Путилин рассмеялся и похлопал ювелира-немца по плечу.

— Успокойтесь, господин Д.: ваше преступление не так велико, чтобы наказывать вас за него столь сурово. Дело обойдется проще.

— А как именно? — пролепетал ювелир.

— Очень просто. Вы потрудитесь внести следуемую за вашу последнюю покупку пошлину. Это будет справедливо и для вас весьма полезно: отвадитъ вас от охотки по­купать драгоценности у господ-контрабандистов. А теперь слушайте внимательно: если к вам вновь явятся эти господа, ни словом не проговоритесь о том, что слу­чилось!

— Может быть, вы желаете, чтобы я их задержал?

— Нет. Этого не надо. Наоборот, дайте им заказ на очень крупную сумму. А пока — до свидания!

В карете я обратился к Путилину:

— Ну, что же, Иван Дмитриевич, придется ехать за границу?

Он помолчал.

— Это будет зависеть от того, доктор, удастся ли мне расшифровать эту записку. Если нет — мы поедем за границу, если да — мы поедем с тобой, но только не за границу, а на границу, в таможню.

— Записку? Какую?

— Ту, которая найдена Д.

— Ты придаешь ей большое значение?

— Да. Посмотри. Любопытная штучка.

Я взял ее, но сколько ни читал, понять ровно ничего не мог.

— Черт знает, что такое! — воскликнул я. — Разве возможно понять, что тут нацарапано? Обрывки слов с какими-то неведомыми цифрами, буквами...

— А между тем я убежден, что эта бумажонка может пролить луч света на наше дело.

— И ты надеешься разгадать эту абракадабру?

— Попытаюсь. Как тебе известно, доктор, я никогда не отчаиваюсь, а упорно стремлюсь вывести свою кривую.

Сначала мы приехали в сыскное. Путилин прошел в свой кабинет, позвал X. и что-то долго ему говорил. Тот молча кивал головой.

— Ну, а теперь, доктор, поедем к тебе. У меня появилось желание попить у тебя чайку, — оживленно сказал мой великий друг.

— Великолепно, Иван Дмитриевич, отличная мысль!..

Через полчаса он находился у меня в кабинете. Я отправился хлопотать насчет угощения для моего доро­гого друга, а когда вернулся в кабинет, застал Путилина, погруженного в глубокую думу.

Он сидел перед столом, на котором лежала зага­дочная записка с ее «кабалистическим» содержанием.

Руки его были скрещены на груди, взор прикован к бумажке.

Я, зная эти творческо-сосредоточенные минуты путилинского раздумья, взял газету и, сев на оттаманку, незаметно следил за ним.

— Гм, — долетало до меня его тихое бормотание. — Какая связь?.. А если так? Нет, нет... а так?

Он порывисто схватил карандаш и начал что-то быстро записывать в записной книжке, лежащей тут же, на столе, рядом с запиской.

Мой лакей бесшумно внес чай.

— А ром, доктор, имеется? — вдруг загремел Пу­тилин.

Я от неожиданности даже газету уронил из рук. В мертвой тишине могучий голос моего друга прозвучал, как колокол.

— Что же ты так рявкнул, Иван Дмитриевич? — спросил я удив­ленно.

Лицо Путилина улыбалось.

— Чаю хочу с ромом, вот и все, любезнейший доктор! — отрезал он.

Мой лакей Никифор, обожавший Путилина, поспешно доложил:

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, Иван Дмитриевич: ром-с ямайский — здесь.

Путилин встал и прошелся по моему кабинету.

— Фу-у! Устал! Надоело. Довольно на сегодня заниматься этими скучными делами. Давай, доктор, болтать о чем-нибудь совершенно постороннем.

Он подошел к моему письменному столу. Против него была ниша. В ней стоял друг моих студенческих лет — скелет, по которому я учился.

— Бр-р, доктор, какая отвратительная фигура! Скажи на милость: что у тебя за фантазия держать перед собой такую страшную образину?

Я рассмеялся.

— Это, Иван Дмитриевич, мой верный приятель.

— Хорош приятель! Разве ты не знаешь поговорки: мертвый живому не товарищ?

Путилин подошел вплотную к скелету.

— Экая отвратительная голова! Как грозно-насмешливо оскаливает она свой рот! Словно смеется над всем живущим, реально существующим: на-ка, погляди, во что обратишься ты скоро.

Я удивленно посмотрел на Ивана Дмитриевича.

— Что это ты сегодня, Иван Дмитриевич, так мрачно расфилософствовался? Плюнь на моего приятеля и принимайся за чай. Ром великолепный, твоей любимой марки.

— Отлично, великолепно! Что у тебя это пугало — сборное?

— Да. Оно славно сработано. Смотри.

Я подошел к моему костлявому приятелю и заставил его проделать перед Путилиным всевозможные штуки: он кланялся своей страшной головой-черепом; грозил рукой; передвигал ногами, словно танцуя какую-то злове­щую пляску смерти.

— Помилуй Бог, твой приятель действительно преин­тересный господин! — воскликнул Путилин. — А совсем сложить его ты можешь?

— Сколько угодно. Вот смотри. — Я сложил скелет в три части.

— Видишь, какой он получился маленький? Моего приятеля удобно перевозить, ему немного надо места.

— Как называется эта кость?

— Берцовая.

Путилин перевел разговор на другие темы, поболтал около часу, напился чаю и уехал.

На другой день я заехал к моему знаменитому другу.

— Ну, доктор, черт бы побрал твоего страшного костлявого приятеля! — такими словами встретил меня Пу­тилин.

— Что случилось? За что ты сердишься на него? — рассмеялся я.

— Да какже: всю ночь меня душил отвратительной кошмар. Твой скелет не отходил от меня ни на шаг.

— Что же он делал с тобой?

— Душил меня, показывал язык и хохотал. Я проснулся, облитый холодным потом.

— Гм... я думаю, что в твоем кошмаре неповинен бедняга.

— Так что же за причина?

— Не переложил ли ты вчера в чай лишней дозы ямайского? — пошутил я.

Путилин рассмеялся.

— Нет, доктор, ты сделай уж такую милость: когда я приезжаю к тебе, закрывай хоть простыней, что ли, твоего приятеля!

— Ваше превосходительство, вас желает видеть ювелир господин Д. — доложил дежурный агент.

— Попросите.

Путилин быстро мне шепнул:

— Держу пари, к нему, наверное, вновь пожаловали таинственные контрабандисты.

Вошел почтенный немец-ювелир.

— Здравствуйте, любезный герр Д.! — улыбнулся Пу­тилин.

— Имею честь кланяться вашему превосходительству! — расшаркался тот. — Я позволил себе побеспокоить вас.

— Чтобы сообщить, что к вам пожаловали еврей и поляк?

Д. удивленно-испуганно поглядел на гениального сыщика.

— Вы уже это знаете, ваше превосходительство?

— Я не сомневался в том, что они явятся. Ну-с, с чем же они к вам пожаловали?

— Они заявили, что едут за границу и спросили меня, не дам ли я им заказ.

— И вы, конечно, дали, как я вас просил об этом?

— Я не смел ослушаться приказания вашего превосхо­дительства.

— Отлично, герр Д.! На какую сумму вы заказали?

— Тысяч на восемьдесят.

— Браво! Что вы заказали?

— Бриллианты, изумруды, рубины и сапфиры.

— Они просили у вас часть денег вперед?

— Да, просили авансом десять тысяч рублей, но я, конечно, отказал, сказав, что имею обыкновение платить за товар, ко­торый держу в руках.

— Совершенно справедливо. Скажите, герр Д., не спрашивали ли они у вас про утерянную ими записку?

— Как же, как же, ваше превосходительство! Это были их первые слова. Особенно интересовался еврей. «Не забыл ли, не обронил ли я у вас, господин Д., одной записки?» — допыты­вался он. Я позвал лакея и спросил его, не находил ли он на полу какой-нибудь бумажки, лакей ответил, что не помнит, что если он и нашел, то, считая ее ненуж­ной, вымел и выбросил в мусор.