В Магадане, «столице» Колымы, около двухсот троцкистов также прибегли к голодовке с целью добиться политического статуса. В своем воззвании они обличали «палачей-бандитов» и «сталинский фашизм, который гораздо хуже гитлеровского». 11 октября 1937 года они были приговорены к расстрелу, и семьдесят четыре из них были расстреляны 26–27 октября и 4 ноября. Подобные казни продолжались в 1937–1938 годах.
В каждой стране, где имелись ортодоксальные коммунисты, им было дано указание бороться с влиянием того меньшинства, которое объединялось вокруг Льва Троцкого. Начиная с войны в Испании, была радикально обновлена тактика: принадлежность к троцкизму приравнивалась к нацизму — и это в то самое время, когда Сталин шел на сближение с Гитлером.
Вскоре Большой террор, начатый Сталиным, настиг центральный аппарат Коминтерна. В 1965 году Бранко Лазич сделал первую попытку подступиться к проблеме ликвидации коминтерновцев в работе под красноречивым заголовком Мартиролог Коминтерна (34). Борис Суварин заключил свои Комментарии к Мартирологу, которые следовали за статьей Б. Лазича, замечанием по поводу скромных сотрудников Коминтерна, безымянных жертв Большого террора. «Большинство исчезли в этой резне Коминтерна, которая была лишь ничтожной частью нескончаемой резни тех миллионов трудолюбивых рабочих и крестьян, которые были убиты без всякого смысла чудовищной тиранией, нацепившей пролетарский ярлык».
Действия карательных органов были направлены против чиновников центрального аппарата и национальных секций, равно как и против простых граждан. С началом Большого террора жертвами карательной машины все чаще становились не только оппозиционеры, но и обычные чиновники коминтерновского аппарата и примыкающих к нему: Коммунистического интернационала молодежи (КИМ), Красного интернационала профсоюзов (Профинтерн), Международной организации помощи борцам революции (МОПР), Интернациональной ленинской школы, Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) и т. д. Дочь старого соратника Ленина Ванда Пампуш-Бронска сообщила (под псевдонимом), что в 1936 году КУНМЗ был распущен, весь преподавательский коллектив и почти все студенты были арестованы (35).
Историк Михаил Пантелеев, изучая в настоящее время материалы различных служб и секций Коминтерна, насчитал 133 жертвы — на штат общей численностью в 492 человека, т. е. 27 процентов. Между 1 января и 17 сентября 1937 года Комиссия секретариата Исполнительного комитета в составе Михаила Москвина (Меера Трилиссера), Вильгельма Флорина и Яна Анвельта, а затем специальная Контрольная комиссия, созданная в мае 1937 года в составе Георгия Димитрова, М. Москвина и Дмитрия Мануильского, приняла решение об исключении 256 членов. Срок, отделявший исключение от ареста, варьировался: Елена Вальтер, исключенная из секретариата Димитрова 16 октября 1938 года, была арестована два дня спустя, в то время как Ян Боровский (Людвик Коморовский), исключенный из Исполнительного комитета Коминтерна 17 июля, был арестован лишь 7 октября. В 1937 году были арестованы 88 служащих Коминтерна, а в 1938–19 коминтерновцев. Других арестовывали прямо за рабочим столом, как, например, Антона Краевского (Владислава Стайна), ответственного за службу прессы и пропаганды. Его посадили 26 мая 1937 года. Многих арестовывали сразу же по их возвращении из заграничных командировок.
Под удар попали все службы — от Секретариата до представительств коммунистических партий. С 1937 по 1938 год был арестован 41 человек из Секретариата Исполнительного комитета, внутри его Отдела связи (Отдел международных связей — до 1936 года) насчитывалось 34 арестованных. Сам Москвин был схвачен 23 ноября 1938 года и приговорен 1 февраля 1940 года к расстрелу. Ян Анвельт умер под пытками, а датчанин А. Мунк-Петерсен скончался в тюремной больнице от последствий хронического туберкулеза. Пятьдесят чиновников, из них девять женщин, были расстреляны.
Швейцарка Лидия Дюби, ответственная за тайную сеть Коминтерна в Париже, была вызвана в Москву в начале августа 1937 года. Едва приехав, она была арестована со своими сотрудниками Бришманом и Вольфом. Ее обвинили в причастности к «антисоветской троцкистской организации» и в шпионаже в интересах Германии, Франции, Японии и… Швейцарии. Швейцарское гражданство никак ее не защитило. Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла ей смертный приговор 3 ноября, и через несколько дней ее расстреляли. Ее семье неожиданно, без каких-либо объяснений, сообщили о приговоре. Полька Л. Янковская была приговорена к восьми годам заключения как «член семьи предателя родины» — ее муж Станислав Скульский (Мертенс) был арестован в августе 1937 года и расстрелян 21 сентября. Принцип семейной ответственности, уже применявшийся в отношении простых гражданин, распространился, таким образом, на членов аппарата.
Иосиф Пятницкий (Таршис) оставался вплоть до 1934 года вторым человеком в Коминтерне после Мануильского, он вел всю организационную работу (в частности отвечал за финансирование иностранных коммунистических партий и тайные связи Коминтерна во всем мире), затем ему были поручены политическая и административная секции Центрального комитета ВКП(б). 24 июня 1937 года он выступил на пленуме ЦК с критикой усиления репрессий и осудил наделение чрезвычайными полномочиями главы НКВД Ежова. В ярости Сталин прервал заседание и стал грубо давить на Пятницкого, чтобы тот раскаялся. Желаемого результата это не принесло, и на следующий день заседание возобновилось, Ежов обличил Пятницкого как старого агента царской охранки. 7 июля тот был арестован. Тогда же Ежов заставил одного из ранее арестованных — Бориса Мюллера (Мельникова) дать показания против Пятницкого, и 29 июля 1938 года, прямо на следующий день после расправы с Мюллером, Военная коллегия верховного суда провела судебное разбирательство по делу Пятницкого, который отказался признать себя виновным в шпионаже в интересах Японии. Ему вынесли смертный приговор и расстреляли в ночь с 29 на 30 июля.
Многих из этих расстрелянных коминтерновцев обвиняли в принадлежности к «антикоминтерновской организации, возглавляемой Пятницким, Кнориным (Вильгельмом Гуго) и Бела Куном». Других рассматривали просто как троцкистов и контрреволюционеров. Бывший глава венгерских коммунистов Бела Кун, выступивший в начале 1937 года против Мануильского, был привлечен этим последним к ответственности (вероятно, в соответствии со сталинскими инструкциями) за критику, якобы направленную непосредственно против Сталина. Кун клялся в своей искренности и вновь указал на Мануильского и Москвина как на ответственных за создание плохой репутации ВКП(б), которая была, по его мнению, причиной неэффективности Коминтерна. Среди тех, кто присутствовал на его выступлении, были Пальмиро Тольятти, Отто Куусинен, Вильгельм Пик, Клемент Готвальд и Арво Туоминен, но никто из них не встал на его защиту. В конце собрания Георгий Димитров предложил резолюцию, по которой «делом Куна» должна была заняться специальная комиссия. Вместо специальной комиссии Кун получил лишь право быть арестованным сразу по выходе из зала собрания. Он был казнен в подвалах Лубянки, когда — неизвестно».
По мнению М. Пантелеева, эти «чистки» имели конечной целью искоренить любую оппозицию сталинской диктатуре (38). Те, кто в прошлом симпатизировали оппозиции или поддерживали отношения с деятелями, некогда близкими Троцкому, становились первой мишенью репрессий. То же самое относится к немецким деятелям, которые принадлежали фракции, возглавлявшейся Нойманом (ликвидирован в 1937 году), и к бывшим членам группы демократического централизма. В те годы, по свидетельству Якова Матусова, заместителя главы Первого отдела секретной политической секции ГУГБ при НКВД, на каждого высокопоставленного руководителя в государственном аппарате собиралось, разумеется, без его ведома досье, материалы которого могли в нужное время использоваться против него. Так, подобные досье существовали на Ворошилова, Вышинского, Кагановича, Калинина, Хрущева. Более чем вероятно, что руководители Коминтерна были в том же положении.
