Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

К этому надо добавить третий способ умерщвления, особенно распространенный перед концом режима. Имеется в виду «военная чистка» (заставляющая вспомнить «адские колонны» во время войны в Вандее в 1793–1795 годах[129]): войска, присланные Центром, устроили расправу над местным руководством, целиком истребили «подозрительные» деревни, вырезали все население отдельных зон, как, например, Восточной. Здесь уже никого конкретно не обвиняли, никто не мог защититься, никто не надеялся сообщить о судьбе пострадавших их близким или коллегам. «Ангкор убивает и никогда ничего не объясняет», — говорили в народе.

Составить полный список преступлений, каравшихся смертью, представляется нелегкой задачей. Трудно назвать нарушение или простое отклонение от требований, за которое нельзя было бы поплатиться жизнью. Члену организации красных кхмеров рекомендовалось придумывать самое фантастическое толкование малейшего проступка: тем самым активист доказывал свою политическую подкованность. Нам придется ограничиться перечислением основных причин умерщвления. Начнем с наиболее распространенных.

Смертные приговоры сплошь и рядом выносились за сбор рисовых метелок после уборки урожая[130] и за кражу риса из амбаров и общественных кухонь (выше уже было сказано о первостепенной роли риса в питании камбоджийцев и «рисовой» идее-фикс режима); мародеров часто казнили прямо на месте «преступления» ударами мотыг и бросали в поле в назидание прочим. У голодного, укравшего не драгоценный рис, а фрукты или овощи, было больше шансов отделаться избиением. Тем не менее голодная женщина, кормящая младенца грудью и укравшая несколько бананов, могла быть казнена.

Подростков, совершавших набеги на сады, отдавали на «суд» сверстников (у тех не было возможности уклониться от роли «судей»), признавали виновными и расстреливали. «Мы тряслись от страха. Нам сказали, что это послужит нам уроком», — вспоминал очевидец.

Домашних животных крали реже: птица и прочая живность быстро исчезли, оставшиеся хорошо охранялись. Кражи крупного скота не практиковались из-за скученности проживания. Семью, полакомившуюся теленком, могли поголовно вырезать.

Не менее опасно было тайно навещать родных, даже если отлучка получалась непродолжительной: это приравнивалось к дезертирству. Впрочем, смертью это каралось чаще в случае рецидива, если, конечно, не сопровождалось преступлением из преступлений — невыходом на работу. На чрезмерную любовь к родным смотрели косо, однако ссора с близкими, как и с чужими людьми, могла стоить скандалисту жизни (но тоже не с первого раза). В крайне пуританской атмосфере (мужчине не рекомендовалось приближаться к собеседнице, если это не близкая родственница, ближе, чем на три метра) внебрачные половые связи систематически карались смертью: рисковали жизнью и молодые влюбленные, и распутники из рядов красных кхмеров. К тяжким преступлениям относилось также потребление спиртных напитков (обычно это был перебродивший пальмовый сок), впрочем, это распространялось в основном на ответственных работников и «местных», так как «пришлые» и без того достаточно рисковали жизнью, разыскивая себе пропитание. Курили, наоборот, все, в том числе самые юные из кхмерских солдат; на наркотики, распространенные гораздо меньше, не было специального запрещения. Что касается отправления религиозных обрядов, то оно, даже будучи предосудительным, не каралось смертью, если совершалось в индивидуальном порядке (в буддизме это возможно, в исламе крайне затруднительно); впрочем, впавшего в транс могли пристрелить.

Разумеется, смертельно опасным было всякое неповиновение. Те немногие, кто шли на подобный риск, особенно поначалу, поверив в мнимую свободу критики и заговорив, например, о плохой кормежке и вещевом снабжении, быстро исчезали; та же участь постигла отважных депортированных учителей, устроивших в ноябре 1975 года демонстрацию протеста против голодного рациона (хотя сама демонстрация, как ни странно, разогнана не была).

Естественно, любые «крамольные» речи — пожелание режиму сгинуть или пасть под ударами вьетнамцев (последнее было тайным чаянием многих камбоджийцев в 1978 году), — а также простое признание, что ты голоден, были равносильны смертному приговору. Соглядатаям-тьхлоп вменялось в обязанность фиксировать подобные разговоры, порой даже провоцировать их.

Крайне рискованно было не выполнить задание, независимо от причины невыполнения. От ошибок и случайностей не застрахован никто, следовательно, каждому в любой момент грозила пуля. По этой причине часто казнили немощных, инвалидов, психически больных: объективно они были еще более бесполезны, чем толпа «пришлых». Разумеется, на исчезновение были обречены все раненые бойцы республиканской армии. Смерть грозила каждому, кто почему-либо не мог уяснить или исполнить приказы и запреты: «сумасшедший», сорвавший стебелек маниока[131] или бубнящий слова недовольства, ликвидировался на месте. De facto кхмерские коммунисты оказались стихийными последователями евгеники[132].

Демократическую Кампучию захлестнула волна разнузданного насилия. Однако большинство кампучийцев трепетали не столько перед самим зрелищем смерти, сколько перед непредсказуемостью и тайной, окружавшими исчезновение людей. Убийства чаще всего совершались вдали от глаз. Недаром активисты и ответственные работники ККП славились своей вежливостью: «Речи их неизменно были сердечны и ласковы, даже в худшие моменты. Даже убивая, они оставались учтивы: жертва до последней секунды внимала ласковым словам. Желая развеять ваше недоверие, они были способны пообещать вам все, что угодно. Я знал, что все преступления сопровождаются или предваряются любезными речами. Красные кхмеры оставались неизменно вежливы, пусть через секунду им предстояло заколоть жертву, как последнюю скотину».

Объясняется это в первую очередь тактическими соображениями. Ятхай прав, говоря, что, действуя неожиданно, палачи исключали противодействие со стороны жертвы. Вторая причина относится к сфере культурной традиции: буддизм требует от человека самообладания; любой, кто проявляет эмоции, роняет свое достоинство. Третья причина — из области политики: как и в период расцвета китайского коммунизма (до «культурной революции»), доблестью считалось доказать железный рационализм всех действий партии, не подверженной мимолетным страстям и индивидуальным побуждениям, ее ежесекундную готовность руководить событиями. То обстоятельство, что казни были тщательно скрыты от посторонних глаз, явственно свидетельствовало о том, что они координировались из Центра (первобытное, импульсивное насилие — например погромы — всегда слишком заметно). Солдаты приходили под вечер, чтобы отвести обреченного на «допрос», «учебу», наконец, на пресловутый «сбор хвороста». Иногда арестованному связывали за спиной руки — этим видимое постороннему глазу насилие кончалось. Потом в лесу находили незарытый труп — возможно, убитых не предавали земле для устрашения живых; опознать его не всегда удавалось. Земля Камбоджи усеяна местами массовых казней: в каждой из двадцати провинций таких мест насчитывается более тысячи!

Порой красные кхмеры осуществляли свою традиционную угрозу — «пустить человека на удобрение под рис». «Убитые люди были постоянным источником удобрений. Их зарывали в братских могилах, поверх которых сеяли сельскохозяйственные культуры, чаще всего маниок. Часто, собирая клубни, можно было извлечь из земли человеческий череп с торчащими из глазниц корнями». Видимо, хозяевам страны казалось, что на человеческих трупах рис и маниок растут как на дрожжах. В этом — проявление крайней степени их нравственного падения, заключающегося в лишении «классового врага» права быть человеком.

Дикость системы проявлялась и в момент казни. Чтобы сэкономить патроны и одновременно дать выход своему садизму, палачи часто не расстреливали своих жертв, а прибегали к другим способам казни (согласно подсчетам Сливинского, расстрелы составляли 29 % расправ; эта и последующие цифры даны здесь округленно). У 53 % убитых разбит череп (железным прутом, рукоятью заступа, тяпкой), 6 % повешены или задушены (полиэтиленовый пакет на голову), у 5 % перерезано горло, столько же насмерть забито. Все очевидцы твердят в один голос, что только 2 % казней совершались публично — так казнили опозорившихся руководителей. Их лишали жизни самыми варварскими способами, в которых большую роль играл огонь (уж не очистительный ли?): зарывали по пояс в яму с тлеющими углями, макали головой в бензин и поджигали. На память приходят мучения — возможно, вымышленные, — которым подвергали кхмеров вьетнамские оккупанты в первой половине XIX века: зарыв человека в землю по подбородок, ему поджигали голову и кипятили на этом костре чай…

вернуться

129

Вандея — департамент на западе Франции, центр роялистских мятежей в период французской революции. В 1793–1795 годах там развернулись настоящие военные действия между противниками и сторонниками республики. В этом противостоянии отличились так называемые адские колонны республиканцев, которые с крайней жестокостью «очищали» страну от противника. (Прим. ред.)

вернуться

130

Здесь трудно не вспомнить закон «о трех колосках», принятый в СССР 7 августа 1932 года. Согласно этому закону преступлением считался сбор на колхозных полях оставшихся после уборки колосков ржи или пшеницы. (Прим. ред.)

вернуться

131

Маниок — род растения семейства молочайных. Возделывают для получения крупы из крахмала его клубней. (Прим. перев.)

вернуться

132

Евгеника — наука о наследственном здоровье человека, о возможных методах влияния на эволюцию человечества для совершенствования его природы. Прогрессивные ученые ставили перед евгеникой гуманные цели. Однако ее идеи нередко использовались для оправдания расизма (например, фашистская расовая теория). (Прим. ред.)

209
{"b":"188204","o":1}