Вся сцена была просто... нелепа, настолько, что Л'Нир поначалу показалось, что у нее начались галлюцинации. Она видела множество странных вещей во время этого кошмарного путешествия по разрушенной и горящей столице, но то зрелище, что обрушилось на нее в тронной зале — это было для нее чересчур.

Она оторвала взгляд от Вира и присмотрелась к Г'Кару, лежавшему ничком на полу. Тот, казалось, не дышал.

Нет.

Только не так. Он не мог так умереть.

Не раздумывая, в первый раз с тех пор, как она встретила Г'Кара, отдав разум во власть эмоций, она бросилась вперед. Тимов попыталась остановить ее, Дурла потянулся за ней, но страх подстегивал ее, и она побежала прямо к Г'Кару.

— Но—но, — захихикал Вир, тряся головой. — А вот так — не надо.

Л'Нир вздрогнула, когда пол ушел из—под ее ног. Два ощущения захлестнули ее: омерзительный запах, ударивший снизу и сердце, защемившее от падения.

На миг ее тело застыло в воздухе, и она заметила краем глаза то, что было под ней. Исковерканное тело З'шайлила, пики, с которых капала вымазавшая их темная кровь, и тяжелый запах смерти.

Ее падение длилось тысячу лет, само время остановилось от осознания ожидавшей ее участи. Она не боялась умереть, но она внезапно, отчаянно и мучительно страшилась этого падения. У нее было достаточно времени, чтобы понять что ее ждет, достаточно времени, чтобы понять, что она ничего не может сделать чтобы остановить свое падение и достаточно времени, чтобы отчаянно пожелать узнать — что же все—таки случилось с Г'Каром.

Затем этот миг закончился, и она упала.

Она закричала, когда несколько пик вонзились в ее тело. Ее руки, ноги и грудь были пробиты, кожа взрезана а мышцы разорваны. Как ни странно, боли почти не было, был только страх и осознание того, что ее тело изувечено.

Нет.

Г'Кар!

Она попыталась выкрикнуть его имя, но когда она открыла рот, из него лишь полилась кровь.

Небо над ней стало темным и свет исчез. Она вновь попыталась заговорить, но все что она смогла — это кашлянуть. Она закрыла глаза и провалилась во тьму.

Наверху, в тронной зале, Император Котто закрыл люк ловушки и огляделся вокруг.

— Вот так. — сказал он, хихикая. — Как ужасно, не правда ли?

Это должно было стать последней великой битвой войны. Победа или поражение — это будет концом. Вавилон—5 был средоточием ворлонской мощи за пределами их территорий. Они только что потеряли Казоми—7, и они были выбиты из многих других захваченных ими ранее мест.

Вавилон—5 был центром, базой для их сил, крепостью одновременно символической и реальной. В центре бесчисленных торговых путей, в центре самого Альянса, это было последним, пусть и потрепанным символом той мечты, на которой вырос Альянс.

Синовал избегал его. В ближайших окрестностях Вавилона—5 не произошло ни единой стычки. Некоторые верили что он не хотел возвращаться на место своего величайшего поражения. Другие считали что станция была слишком хорошо защищена, что ее слишком тяжело взять.

Все они ошибались.

Он всегда планировал оставить Вавилон—5 напоследок.

Здесь собрались флоты ворлонцев, и рядом с ними были Чужаки — их союзники и хозяева, готовые к последнему бою. Гражданских на станции было немного, и это были несчастные, подавленные загнанные существа. Само присутствие Чужаков убивало и калечило многих.

Ворлонцы были повелителями гиперпространства. Они издалека засекли приближение сил Синовала. У них было достаточно времени, чтобы подготовиться, достаточно времени, чтобы собрать их силы, чтобы подтянуть самые мощные их флоты.

Когда атакующие появились из гиперпространства — они были готовы.

И точно так же был готов Синовал.

Ты готов?

Вопрос пропел в его разуме и ангельское видение явилось перед ним. Это была она — та, кто говорила с ним, голос один из многих, но голос сильнейший, исполненный стремления, силы и...

...чувства.

Любви.

— Да. — ответил человек, которого звали Альфредом Бестером. — Я готов.

— Мы выступаем первыми. Будь готов действовать в ту же секунду, как мы выдернем тебя на волю. Тебе многое может показаться необычным. Уверен, что ты будешь готов к этому?

— Я буду готов... Талия.

— Да. Я Талия.

— Хорошо. Да..., хорошо.

Он медленно вернулся в неуютное пространство, окружавшее его тело и снова почувствовал тугие усики стеблей, схвативших его, спеленавших и разминающих его, поддерживающих его живым, заставляющих его сердце биться, а легкие — дышать, не дающие атрофироваться мускулам, удерживающие его тело в плену, пока его разум был поставлен на службу их хозяевам.

Его разум и разумы бесчисленных иных существ.

Он оставался чуть отстраненным от своего тела, не желая возвращаться полностью. Ощущение беспомощности здесь было чересчур сильным, и он совершенно не хотел его испытывать. Он боялся, что если он вернется, то мощь Сети снова возьмет над ним верх, и он все забудет.

Он не хотел забывать.

Однажды лемминг полетит.

Он мог видеть своими собственными глазами. Все было... не темно, напротив — настолько ярким, что он ничего не мог разглядеть. Он не знал — где было его тело, что окружало его, сколько охранников могло быть рядом. Он знал, что он формировал центральный перекресток Сети, место где проходило и пересекалось множество путей. Он был силен, но более того — он был лидером. Он вел этих людей и ему подобных, когда он был свободен. Ворлонцы, очевидно, считали что он сможет делать это и дальше — как их пленник.

Он больше не будет пленником.

Настало время.

Он ощутил это в то мгновение, когда это случилось. По Сети прошла рябь, и перед его глазами все расплылось. Он слышал крики заключенных, когда они оказались свободными, и он знал что настало его время.

Он скользнул своим сознанием вперед, и с долей страха вернулся в тюрьму своего тела.

На мгновение его захлестнуло ощущение дикого ужаса, но оно прошло и он успокоился. Стебли вокруг него, бывшие прежде такими сильными, стали ничем — вялые, иссушенные и умирающие. Он напряг мышцы, которыми он не пользовался уже десять с половиной лет, и разорвал эти жгуты.

Его первый шаг был неуверенным, но все же он удался ему. Второй был уже лучше, и он вышел наружу из ниши, которая так долго была его тюрьмой.

Он не мог осознать то, что он видел. Все было ярким, ослепляющим и совершенно чужим. От его чувств не было толку. Он не знал — оттого ли это, что он вернулся в свое тело, или же так на него действует это место. Казалось, что здесь не было ни полна ни потолка. Все простиралось в бесконечность, и все было таким ярким. Он плыл посреди всего этого.

Он закрыл глаза и начал вглядываться чувствами, отличными от пяти основных. Это помогло ему куда больше. Разумеется, в этом был порядок. Здесь не было ничего кроме порядка.

Что—то двигалось, направляясь к нему, что—то, что излучало гнев, могущество и ярость.

Альфред Бестер поймал себя на том, что он улыбается, поворачиваясь навстречу ворлонцу.

Ведь это же был их родной мир.

Воздух вокруг него тихо гудел, словно первая нота в нестройной песне, которую мог слышать только он. Врата, которые он захватил — шары, ящики и зеркала — дрожали, отблески света вспыхивали вокруг них. Сейчас они приближались к своим хозяевам.

Синовал не следил за битвой. Для этого у него были другие. У него же была отдельная задача, которой он должен был уделить свое внимание.

Он мог чувствовать большие врата поблизости, надежно спрятанные в кармане гиперпространства и заякоренные неподалеку от Вавилона—5. И он мог почувствовать тварь за теми вратами. Каждая молекула Собора, казалось, содрогалась в отвращении к тому, что было так близко, к тому, что пряталось там.

Синовал прикрыл глаза и распахнул свой разум, протягиваясь сознанием к главным вратам. Закрыты и надежно заперты. Враг боялся что что—то могло пройти через них в их вселенную. Они не посмели открыть их — из страха перед контратакой.