Дежуря в управлении, я на стене видел плакат с обозначениями округов и командного состава в частях, по принадлежности такового к бывшему офицерскому составу, о чем я сообщил Левицкому, а потом Соколову, обещая таковой план скопировать и представить, но этого не исполнил. Мне также было поручено через знакомых из тюремной администрации постараться, чтобы привезенного из Петербурга бывшего члена Государственной думы Черносвитова Кирилла перевели из общей камеры в одиночную, в видах лучшего помещения, но и этого я сделать не мог.
Арестованный вторично 20 февраля, я сидел в общих камерах и на пасху во время крестного хода по тюрьме увидел Соколова и спросил его, за что он арестован и что ему инкриминируется, но он так боялся со мной говорить, что я не мог ничего от него узнать. Но тут же я узнал от кого-то из старых заключенных, что в одиночке сидит Огородников, и решил его повидать. Через некоторое время я пошел в библиотеку одиночки менять книги, и там мне вызвали Огородникова, который сказал, что произошла выдача организации и в одиночке сидят Левицкий, Селивачев, Стогов, Иванов и многие другие. Тогда я попросился у заведующего о переводе меня из общих камер в одиночку, что и было сделано.
Во время общих прогулок Соколов мне сказал, что после ареста ему был представлен список арестованных генералов в доказательство их принадлежности к организации Центра и он не мог отвергать, что это правда, но об Огородникове он якобы ничего не показывал. Виделся и с Огородниковым, так как он был посажен в строгую одиночку, а я мог ходить по камерам как столяр и староста Красного Креста, но он меня уверил в том, что хотя его и обвиняют в принадлежности к Центру, но положительных данных, видимо, нет. На случай моего выхода из тюрьмы он мне сказал, что я могу обратиться за материальной помощью к Щепкину Николаю Николаевичу, ведущему дела «Национального центра».
После освобождения из тюрьмы (25 июля с. г.) я очутился без гроша в кармане и обратился к Щепкину, который дал мне 1000 руб., затем я еще раз взял у него 1000 руб., и третий раз он мне дал в расчет за время сидения в тюрьме 5200 руб.
Так как Огородников и другие были из тюрьмы переведены в Андрониевский лагерь, а потом Огородников и Черносвитов куда-то из лагеря снова переведены, то я по поручению Щепкина должен был выяснить их местонахождение и все, что можно о них узнать. Имея знакомство в тюрьме, я пошел и взял официальную справку о том. что ни Огородникова, ни Черносвитова в Бутырке нет.
Тогда я отправился к сестре Огородникова Зинаиде Александровне Бурковой, живущей в Сокольниках на фабрике «Богатырь», где ее муж служит, которая мне сказала, что она сама никак не может добиться толку, где Огородников. Тут же она мне показала письмо от жены Огородникова, в котором та сообщает об аресте в Петербурге сына Огородникова – Александра на квартире Штейнингера с какими-то документами. Я снял копию с этого письма для Щепкина. Также я с целью выяснения дела обращался к Кальмейеру в политическом Красном Кресте и Якулову, но они мне сказали, что Огородников в Бутырке, и когда я сказал Якулову, что его там нет, то он мне рекомендовал обратиться с вопросом к Муравьеву, адрес которого у меня отобран при обыске, а также копия с письма жены Огородникова.
Побывав у Щепкина, я передал ему содержание записки жены Огородникова, но он сказал, что у Александра Огородникова было письмо или сообщение совсем ничтожного значения. Тут же Щепкин предложил мне отвезти в разведывательное отделение штаба Деникина сообщение. Я сказал, что если послать некого, то я готов поехать, на что он мне ответил, что он может доверить только мне отвоз и с тем условием, что я сейчас же вернусь обратно, так как я нужен в Москве. Я сказал, что такая поездка в связи с моей службой в штабе будет для меня невозможна с возвратом обратно и что, таким образом, я уже поеду и останусь у Деникина, но Щепкин настаивал на моем возвращении, из чего я понял, что организация совсем малочисленна и бедна людьми. Тогда же я ему сказал, что мне было бы очень желательно знать друзей во Всероссийском главном штабе, на что он сказал, что сделать этого не может, так как это составляет секрет и, конечно, я настаивать не буду; я, не имея надобности непременно знать, не настаивал.
Также мне было поручено постараться узнать каким-либо способом, какая может грозить опасность заложникам и разным бывшим общественным деятелям, находящимся в Москве, если Деникин успешно будет продвигаться к Москве и угрожать ей; могут ли они быть уничтожены, как якобы было сделано т. Петерсом в Киеве (согласно «Вечерним известиям»), или они будут куда-либо эвакуированы.
Я обещал постараться собрать необходимые сведения.
Приблизительно около этого времени, вследствие бедственного положения жены Левицкого я сделал об этом заявление Щепкину, и он выдал мне для передачи ей 6000 руб., что мной и было сделано. Также на расходы для передачи Огородникову я передал сестре Огородникова данные мне Щепкиным 3000 руб… от которых та отказывалась, но я ей вручил, так как хотел, чтобы она не стеснялась с расходами для него.
22 августа я был у Левицкой, где был и ее муж, пришедший из концентрационного лагеря, которому я и сказал, что у меня затруднительное положение, ибо нужно послать донесение Деникину, а послать некого, почему, пожалуй, придется ехать самому. Левицкий сразу же мне предложил своего друга или родственника, вполне надежного и испытанного человека и опытного в делах подобного рода. Приглашенный из соседней комнаты молодой человек на мой вопрос, мог ли бы он сделать для меня указанное дело, ответил полным согласием и сказал, что он все равно едет в Киев. На мой вопрос, офицер ли он, он ответил утвердительно; в вопросе же о расходе он сказал, что ему будет достаточно 1000 руб. Я ему назначил свидание в штабе в воскресенье, 24-го, когда я должен был дежурить, и расстались. В субботу, 23-го, вечером, я получил у Щепкина два маленьких сверточка, завернутых в цинковую бумагу, и ключ к шифру, с которого снял себе копию, отобранную у меня при аресте и указанную в протоколе 30 сего августа, и, заклеив сверточки в бумагу, не посмотрев их, в воскресенье передал их Макарову (фамилия молодого человека) и 22 500 руб. денег из данных мне Щепкиным. Макарову мной были даны указания сдать в первый же штаб деникинской армии маленький сверточек для прочтения и получения пропусков и проездной помощи, а второй – большой – сдать в разведывательное отделение штаба Деникина.
Кажется, в среду, 27 августа, вечером я был у Щепкина и сообщил ему о том, что донесение с верным человеком послано. Тут же пришел какой-то человек среднего роста, лет 35 на вид, блондин, с небольшой бородкой, одетый в кожаную куртку, с которым мы познакомились и который оказался офицером, приехавшим из Сибири.[275] Сидели и разговаривали о делах Колчака, причем он говорил, что дела Колчака плохи ввиду сильного дезертирства, но что он готовит удар Красной Армии. Я ему рассказал о своих заключенных и сидке в тюрьме и ушел первым, а он остался. В субботу, 29-го, утром, я был у сестры Огородникова, которая показала мне письмо от Огородникова, полученное ею по почте, в котором он пишет о том, что его обвиняют в принадлежности к шпионской организации и проч., копия с которого (письма), снятая мной для Щепкина, была отобрана у меня при задержании. Вечером я пошел к Щепкину, чтобы показать ему копию письма, и был у него арестован засадой Всероссийской чрезвычайной комиссии.
Надписи на последней копии с письма Огородникова означают мои заметки: 1) о сдаче красного поезда и штаба армии Мамонтову в Тамбове, по рассказу какого-то мешочника, приехавшего с мукой, на трамвайной остановке, 2) о том, чтобы Н. Н. Щепкин сказал Н. Н. Стогову о том, что жене Левицкого было через меня передано 6000 руб., а не больше, и чтобы Стогов подтвердил это Левицкому, 3) о том, что я виделся с Смирновым Николаем Яковлевичем, который виделся с Эйдуком А. В. и который говорил Смирнову, что уезжает в Сольвычегодск с большой суммой советских денег для какой-то надобности и что Смирнов просился к нему на службу, но тот ему в этом отказал, предложив принять кавалерийский полк на фронте, от чего Смирнов отказался. Я предложил Смирнову поступить на службу в штаб, откуда он может перевестись на красные кавалерийские курсы, чего ему очень хочется; 4) по вопросу об общественных деятелях и заложниках отмечено для разговора о необходимости иметь конспиративные квартиры на всякий случай и комнату вблизи Ивановского монастыря для заключенных там генералов.
