— На самом деле, я даже не узнаю его. Кем он был в действительности?

— Твой отец? — спрашивает Брэдвел. — Человек коротких предложений, намеков и обещаний. Среди прочего, мастер говорить расплывчато.

Партридж поднимает одну из пыльных вырезок. Он пристально смотрит на бледное лицо отца, жесткую линию губ и взгляд всегда мимо камеры.

— Он лжец. Он знает больше, чем хочет сказать.

— Держу пари, он все знал, — говорит Брэдвел.

— Что «все»?

— Все, вплоть до Второй мировой.

— Второй мировой войны?

— Мои родители занимались ею, — говорит Брэдвел. — Оттен Брэдвел и Сильвия Бернт. Их отобрали в молодом возрасте, чтобы, как и твоего отца, сделать молодыми специалистами для лучших из лучших. Однажды, когда они уже заканчивали университеты, расположенных в паре штатов друг от друга, их вызвали во второй половине дня и отвезли на обед в «Красные омары».

— Куда отвезли?

— Сеть ресторанов, вероятно, часть плана. Кто-то провел ряд научных исследований и нашел идеальный ресторан для завлечения молодых новобранцев скромного происхождения. Твой отец, наверное, тоже был доставлен в «Красные омары», когда учился в последних классах школы.

Партридж не может себе представить отца в своем возрасте, как ни старается. Отец всегда был старым. Он родился старым.

— Но, в отличие от твоего отца, мои родители отказались. Они шутили, что «Красные омары» не сработали. У них был красно-омаровый иммунитет.

Партриджу не нравится, что из рассказа Брэдвела выходит, будто его отец был слаб. Ему не нравится звук имени его отца, произносимый Брэдвелом.

— Откуда ты все это узнал? — спрашивает он.

— Мои родители знали, что произойдет. У них была секретная безопасная комната с двойной изоляцией стен. После смерти тети и дяди я вернулся к ним и увидел, что все сгорело. Недолго думая, я подобрал четырехзначную комбинацию — 8-1-0-5, номер дома, в котором они сначала жили, в котором я родился, это было в Филадельфии. Я повсюду таскал с собой этот ящик с информацией, хоть это было и нелегко.

— Вещи моей матери могут ничего не значить, — произносит Партридж. — Но в первый раз, когда я держал их в руках, они казались важными доказательствами, будто они могут привести меня к ней. Может быть, это было глупо.

Брэдвел касается шкатулки, дотрагивается до поздравительной открытки, очень аккуратно трогает воздушные шары на обложке, как будто эти вещи священны. Конечно, Партридж не скажет ему об этом, но сейчас Брэдвел выглядит, как те, кого он ненавидит, — кто относится ко всему из Купола благоговейно.

— Я не видел ничего подобного со времен Взрыва, ни обугленным, ни опаленным, ни даже частично уничтоженным или превратившимся в пепел. Должно быть, эти вещи были под Куполом во время Взрыва.

Он прикасается к золотому кулону, лебедю с синим глазом, и гладит края поздравительной открытки.

— Господи! — произносит он, пораженный внезапной вспышкой гнева. — Каково это — жить в окружении всего идеального, а, Партридж? Ни шрамов, ни ожогов, ни птиц? Быть чистым с головы до ног?

Вопрос приводит Партриджа в ярость:

— То, что я живу в Куполе, не значит, что я не пострадал! Просто это не похоже на ваши страдания. Что может сравниться с ними! Вы хотите за них какую-то награду? Медаль с надписью «За лучшие страдания»? Ты выиграешь, Брэдвел, согласен? Ты точно выиграешь.

— Нет, это не про нас.

— Тогда прекрати так говорить про нас.

— Мы должны очистить наши головы от наиболее очевидных предрассудков. Мы хотим увидеть не то, что нам говорили. Мы хотим увидеть то, что здесь было на самом деле, и тени, которые прячутся за всем этим. Тайную историю.

— Это правда, — соглашается Партридж, хотя он все еще сердится и не знает, как успокоиться.

— Сколько тебе было, когда произошел Взрыв?

— Восемь с половиной.

— Эта открытка на твой девятый день рождения.

— Знаю. Папа мне ее так и не отдал.

— Она знала, что собирается оставить вас, возможно, даже умереть…

— Или остаться здесь.

— Почему она сделала это только на один день рождения? Почему не на все?

— Может быть, это доказательство того, что она жива. Может быть, она думала, что десятый мы будем отмечать уже вместе.

— Или может, это только одна открытка, которую сохранил твой отец, — продолжает Брэдвел. — Если вещи твоей матери были в Куполе еще до Взрыва, означает ли это, что вы собрались и переехали туда тоже до Взрыва?

— Нам разрешили перевезти несколько личных вещей — не потому что мы знали, что грянет Взрыв, просто на всякий случай.

— Задолго до Взрыва?

— В день Взрыва мы заехали за вещами в нашу маленькую квартирку. Я положил под кровать небольшую коробку с разными глупостями — видеоиграми, плюшевыми игрушками, которые я выиграл в автомате и думал, что мне повезло.

— Когда вы принесли с собой коробки с вещами, мать уже знала, что, возможно, она не будет с вами.

— Думаю, да.

— Уиллакс мог украсть кое-какие вещи, прежде чем бросил свою жену. Специально. Если это так, то это означает, что эти вещи ценны. Знал ли он, что эти вещи важны? Хотел ли он, чтобы ты нашел их и они что-то в тебе взбудоражили? — Брэдвел заводит шкатулку и открывает ее. — А как насчет этой мелодии?

— Что?

— Она что-нибудь тебе напоминает?

— Я же говорил, что это детская песенка, которую мама скорее всего придумала сама. В этом нет ничего такого.

Брэдвел достает за золотую цепочку кулон и смотрит, как, раскинув крылья, крутится лебедь.

Партриджу передается энергия Брэдвела.

— У тебя есть какие-нибудь идеи? — спрашивает он. — Может быть, план?

Над ними, на поверхности, начинает дуть ветер, со стуком гоняющий мусор по улице. Брэдвел смотрит наверх, затем на цепочку кулона, обмотанную вокруг пальцев.

— Знаешь, что могло бы помочь? — говорит он. — Информация о твоей матери.

— Я сомневаюсь, что отвечу на любые вопросы. Я сам ее едва знал.

— Что именно ты знал о ней?

— Она была умна и красива. Они с отцом познакомились, когда были совсем юными.

Партридж берет открытку и начинает вертеть ее в руках, перед ним мелькают воздушные шары.

— Были ли они счастливы вместе?

— А это не слишком личный вопрос?

— Все это нам необходимо, — отвечает Брэдвел.

— Я думаю, в чем-то они были счастливы. Но я не помню, чтобы они смеялись вместе или целовались. Атмосфера в доме всегда была какая-то холодная. Они были несколько формальны друг с другом. Жутко, до дрожи учтивыми. В конце концов, я думаю, она возненавидела его.

— Почему ты так думаешь?

Партридж колеблется:

— Я не знаю. Ведь так иногда бывает, что родители ненавидят друг друга, правда?

— Чем занималась твоя мать?

— Она была лингвистом, — отвечает Партридж. — Она знала массу языков. Отец говорил, что она так же свободно изъяснялась и жестами. Неважно, на каком языке она говорила, она всегда очень активно жестикулировала. — Партридж размахивает руками. — Возможно, она брала меня в Азию, где-то на год, когда я еще был маленьким. У нее была там какая-то работа, перспектива. Она хотела вернуться, сделать карьеру. Я был тогда малышом, мне было около года.

— Это звучит странно, не находишь? Оставить мужа и другого ребенка, чтобы уехать на год с младенцем в Азию?

— Мой старший брат уже ходил в детский сад.

— Тем не менее…

— Я понимаю, что это странно. — Партридж садится в одно из кресел и откидывается на спинку. Брэдвел что, провоцирует его? — Я не понимаю, что странно, а что нормально, если честно.

— Где сейчас твой брат?

— Он мертв, — быстро произносит Партридж, будто это может облегчить боль в груди.

Брэдвел на мгновение замолкает.

— Мне жаль.

Он словно извиняется за многие бестактности, например, за то, что считает жизнь Партриджа легкой прогулкой.

Партридж не рисуется перед Брэдвелом, хотя знает, что мог бы. Вместо этого он говорит:

— Все в порядке.