Эта общая руководящая точка зрения оставалась неизменной До конца существования нашей комиссии. Никаких деталей, касающихся военной организации на тех заседаниях, которые были при моем участии, комиссия не обсуждала, не входила она и во внутреннюю жизнь организации. Ни у «Тактического Центра», ни тем более у его комиссии не было денежных средств, которыми они могли бы распоряжаться, – все средства были у «Национального центра» и им распределялись непосредственно.
На поставленный мне вопрос, обладала ли комиссия диктаторскими правами и могла ли она сама назначить по соглашению с военными срок выступления, категорически отрицаю за ней это право: решение вопроса зависело всецело от обсуждения его в «Тактическом центре». Именно во избежание положения, когда могло бы быть принято решение, ответственность за которое легла бы на политические группы, объединенные известным тактическим соглашением, и была создана комиссия, которая, устраняя оторванность военной среды от политических кругов, должна была предотвращать роковые решения. Так я понимал свое участие в этой комиссии; помнится, такую же точку зрения, между прочим, высказал и С. П. Мельгунов. При своем участии в комиссии я неизменно руководствовался как сообщенным уже мною в показании от 23 февраля отрицательным постановлением о военном выступлении «Совета московских совещаний», так и единодушным решением по тому же вопросу «Тактического центра». Кроме вышеизложенных основных и постоянных тем, обсуждавшихся комиссией: о правильной информации, об установлении связи и о более строгом учете собственных сил, – в комиссии возник вопрос, к которому неоднократно приходилось возвращаться: можно ли считать, что той военной организацией, с которой имелась связь через Н. Н. Щепкина, объединяются все группы военных? Выяснилось, что несомненно существуют параллельные, между собой не связанные группы, и, как нам докладывалось, довольно значительные. Комиссия, однако, признала, что те политические группы, представители которых входят в комиссию, бессильны устранить это явление. Я, в частности, указал, что «Совет московских совещаний» ни с какими военными группами связи не имеет и что, по моему мнению, устранить параллельные организации должны сами военные. Состоялось ли объединение этих групп, или до самого конца существования организации не было достигнуто единства, мне неизвестно.
Далее, по переданной комиссии просьбе военных был поставлен на очередь вопрос о правильном и регулярном осведомлении их о настроениях в разных слоях населения Москвы и политических кругах. Эта задача по мере возможности выполнялась, причем я припоминаю, что были собраны сведения по преимуществу через «Союз возрождения», очень определенного характера, совершенно, между прочим, подкрепившие мнение «Совета московских совещаний» о невозможности строить какие-либо планы с расчетом на самодеятельность и активное выступление каких бы то ни было слоев населения. Общая апатия, крайняя утомленность, забота исключительно о продовольствии – так характеризовалось настроение масс. Указывалось, что так называемая «зеленая армия» есть просто организованное дезертирство, одинаково пагубное для всякой силы, которая стремится организоваться. Произведенные наблюдения дали основание высказать сомнения в успехе какой бы то ни было мобилизации, если бы к таковой пришлось прибегнуть. Комиссия единодушно признала, что расчеты на активность масс должны быть отброшены.
В заключение укажу, что, по имевшимся у комиссии сведениям, после ареста сначала генерала Стогова, а потом и генерала Кузнецова военная организация никем достаточно авторитетным не возглавлялась, причем с полной чистосердечностью утверждаю, что ни в комиссии, ни в «Тактическом центре» до самого последнего времени их существования не было принято решения о своевременности военного выступления, не намечался даже и срок его, ибо не было налицо тех условий, только при наличности которых вопрос этот мог стать на очередь, как я уже показал выше. Скажу более того, имевшиеся сведения об удачно начавшемся наступлении Красной Армии на Южном фронте и доходившие вести о слабости тыла Деникина при отсутствии с Юга точной информации создавали положение, при котором предполагалось уместнее поставить на очередь вопрос о ликвидации военной организации, а не о сроке для ее выступления. Вскоре после ареста Н. Н. Щепкина и последовавших массовых арестов среди военных комиссия, как и самый «Тактический центр», прекратила свое существование.
2) Действительно, почти вот уже два года тому назад весной и в начале лета 1918 года я принимал участие в происходивших тогда беседах представителей русских общественных кругов с представителями германского посольства в Москве. Началу этих бесед предшествовало очень продолжительное обсуждение в разных общественных кругах вопроса о допустимости подобных сношений. Наконец сложилось мнение, довольно широко разделяемое, что если со стороны Германии будет проявлена инициатива, то русским общественным кругам нет оснований уклоняться от разговоров, наметив лишь необходимые условия, без наличия которых определенно отказаться от дальнейших сношений. Имелись основания думать, что Германия заинтересована образованием в России такой прочной политической конъюнктуры, которая бы обеспечивала ей если не союзные, то дружественно нейтральные отношения в продолжающейся, очень для нее тяжелой борьбе на западе. С другой стороны, в среде русских общественных кругов, в частности тех, которые объединились московскими совещаниями, их советом, укрепилось твердое убеждение, что продолжение в России союзниками войны с Германией, образование нового Восточного фронта, вовлечение в это разных добровольческих, чехословацких, польских и других отрядов, блокада вокруг центра страны явятся источником неисчислимых, ужасающих бедствий для всего населения Великороссии, о чем я уже говорил в своем показании от 20 февраля. Кругам этим казалось необходимым добиться полного нейтралитета России, чтобы страна могла сама оправиться от охватившей ее междоусобицы и, перейдя к мирному труду, начать борьбу с вызванной войной революцией и общей разрухой.
Имея в виду эти две предпосылки, и было установлено, что Германия могла бы рассчитывать на действительный нейтралитет России и на отказ ее от всякой дальнейшей связи с державами Согласия лишь в случае, если бы Германия согласилась на пересмотр условий Брестского мира. Вот это положение и легло в основу всех наших разговоров с представителями германского посольства в Москве после того, как через представителя одной из нейтральных держав в Петрограде со стороны Германии была проявлена необходимая инициатива для начала сношений.
В тех нескольких беседах, которые имели место в Москве с официальным дипломатическим представителем германского посольства, с нашей стороны было подробно развито изложенное выше положение, причем указывалось, что русское национальное самосознание никогда не примирится с теми условиями, которые были продиктованы в Бресте. С другой стороны, представитель Германии, не отвергая возможности изменений условий заключенного ею мира, больше всего интересовался вопросом, насколько широко и глубоко проникло в русские общественные круги сознание необходимости изменить ориентацию и из сферы влияния Англии перейти в сферу влияния Германии, на какие реальные силы опирается представляемое нами мнение. Во всех разговорах эта тема и была доминирующей.
Представитель Германии указывал на явно враждебную Германии позицию, занятую Добровольческой армией и вообще военными, затем таким, например, политическим деятелем, как Шульгин, и близкими ему кругами. Далее, позиция кадетской партии, особенно после бывшей в Москве ее партийной конференции, резко разошедшейся с лидером этой партии Милюковым,[245] оценивалась как явно враждебная Германии, верная идее, что спасение России – в разгроме Германии союзниками, а потому – борьба до конца во что бы то ни стало. Наконец, позиция деловых торгово-промышленных кругов бралась под сомнение ввиду давления капитала держав Согласия. Давая объяснения, с нашей точки зрения, всем явлениям, указывавшимся представителем Германии, должен сказать, что если при начале разговоров у меня, в частности, была почти полная уверенность, что вокруг мысли о нейтралитете России, а следовательно, о переходе ее из сферы влияния Англии к германской ориентации удастся сконцентрировать широкие и влиятельные круги, то чем дальше, тем больше уверенность эта исчезала, и надо сказать, что кроме влияния агитации представителей держав Согласия чрезвычайно уклончивая и неопределенная позиция Германии, поскольку она выяснилась в этих разговорах, значительно содействовала их полной безрезультатности.
