурсная система приема на работу новых сотрудников, тогда как раньше в их штате преобладали отставные военные или милиционеры.

Китаю, однако, еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем он станет правовым государством. Здесь пока нет презумпции невиновности, из уголовного кодекса не вычеркнуто такое «преступление», как контрреволюционный заговор, хотя его используют с осторожностью. В декабре 1994 года все исправительные заведения Китая вместо «лаогай» стали называться единым словом «тюрьма», хотя, как пишут в прессе, нужно уточнить, что «функции, характер и задачи тюремной администрации» остались без изменений. Судебные процессы остаются, как правило, закрытыми, приговоры не мотивируются и выносятся поспешно, без тщательного предварительного следствия. Общество насквозь коррумпировано, но по обвинению в коррупции в 1993–1995 годах было осуждено не более 3 % привлекавшихся к уголовной ответственности по этой статье. Члены коммунистической партии — их в стране 4 % от всего населения — в 80-е годы составляли 30 % всех лиц, привлекавшихся к суду, и только 3 % казненных. Единственное объяснение этому обстоятельству — продолжающиеся тесные дружеские связи между политико-партийными органами и работниками судов. В середине 90-х годов состоялся громкий судебный процесс над сотрудниками Пекинского городского совета, обвиненными в крупной растрате. Но он так и остался единственным событием такого рода. Коммунистическая номенклатура, все более вовлекающаяся в предпринимательство, остается практически неуязвимой.

В Китае продолжает широко применяться смертная казнь. Ежегодно к ней приговаривают сотни людей по обвинению в таких преступлениях, как контрабанда, нелегальный вывоз из страны произведений искусства, разглашение государственной тайны — последнее трактуется в Китае весьма свободно. С 1982 года председателю страны предоставлено право помилования, но на практике оно не используется. Ежегодно в Китае приводится в исполнение несколько тысяч смертных приговоров. Это больше половины всех казней, совершаемых на планете — слишком большая цифра по сравнению с концом 70-х годов и огромная по сравнению с последними столетиями Китайской империи. Эту легкость физического уничтожения людей можно объяснить периодами различных кампаний и кризисов. В 1983 году наблюдался всплеск преступности, было проведено свыше миллиона арестов и около десяти тысяч человек были казнены (многие казни были осуществлены публично в «педагогических» целях, что в принципе запрещено Уголовным кодексом). Многие судебные дела были преданы огласке, процессы походили на судилища 50-х годов. Официальная власть хотела расправиться со всеми, кто угрожал ей. В ходе кампании «борьбы с моральной нечистоплотностью» преследованиям подверглись неугодные деятели науки и культуры, священнослужители, иностранцы. После событий на площади Тяньаньмынь весной 1989 года Дэн Сяопин и его свита были так напуганы, что жестокостью расправ с восставшим народом превзошли маоистское руководство образца 1976 года. В Пекине насчитывалось более тысячи погибших, около десяти тысяч раненых и десятки тысяч арестованных. Всего по Китаю было арестовано более 30 тысяч человек. В провинциях сотни расстреляны, часто тайком, без суда и следствия, иногда арестованных судили как уголовников. Тысячи людей были приговорены к разным тюремным срокам, а нераскаявшиеся организаторы выступлений получили до 13 лет тюрьмы. Власти возродили давно забытые приемы расправы с неугодными и их семьями, публичное шельмование арестованного, требования перед вынесением приговора покаяться и признать ошибки. Политические теперь составляют лишь незначительную часть от общего числа заключенных: в 1991 году их насчитывалось 100 000, среди которых — одна тысяча диссидентов. Коммунистический Китай конца XX века — это более процветающая и менее жестокая страна, чем в эпоху Мао. Здесь простились с утопией и «очистительной» гражданской войной. Однако следует помнить, что пока мир не увидит истинного лица основателя китайской коммунистической деспотии, Китаю будет угрожать возможность реставрации коммунизма и как следствие — возрождение его зловещих методов насилия над людьми.

Нигде в Китае перегибы эпохи Дэн Сяопина не отозвались так губительно, как в Тибете. И нигде так отчетливо не проявилась преемственность политики двух «кормчих» — «Великого» и «Малого». Китай, будучи унитарным государством, предоставил своим национальным меньшинствам особые права, а самым многочисленным из них — более или менее широкую административную автономию. Однако от четырех до шести миллионов тибетцев выразили свое недовольство подобным административным делением, так как в прежние времена они были полноправными хозяевами своей земли, а историческая территория состояла не только из Тибетского автономного района (которому на сегодняшний день выделена лишь половина прежних владений), а включала все исконные области. Часть из них после передела отошла соседним китайским провинциям: Цинхай, образованной в 50-е годы за счет тибетского района Амдо; Сычуань, Ганьсу и Юньнань. В них немногочисленные тибетские народности еще больше были ущемлены в правах, чем население Тибетского автономного района. Это часто приводило к бурным протестам, например, к восстанию в районе Амдо в Северном Тибете, которое было жестоко подавлено.