На указанном Пэррисом банковском счете оказалось двадцать три карибских динара. Меня просто проверили. Положили на счет копейки, только чтобы открыть счет. Передали конверт с заданием Пэррису. И включили запись на компьютере Ямайки, чтобы иметь под рукой доказательства моего вторжения в банк. А в записи полная история сетевого взлома с моего рабочего адреса. Плюс – запись камеры видеонаблюдения «Honey Mill», подтверждающая мое присутствие за компьютером в момент вторжения. Ах стервецы…

Пару минут я слушаю кипящее в груди возмущение и мысленно проклинаю Пэрриса и его товарищей, организовавших простенькую ловушку. Еще с минуту успокаиваю себя. Дополнительные проверки предполагались, и в общем даже неплохо, что все прошло настолько мягко. Может быть, следующая будет жестче.

Впрочем, не настолько я обижен наличием ловушки, как ее простотой. Будто мальчишку из детского сада решили изловить. Могли бы и поинтереснее чего придумать.

Сливаю полную базу банка и смотрю на часы. Прошло двадцать две минуты. Обрываю соединение с Ямайкой и заканчиваю рутинный отчет о сегодняшней работе. По пути к Пэррису выпиваю еще одну чашечку кофе. Если он следит за мной через камеры видеонаблюдения – пусть знает наших.

– Саймон, – приоткрываю дверь кабинета. – Я могу войти?

– Конечно, Алекс, – он отвлекается от компьютера, смотрит озабоченно на часы. – Прошло всего сорок минут… какие-то проблемы?

Вхожу. Киваю.

– Что-то не так? – он сдвигает брови.

Закрываю дверь плотно.

– Этот клиент действительно хотел обмануть компанию, – объявляю трагическим шепотом. – У него на счету всего двадцать три доллара.

– Как? – удивление Пэрриса кажется неподдельным. – Не может быть…

– Это факт, – киваю скорбно.

– Здесь не может быть ошибки? Нам рекомендовали этого клиента весьма уважаемые люди, – печалится он. – И если случится, что они ошибались…

– Я тоже подумал, что здесь что-то не так, – киваю участливо. – Я проанализировал данные. Ошибка могла быть только в номере счета. Достаточно длинный набор цифр. Конечно, можно перепутать хоть одну и тогда наш взлом не имел бы смысла. Во избежание подобных проблем я слил всю базу данных по счетам. Вы сами можете проверить, Саймон.

– Да? – он кажется немного оглушенным.

Вот теперь он настоящий. Картонная физиономия, бездумно глядящая перед собой.

– У вас в компьютере, – очень хочется улыбнуться, но я сдерживаюсь, как могу, – в папке «Банк» лежит полная база по счетам Национального кредитного банка Каймановых островов.

– Вот как, – он шевелит мышкой, щелкает, смотрит в дисплей долгим напряженным взглядом.

И приходит в себя, улыбается мне отработанной годами упражнений улыбкой энергичного менеджера:

– Ах, Алекс! – качает головой. – Вы опасный человек. И предусмотрительный!

– Мне показалось, что повторный взлом, если ошибка выяснится, может привлечь ненужное внимание, – скромность моя не знает границ.

Пэррис вынимает из ящика стола пухлый конверт и протягивает мне:

– Ваши премиальные, Алекс.

Принимаю хрустящий купюрами конверт.

– Приятно работать с вами, – он тянет через стол ладонь.

– С вами тоже, Саймон, – прячу конверт в карман и жму его руку.

Он еще не знает, что провокация с записью моих действий не удалась. Но даже если узнает, уверен, мои ставки только повысятся. Вор, способный не оставлять отпечатков даже на попавшей под пальцы копировальной бумаге, нужен всем.

Экспресс «Eurostar» мягко замедляет ход, и за окном уже не летят – ползут дома. Париж. Всего два с половиной часа на скорости почти в триста километров в час. Пронизывающие пространство скоростные поезда сделали старушку Европу тесной и скучной. Хотя, если бы у нас в Советском Союзе ходили такие тихоходы, до Ленинграда приходилось бы добираться часов пять, тогда как наши «Сапсаны» долетают за час сорок.

Пока я пытаюсь поймать за окном контраст между двумя вечно враждовавшими цивилизациями, разделенными Ла-Маншем, поезд накрывает арка вокзального причала Gare du Nord. Пассажиры торопятся к выходу, и, подхватив сумку с ноутбуком, я двигаюсь за ними. Открывшиеся двери впускают пряный, чуть дымный аромат столицы французской революции.

Выхожу из вокзала на бывшую площадь Наполеона Третьего, теперь имени Удея Саддама Хусейна ат-Тикрити, погибшего в Китае старшего сына всемирного диктатора. В центре площади танки развернуты стволами в разные стороны – типичный для оккупационных сил блокпост. Рядом с танками укрепления из мешков. Водители авто аккуратно объезжают мешки. Видно, что привыкли к оккупации. Жизнь идет своим чередом, и я с удивлением замечаю, что толпа у вокзала состоит в основном из туристов, изъясняющихся между собой на разных языках, будто никакой войны для них и не существует. И презрение переполняет меня к ним. Как можно думать о развлечениях, когда твоя родина оккупирована врагом?

Таксисты, в основном арабы, машут мне руками, предлагая прокатиться именно в его автомобиле. Подхожу к скромно ковыряющему зубочисткой во рту европейцу с большим носом и грустными глазами:

– Монмартр, кафе «Мамаша Пино» знаете?

Он вынимает зубочистку изо рта, смотрит на меня, мелко моргая:

– Знаю.

– Прекрасно. Поехали?

Водитель флегматично кивает, и я занимаю заднее сиденье такси. Он протирает аккуратно зеркала и только после этого опускается на свое место, щелкает дверцей.

Такси выкатывается неспешно со стоянки, водитель поглядывает на меня в зеркало заднего вида, спрашивает, наконец:

– Первый раз в Париже?

– Первый, – объясняться не тороплюсь.

Открываю сумку, запускаю руку внутрь, поворачиваю к глазам данную мне Пэррисом фотографию. Смуглый брюнет с тонкими чертами лица, нос с горбинкой, задумчивые глаза под густыми бровями, смотрит вдаль. Похож на испанца или латиноамериканца, но мужчина на фотографии русский и зовут его Александр Завьялов. В составе советских специалистов еще до начала Третьей мировой войны он помогал экономике Ирака строить комбинат минеральных удобрений в Салах-эд-Дине. С началом войны возвращаться в СССР отказался. Предатель Родины.

– По делам или развлечься? – интересуется водитель.

– По делам, – бурчу раздраженно.

Водитель кивает, словно давно знал, что я приеду сегодня по делам. Своим задумчивым видом он внушил мне надежду на неразговорчивость в поездке. Если бы я хотел поболтать, то сел бы в машину любого веселого улыбчивого араба.

Пэррис передал мне фотографию и назвал место. Кафе «Мамаша Пино». Александр Завьялов, бывая по делам в Париже, всегда приходит обедать в это заведение, питая романтическую привязанность к Монмартру. Живет он в разных местах и не задерживается по одному адресу больше чем на одну ночь. Из-за постоянных передвижений он носит все необходимое с собой – ноутбук, из которого мне необходимо слить информацию, пока он будет пить свой кофе, наслаждаясь панорамой Парижа. На мое логичное замечание о том, что посетителю кафе необязательно раскрывать и включать компьютер, чтобы поесть, Пэррис загадочно пообещал, что Завьялов ноутбук раскроет и включит в ожидании электронного письма.

– Очень важного письма, – заверил меня Саймон.

Ждать он будет до двух часов дня. Потому мне нужно успеть слить информацию до этого времени.

– Нельзя ли побыстрее? – говорю водителю, когда он в очередной раз вежливо пропускает перебегающую дорогу молодую парочку.

На циферблате часов приборной панели такси уже десять минут второго.

– Это же Париж, мсье, – перехватывает он мой взгляд, проговаривает протяжно. – Здесь не нужно смотреть на часы. Это город, где нужно наслаждаться жизнью.

– Я опаздываю на важную встречу, – поскрипываю зубами.

Он молчит в ответ, только выше поднимает горбатый нос в знак презрения к иностранцу с подобным отношением к Парижу. Я же постоянно смотрю на часы, не обращая внимания на город за стеклами автомобильных окон. Изучив карту, я решил, что от Северного вокзала до кафе на Монмартре минут десять езды – всего-то около трех километров по дороге, а напрямик и того меньше. Однако мы едем уже двадцать минут, и, мне кажется, автомобиль с каждым метром замедляется, и нас обгоняют уже прогуливающиеся по бульварам пешеходы.