В страхе перед наступавшей немецкой армией многие польские евреи бежали на восток В течение зимы 1939–1940 годов немцы не запрещали переход новой границы. Но те, кто решался попытать счастья, сталкивались с неожиданным препятствием: «Советские блюстители классового мифа в длинных тулупах и ушанках встречали отправившихся на землю обетованную кочевников штыками, собаками и пулеметными очередями». С декабря 1939 по март 1940 года эти евреи, оказавшиеся как в западне на ничьей земле восточного берега Буга шириной в полтора километра, были вынуждены разбить лагерь под открытым небом. Большинство из них вернулись в немецкую зону.

Солдат польской армии генерала Андерса, Л. С. (матрикулярный номер 15 015) оставил следующее свидетельство об этой поразительной ситуации:

Территория эта представляла собой участок в 600–700 метров, где сбились в кучу 700–800 человек и жили так уже несколько недель; 90 процентов евреев, бежавших от немецкого надзора. (…) Мы были больны, совершенно промокли на этой влажной от осенних дождей земле, мы жались один к другому, а гуманные представители советской власти не соблаговолили предложить нам хотя бы кусочек хлеба или горячей воды. Они даже не пускали людей из близлежащей деревни, которые хотели как-то помочь нам продержаться и не умереть. Поэтому после нас на этом участке осталось много могил. (…) Могу утверждать, что люди, которые вернулись к себе на немецкую территорию, были правы, так как НКВД был никак не лучше немецкого гестапо. Разница заключалась лишь в том, что гестапо быстро убивает людей, в то время как те методы, которые НКВД применял для убийства и пыток, были ужаснее смерти, — тот, кому удавалось чудом спастись от его когтей оставался инвалидом I на всю жизнь». Эта ничейная земля становится неким символом в книге писателя Израэля Йешуа Зингера: его герой, ставший «врагом народа», погибает после бегства из СССР именно на ней.

В марте 1940 года сотни тысяч беженцев — некоторые исследователи приводят цифру в шестьсот тысяч — были вынуждены получить советский паспорт. Советско-германские соглашения предусматривали обмен беженцами. Некоторые из них в ситуации, когда семьи разъединялись, нищета и полицейский террор НКВД становились все тяжелее, решили вернуться в немецкую часть бывший Польши. Юлий Марголин, который сам находился во Львове на Западной Украине, сообщает, что весной 1940 года «евреи предпочитали немецкое гетто советскому равенству». Им тогда казалось, что легче покинуть генерал-губернаторство и добраться до нейтральной страны, чем пытаться бежать через Советский Союз.

В начале 1940 года началась высылка польских граждан, продолжавшаяся вплоть до июня. Поляков отправляли железной дорогой на Крайний Север и в Казахстан. Партия ссыльных, в которой находился Юлий Марголин, ехала до Мурманска десять дней. Проницательный наблюдатель жизни концентрационных лагерей, Марголин писал: «Советские лагеря от всех остальных мест заключения в мире отличают не только их огромные невероятные пространства и гибельные условия жизни, но еще и необходимость бесконечно лгать, чтобы сохранить жизнь, всегда лгать, носить маску в течение долгих лет и никогда не иметь возможности сказать, что думаешь. В Советской России свободные граждане также вынуждены лгать. (…) Ибо утаивание и ложь становятся единственным способом самозащиты. Митинги, собрания, встречи, разговоры, стенные газеты пропитаны официальной слащавой фразеологией, в которой нет ни слова правды. Западному человеку трудно понять, что означает лишение прав и невозможность в течение пяти или десяти лет выражаться свободно, до конца, необходимость подавлять малейшую нелегальную мысль и оставаться немым, как могила. Под этим неимоверным прессом разрушается, деформируясь, внутренняя сущность человека».

Виктор Альтер (родился в 1890 году), член бюро Социалистического рабочего интернационала, был членом Варшавского магистрата, а также председателем Федерации еврейских профсоюзов. Хенрик Эрлих был членом коммунального совета Варшавы и редактором ежедневной газеты на идиш «Folkstaytung». Оба принадлежали к Бунду, Еврейской социалистической партии Польши. В 1939 году они бежали в советскую зону. Альтера арестовали 26 сентября в Ковеле, а Эрлиха 4 октября в Брест-Литовске. Альтера перевезли на Лубянку и 20 июля 1941 года за «антисоветскую деятельность» приговорили к смерти (из обвинения следовало, что он возглавлял нелегальную деятельность бундовцев в СССР, находясь в связи с польской полицией). Этот приговор, вынесенный Военной коллегией Верховного суда СССР, был смягчен и заменен десятью годами лагерей. 2 августа Эрлих был также приговорен к смерти военным трибуналом войск НКВД Саратова. 27-го приговор был тоже смягчен и заменен на десять лет лагерей. Они были освобождены в сентябре 1941 года, после заключения соглашений Сикорского — Майского[62]. Их вызвал к себе Берия и предложил организовать работу Еврейского антифашистского комитета, и они согласились. Отправленные в эвакуацию в Куйбышев, они были снова арестованы 4 декабря по обвинению в связи с нацистами! Берия распорядился посадить их в одиночки: отныне они были заключенными № 41 (Альтер) и № 42 (Эрлих) — никто не должен был знать, кто они. 23 декабря 1941 годэ как советских граждан их снова приговорили к смерти за предательство (статья 58, п. 1). В течение следующих недель они неоднократно обращались с ходатайством к властям, но тщетно; вероятно, те не знали об их приговоре. 15 мая 1942 года Хен-рик Эрлих повесился на оконной решетке своей камеры; пока не открыли архивы, считалось, что он был казнен.

Виктор Альтер угрожал самоубийством. Тогда Берия приказал усилить за ним надзор. Виктора Альтера казнили 17 февраля 1943 года. Приговор, вынесенный 23 декабря 1941 годэ, был одобрен лично Сталиным. Показательно то, что приговор был приведен в исполнение вскоре после сталинградской победы. К этому убийству советские власти добавили еще и клевету: Альтер и Эрлих якобы занимались пропагандой в пользу подписания мирного договора с нацистской Германией.

Зимой 1945–1946 Джек Пэт, секретарь Еврейского рабочего комитета США, отправился в Польшу, чтобы заняться расследованием преступлений нацистов. По возвращении он опубликовал ряд статей в «Jewish Daily Forward» о евреях, бежавших в СССР. По его данным, 400 000 эмигрировавших в СССР польских евреев погибли в лагерях и в трудовых колониях. К концу войны 150 000 из них решили снова принять польское гражданство, чтобы бежать из СССР. «Сто пятьдесят тысяч евреев, пересекающих сегодня польско-советскую границу, не говорят больше о Советском Союзе, о социалистической отчизне, диктатуре и демократии. Для них эти разговоры закончились — они сказали свое последнее слово, решив бежать из Советского Союза», — писал Джек Пэт.

Если человек, имевший контакты с иностранцами или приехавший в СССР из-за границы, был в глазах властей подозрителен, то тот, кто провел вне советской территории, в немецком плену четыре года, рассматривался ими как предатель, заслуживавший наказания. Указ № 270, принятый в 1942 году и вносивший изменения в статью 193 Уголовного кодекса, предписывал человека, взятого в плен врагом, считать ipso facto[63] предателем. Неважно, как он попал в плен и в каких условиях жили военнопленные. Условия, в которые попадали русские, были чудовищны: согласно нацистскому Welfanschaung[64] славяне, относящиеся к виду недочеловеков, должны были исчезнуть, и потому из 5,7 миллионов военнопленных 3,3 миллиона погибли от голода и жестокого обращения.

Итак, Сталин очень быстро решил, в ответ на просьбу союзников, которых стесняло присутствие на территории вермахта русских солдат, добиться репатриации всех русских, находившихся в западной зоне. Это не составило большого труда. Начиная с конца октября 1944 по январь 1945 года в СССР отправили, без их согласия, 332 000 пленных (1179 — из Сан-Франциско). Британских и американских дипломатов не только не мучили угрызения совести, но они вообще подходили к этому вопросу с некоторым цинизмом, ибо не могли не знать (как, например, Антони Иден[65]), что при «обсуждении» этого вопроса с самими военнопленными, возможно, пришлось бы применить силу.