¾ Это точно изволите говорить, ваше высокоблагородие, — угрюмо произнес кладбищенский сторож старик. — Нехороший это монумент, не христианский. Недаром его все обходят, хотя спервоначала многие приезжали из любопытства на него поглядеть.
¾ «Любезной матери и любезному отцу от их любящего сына», — громко вслух прочел Путилин надпись на узкой медной дощечке, находящейся как раз под свесившейся головой змеи.
¾ Давно стоит этот памятник? — задал он вопрос сторожу.
¾ Года два-три примерно.
¾ А ты не знаешь ничего больше про него?
¾ Без меня все это случилось, ваше превосходительство... Я в это как раз самое время уезжал на пять месяцев в деревню свою. Мне опосля, как я вернулся и стал о нем спрашивать, рассказывали, что похоронены тут богатеи большие — старуха-купчиха с мужем своим. Почитай, чуть не в один день померли они. Потом, слышь, такая история вышла, что сын евойный начальство упросил разрыть могилу и выкопать гроба, а для чего — уж я не знаю. Только что, значит, стали могилу разрывать, а оттуда гады-змеи так и стали выползать. Страшная сила их! Так и лежат, клубками свернувшись, так и шипят! Жуть взяла всех. Отскочили от могилы и могильщики, и начальство кое было, и духовенство. Скорей стали опять засыпать ее, отслужили панихидку — и крышка. Спустя, значит, малое время сынок-то вот и поставил монумент сей.
Путилин, как мне казалось, рассеянно слушавший рассказ сторожа, вдруг опустился на колени и приложился ухом к одной из дыр в бассейне-памятнике. Он слушал что-то несколько секунд, потом встал и очень пристально, внимательно стал осматривать бассейн-постамент «медного змия».
¾ Ого, как непрочно работают наши монументных дел мастера! — усмехнулся великий сыщик. — Крест стоит так недолго, а уж шатается.
¾ Да им что: им бы только деньги сорвать, — философски заметил старик сторож.
Путилин еще минут десять повозился около отвратительного памятника.
¾ Ну, а теперь, старина, веди нас к себе в гости, в твою сторожку.
Старик сторож повел нас.
¾ Мы долго останемся здесь, Иван Дмитриевич?—спросил я моего друга.
¾ Да, порядочное количество времени. Ранее глубокой ночи мы не выберемся отсюда.
¾ Так для чего же мы забрались в такую рань?
¾ Для того чтобы при дневном еще свете полюбоваться некоторыми памятниками. Ночью при фонаре это было бы не совсем удобно.
¾ Гм... Признаюсь, не особенно приятная перспектива торчать в этом мрачном месте столько часов, — недовольно пробурчал я. — Что мы будем тут делать?
¾ Разве? — рассмеялся Путилин. — Обстановка как раз по тебе, мистику и оккультисту. А время мы как-нибудь убьем в продолжении нашего спора, который был так неожиданно прерван.
В СТОРОЖКЕ КЛАДБИЩЕНСКОГО СТОРОЖА
А обстановка была действительно на редкость необычайная, такая, в какой я еще никогда не бывал с моим другом, талантливейшим русским сыщиком.
А куда только, как вам известно, не заносила нас судьба! Бывали мы в самых страшных вертепах Сенной и иных столичных притонах, где заседали воры, убийцы, проститутки, бродяги; попадали мы в самые тайно заповедные уголки сектантских изуверских «кораблей» (скопцов и хлыстов); доводилось нам дневать и ночевать в монастырских коридорах, подвалах и кельях; попадали мы на ослепительно блестящие рауты-балы петербургской знати, где величайшие мошенники и шулеры были облачены во фраки от Тедески.
Но сегодняшнее наше пребывание, честное слово, было особенно любопытно!
Ночь... Глухое, отдаленное кладбище... Крошечная хибарка кладбищенского сторожа...
И в ней — великий сыщик в генеральском чине и ваш покорнейший слуга, доктор медицины.
И по какому делу? По какому поводу? Абсолютно по совсем непонятному, по крайней мере, для меня...
¾ Ну, старина, — ласково обратился Путилин к старику сторожу, — если уж ты назвал гостей, так будь и любезным хозяином. Не соорудишь ли ты самоварчик? Признаться, я чертовски прозяб, да и доктор тоже.
¾ О, Господи, да с радостью, ваше превосходительство! Честь такая... Только не обессудьте: чаишко плохонький у меня, — засуетился донельзя смущенный старик.
И вот вскоре в убогой конуре на колченогом столе появился и запел свою заунывно-тоскливую песню старый-престарый, кривобокий самовар.
¾ Ну, доктор, распоряжайся, а я немного подумаю. — И, скрестив руки на груди, низко склонив свою характерную голову, Путилин погрузился в продолжительное раздумье.
Необычайность обстановки взвинтила мои нервы, и я, подобно Путилину, не притрагивался к налитому стакану чая.
Злобные порывы осеннего ветра с воем проносились над сторожкой, словно хотели сорвать и унести ее старую крышу.
Мелкие, но частые капли дождя били в стекла маленького окна. Пламя крохотной жестяной лампочки вздрагивало.
Путилин по своей всегдашней привычке что-то тихо бормотал сам про себя.
Несколько раз до меня долетало:
¾ А если так... нет, нет... но кто?
¾ Да, кто, доктор? — вдруг громко спросил Путилин.
Я oт неожиданности вздрогнул.
¾ Что такое, Иван Дмитриевич? О чем ты говоришь?
¾ Я тебя, мистика и оккультиста, спрашиваю,ктопоявляется в белом на могиле?
¾ Бог с тобой, Иван Дмитриевич, я-то почем знаю? — ответил я.
¾ Кто из этих мертвецов выходит из гроба и нарушает зловещий покой этого последнего пристанища мятущегося человечества?
¾ Свят, свят, свят! — донеслось до меня испуганное шамканье-всхлипывание старика сторожа. Его всего трясло от страха. Путилин посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого часа. Он стал одевать пальто.
¾ Куда ты? — с удивлением спросил я его.
¾ Надо, почтенный доктор, еще раз осмотреть кое-что, — спокойно ответил он.
¾ Как?! Ты один собираешься идти в эту тьму в глубь кладбища? — вскричал я.
¾ Да. Ни ты, ни этот почтенный страж не нужны мне сейчас. Что касается тьмы — у меня, как тебе известно, есть отличный помощник.
И он указал на свой знаменитый потайной фонарь.
¾ Но мало ли что может случиться? Ты — один. Тут такая глушь... Разреши мне идти с тобой.
¾ Не надо. Мертвецов, выходцев из гроба, я не боюсь, а живых людей — тоже. Как тебе известно, я умею недурно стрелять из револьвера.
И он ушел.
Тревожное чувство не покидало меня.
Чтобы как-нибудь рассеяться, я втянул старика-сторожа, предложив ему стакан чая, в оживленный разговор. Но — увы! — вся тема разговора опять сводилась чудесным образом к кладбищу, покойникам, к тем разным случаям и происшествиям, вплоть до заживо погребенных, свидетелем которых довелось быть старику.
Правда, порассказал он мне немало любопытного.
Особенно врезался мне в память рассказ его о девушке, похороненной в состоянии летаргического сна.
ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННАЯ
— Дело это, значит, было по весне. Утром прибыла на кладбище богатейшая погребальная процессия. Карет, венков — страсть! Господа все важные, сейчас видать, что похороны благородные. Узнал я, что хоронят генеральскую дочь, барышню восемнадцати годков. Плачу сколько было — и-и! Особенно мамаша убивалась. Хорошо похоронили барышню, щедро всех оделили, мне даже трешку дали. Я в те поры — нечего греха таить — задувал изрядно, пил, значит. На радостях-то я важно помянул покойницу с могильщиком Кузьмой. Вернулся в сторожку свою, вот в эту самую, и завалился спать. Проснулся — вечер, ночь почти. Вдруг это, значит, дверь моей сторожки с треском распахнулась и вошел, а почитай, вбежал офицер. Молоденький такой, статный, красивый. Лицо — белее полотна, трясется весь. Прямо ко мне.
¾ Ты, — говорит, — кладбищенский сторож?
¾ Я, ваше благородие.
¾ Хоронили сегодня дочь генерала, девицу?
¾ Хоронили.
