Путилин заехал к влиятельнейшему лицу в городе и пробыл у него недолго. Когда он садился в карету, я увидел, как довольная улыбка трогала концы его губ.

¾ На вокзал! — отдал он приказ кучеру. — Ска­жите, коллега, ведь там, на вокзале, был составлен первый протокол?

¾ Да, да, уважаемый Иван Дмитриевич, — ответил глава мин­ского сыска.

¾ Состав жандармского наряда там одинаков?

¾ Да. Сменяются на часы, но состав тот же.

Я никогда еще не видел моего знаменитого друга в таком резко приподнятом состоянии духа. Глаза его сверкали, он весь был — один порыв.

В жандармской комнате нас встретил тучный, упи­танный штабс-ротмистр.

Услышав фамилию Путилина, он рассыпался в ком­плиментах.

¾ Скажите, ротмистр, это дело вам памятно все до мелочей?

¾ Помилуйте, ваше превосходительство, конечно! Всего ведь трое суток прошло...

¾ На одну минутку, в сторонку... Всего два во­проса...

Мы с местным Лекоком остались в середине комнаты и видели, как Путилин о чем-то спрашивал офи­цера.

¾ Да?

¾ Да.

¾ Вы хорошо помните?

¾ Как нельзя лучше.

¾ Ну, вот и все. Спасибо!

И, пожав руку ротмистру, великий сыщик подошел к нам.

¾ В путь-дорогу, господа! Ну, помилуй Бог, ка­кой горячий свидетель!

Эти последние слова он произнес сам про себя, как бы мурлыкая.

¾ О каком горячем свидетеле говорите вы, ваше превосходительство? — ревниво спросил моего друга его провинци­альный коллега.

¾ Да вот... о милейшем ротмистре... — ответил Путилин, садясь в карету.

Через минут пять мы были в особом по­мещении участка, где находился труп несчастной жертвы гнусного, страшного злодеяния.

Путилин отдернул кисейку, которой была прикры­та бедная девочка, и обратился ко мне:

¾ Твое мнение, доктор?

Бедный ребенок! Я как сейчас его вижу. Головка херувима с длинными белокурыми локонами... Лицо ужасно: выражения такого страшного физического страдания мне еще никогда не приходилось наблю­дать.

Я взял труп на руки и поднес его к яркому свету окна. Проклятые проколы были видны до удивитель­ности, и весь труп, обескровленный до капли, казался восковым, прозрачным.

¾ Мне приходится только присоединиться к мне­нию моих коллег, — с дрожью в голосе ответил я. — Какое подлое изуверство!

¾ Эти страшные проколы наносились живой или мертвой девочке?

¾ Судя по отпечатку на ее лице невыносимых фи­зических мук, мы должны прийти к заключению, что ее истязали живую.

¾ Чем сделаны эти раны-проколы?

¾ Каким-нибудь орудием вроде круглого острого стилета, шила...

С невыразимо тяжелым чувством покинули мы эту комнату, где лежал трупик несчастной мученицы. Всю дорогу до тюрьмы, куда мы прямо отправились, пе­ред моими глазами стояло страшное лицо девочки.

Подойдя к одиночной камере заключенного пре­ступника Губермана, провинциальный коллега ве­ликого сыщика сказал ему:

¾ Вы, высокочтимый Иван Дмитриевич, поболтайте с ним без меня, мне надо навести кое-какие справки в канце­лярии.

С протяжным скрипом открылась перед нами дверь камеры.

¾ Вы стойте в коридоре, у дверей... — обратил­ся Путилин к надзирателю и двум конвойным сол­датам.

При нашем входе человек, сидевший в позе глубо­кого отчаяния на табурете перед привинченным к сте­не столом, испуганно вздрогнул и быстро встал.

Это был Губерман, тот страшный изверг естества, которому молва и судебное следствие приписали та­кое жестокое преступление.

Невысокого роста, коренастый, уже пожилых лет, он обладал лицом далеко не симпатичным. Что-то алчное сверкало в его узких глазах, в которых застыл теперь и большой испуг.

¾ Здравствуйте, Губерман! — произнес великий сыщик, подходя к нему и не спуская с его лица при­стального взгляда.

Еврей-дисконтер молча поклонился, с недоумени­ем глядя на Путилина.

¾ Я — Путилин.

Лишь только мой друг назвал себя, как ростовщик вздрогнул. Его словно качнуло.

¾ Вы — Путилин?! Знаменитый Путилин? — про­лепетал он.

Я заметил, как краска бросилась ему в лицо, но вместе с тем какая-то радость сверкнула в его глазах.

Путилин усмехнулся.

¾ Оставляя в стороне эпитет «знаменитый», покон­чим просто на Путилине. Ну-с, а теперь давайте поговорим с вами. Вы догадываетесь или, быть может, зна­ете о цели моего приезда сюда?

Обвиняемый ростовщик отрицательно покачал го­ловой.

¾ Нет? Тем лучше. Изволите видеть, ваши соро­дичи упросили меня взяться за частное расследование вашего дела.

¾ О, господин Путилин! — рванулся к нему Губерман. — Спасите меня! Клянусь вам, я не повинен в этом страш­ном убийстве!

¾ Я постараюсь сделать для вас все, что могу, но при условии, что будете со мной вполне откро­венны.

¾ Спрашивайте все, что угодно, я ничего не утаю от вас!

¾ Вы клянетесь, что вы не совершали этого пре­ступления. Допустим, я хочу вам верить Но.. можете ли вы убежденно вашей святой Торой поклясться, что ни­кто другой из ваших сородичей не мог совершить этого?

¾ Могу! Могу поклясться, чем хотите. У нас нет, не существует ритуальных убийств. Это страшная кле­вета на еврейство.

¾ Скажите, у вас много врагов?

¾ Больше, чем друзей, господин Путилин.

¾ Эти враги — на почве вашей профессии рос­товщика?

Губермана передернуло.

¾ Я, видит Бог, никого не грабил...

¾ Позвольте: вы уже забыли и нарушаете ваше обещание говорить мне одну лишь правду. Предупре­ждаю вас: еще одна ложь — и я бросаю ваше дело. Итак, отвечайте: ваши враги на почве ваших делячес­ких операций?

¾ Да... — не поднимая головы, прошептал ростов­щик.

¾ Вы многих разорили?..

¾ Я их не разорял. Они, должники, сами себя ра­зоряли... Они брали деньги... Векселя... Неустойки.. Опись... продажа с молотка...

¾ И много, я спрашиваю, таких, которые «сами себя разорили», благодаря знакомству с вами?

¾ Много.

¾ Не из евреев?

¾ Нет.

¾ Вы помните ваших русских клиентов всех хо­рошо?

¾ Нет... Где же упомнить, господин Путилин?..

¾ Но особенно лютых врагов знаете? С кем за последнее время вы имели столкновение из-за сведе­ния денежных расчетов?

Губерман начал, медленно обдумывая, перечис­лять фамилии.

¾ Кто-нибудь из них грозил вам местью?

¾ Ах, господин Путилин, это были обычные фразы о том, что я захлебнусь проклятым золотом, что мне отоль­ютсяих слезы...

Ростовщик схватился за голову и вдруг как-то за­выл-зарыдал.

¾ Ай-ай-ай... — вырывалось у него с рыданием. — И правда это! Сбылось их проклятье... Золото, кажет­ся, действительно и сгубило меня. Все бы теперь от­дал за свободу, за то, чтобы снять с себя такое страш­ное обвинение.

Путилин с сожалением поглядел на еврея.

¾ А такого вы не знаете? — тихо спросил он у него.

¾ Нет, что-то не помню...

¾ Я вам опишу приметы его.

И когда он описал эти приметы, получил тот же отрицательный ответ.

¾ В ночь накануне обнаружения трупа в вашей выгребной яме вы не слышали подозрительного шу­ма, лая собаки во дворе?

¾ Может быть, и лаяла собака, не знаю. Мало ли когда она лает. Я нарочно ее приобрел, чтобы она ох­раняла двор.

Путилин погрузился в раздумье.

¾ Неутешительно, — пробормотал он, вставая. — Ну, прощайте, Губерман, а лучше — до свидания.

Когда мы подъехали к дому Губермана и вошли во двор, лицо Путилина было мрачно и темно, как и наступающая ранняя ночь.

¾ Темное дело... темное дело... — бормотал он. Дом был опечатан. Собаки уже не было на цепи. Великий сыщик принялся за детальный осмотр двора.

Он тщательно осмотрел выгребную яму, собачью будку.

¾ Смотри, доктор, — обратился он ко мне. — Кто бы мог подумать, что евреи кормят собак костями от свиного окорока!