Я как увидел что плот расползается туда, к месту высадки бросился.

А перед тем на той стороне как раз рванули наши боеприпасы, — тихо, едва сдерживая бешенство, прошептал он. — А потом сразу лодья напала.

— Вот что, Витёк, — Димон с силой помял затёкшую шею. — Давай-ка сбегай и тихо осмотри все наши плоты. Ищи аналогичные следы. Может, ещё что заметишь.

А потом мы Клеща, Цыпу твоего, чутка попытаем.

Паранойя, паранойя, где ж ты раньше-то была, — тихо пробормотал Димон себе под нос. — Что же ты тварь такая раньше-то молчала?

Внезапно чудовищной силы взрыв поднял высоко вверх комья мокрой земли пополам с водой.

— Снаряды! — закричали оба в голос Димон с Витьком, бросаясь в ту сторону. О том что там может ещё что-нибудь рвануть, никто в эту минуту не подумал.

Место взрыва представляло собой чудовищно огромную воронку с мешаниной вокруг из трупов людей, лошадей, раскиданных во все стороны остатков фургонов и покорёженных мотоциклов. И всё это покрывал сверху густой густой липкий слой жижи из торфа пополам с водой. В дальние кусты поляны лагеря убегали напуганные взрывом их лошади.

Всё что было ими с таким трудом добыто из подвалов разрушенного каземата, в чудовищно хаотичном безпорядке валялось вокруг. Вся оставленная здесь половина отряда, все, кто спешно паковал обратно по фургонам переправленное на левый берег имущество, все лежали здесь, мёртвые.

Разгром отряда был чудовищный и если бы в этот момент на них напала отогнанная ими только что лодья, амазонки бы без всякого труда завладели всем их имуществом. Не напали. Видимо побоялись.

Из бывших в лагере людей в живых остался лишь ведуновец Ромка. Сильно контуженный взрывом, заикающийся, с трясущейся постоянно головой он ничего не мог сказать. Он и выжил то лишь потому что в момент взрыва отошёл в кусты отлить и облегчиться. И теперь, ни на что не обращая внимания, смешно заикаясь и матерясь, отстирывал на берегу залива загаженные штаны.

Найти что-нибудь чистое в разгромленном лагере было сейчас невозможно.

Весь остаток дня ушёл на сбор оставшегося имущества и похороны погибших. Тела погибшего Цыпы, или Клеща, так и не нашли. Что сразу навеяло самые нехорошие догадки. Отложенные на потом разборки с подозрительным с самого начала ведуновцем, неожиданно вылезли чудовищными потерями. Фактически погиб весь отряд.

Их осталось лишь сам Димон, десятник Витёк, да контуженный ведуновец Роман. Ничего не было известно ни о пропавшем неизвестно куда Клеще, ни о оставшихся на том берегу Сёмке Некрас, да, опять же из ведуновцев Шурке Долгопятом, поисковике.

И теперь они не могли даже вывезти то что ещё оставалось. Практически все лошади, кроме сбежавших и пойманных позднее четырёх, погибли при взрыве. Из четырёх фургонов целых было только два. Из четырёх орудий — все четыре. Но к ним оставалось лишь десять снарядов, из тех что оставались на батарее.

Самое плохое, теперь они не могли увезти все добытые на том берегу мотоциклы, которые на удивление мало пострадали при взрыве. Их общим решением решено было закопать в торфяной жиже на дне воронки. Туда же сложили и всё что не могли сейчас забрать. За этим решили вернуться потом, попозже, когда доберутся до города и организуют в эти места новую экспедицию. А пока эти трофеи подождут их под землёй. Торф был такая субстанция, что в ней свободно можно было хранить всё что угодно. И самое главное — мотоциклы, прекрасно бы их подождали до следующего раза.

Какое-то время первоначально Димону было жалко погибшего рака, которому при взрыве куском чего-то острого на удивление аккуратно отрезало бошку. А потом его взяла злость.

— Наше поражение мы превратим в нашу победу, — громким, уверенным голосом проговорил Димон, злобно глядя на отрубленную рачью голову. Оглянувшись он заметил что оба стоящие рядом бойца молча, выжидающе глядят на него. — Собрать крапивы! — громким голосом потребовал он. — Обложим тушку и отрезанную башку крапивой, глядишь пока доберёмся до дому — не протухнет. А протухнет — так и хрен бы с ней. И так сойдёт, тухлая.

А может и на хутор какой по дороге наткнёмся. Самогонки у хуторян купим. Зальём дохлого рака самогонкой и так отправим Императрице. Любит раков, так пусть жрёт дохлятину, сука такая, — выругался он. — А не поймёт намёка с отрубленной башкой — ещё раз разъясним! — многообещающе зловеще пообещал он.

Этим же вечером, не задерживаясь на ночёвку, остатки отряда двинулись домой.

Уткнувшись носом в песчаную речную отмель, в последних лучах заходящего солнца медленно догорала новенькая, ещё со свежей голубой краской на бортах купеческая лодья. "Стремительный" — ещё читалась выведенная чёрной краской чёткая, каллиграфическая надпись на её правой скуле, но подбирающийся к названию огонь грозил вскоре полностью скрыть последнее имя сгорающего в огне судна.

— Что у них всё за названия какие-то, — ханженски вздохнула княжны. — Этот "Стремительный", предыдущий был "Быстрый", ещё до этого был "Резвый". Не находите что это довольно однообразно, — повернулась она к молчаливо стоящим у другого борта амазонкам. — Эти ключовские бандиты такие банальные.

Казалось, княжна никак не могла оставить в покое безразлично стоящую по правому борту небольшую молчаливую группу амазонок. Ей так и хотелось хоть чем-нибудь их да зацепить. Потому и приставала она весь вечер к ним с разными, совершенно дурацкими предложениями.

Вот и сейчас она с удовольствием озвучила очередное.

А не вздёрнуть ли нам ещё парочку этих бродяг на их же рее?

Нет, — сожалеючи поцокала она язычком. — Не успеть. Палуба уже занялась. Зато какой воздух, — княжна с силой втянула в себя вечерний речной воздух, наполненный речными ароматами и запахами горелого человеческого мяса вместе со смолистым дымом горящего корабля.

Как пахнет, — мечтательно закатила она глаза. — Люблю жареное мясцо с дымком, — довольно двусмысленно пошутил она.

Это двадцатый, — намекающее кивнула она в сторону пожара. — Остался ещё один — последний! Неужели и в этот, последний раз вы пальцем о палец не ударите чтоб мне помочь. Всё сама, да сама…

Княжна с откровенно ханженским видом тяжело вздохнула.

А я ведь так могу и обидеться, — она сделала мордочку обиженной маленькой девочки на своём хорошеньком личике.

Не добившись даже этим никакого отклика с противоположной стороны лодьи, она агрессивно перешла в наступление.

Жду вас сегодня вечером после заката на моей командирской лодье, — чуть ли не проворковала она, хриплым, сексуальным голосом.

Изображать у себя в голосе командирские интонации, при разговоре с подчинёнными ей амазонками, она считала ниже своего достоинства. Десяток больших речных лодий за её спиной, битком набитых мающимися от безделья вооружённым до зубов рыцарями, готовыми по одному мановению её руки расправиться с любым неугодным ей человеком, служил веским гарантом того, что её послушаются при любом обращении. А три одинокие небольшие гоночные лодьи, только изображавшие видимость присутствия здесь Речной Стражи амазонок, к тому же зажатые со всех сторон большими боевыми лодьями рыцарей, были веской причиной их полной и безусловной лояльности и послушания.

Ну а то, что в бою не всё решало одно лишь численное преимущество, она пока что ещё до конца не понимала.

Так я жду, — кокетливо подмигнула княжна Таре.

Командира амазонок Тару из Сенка явственно передёрнуло.

Заметив это, княжна весело, звонко рассмеялась.

Следующее позднее утро мало чем отличалось от предыдущего вечера.

Ушкуй, жарко пылающий ярким пламенем, чёрным против стоящего уже чуть ли не в зените солнца, приткнувшийся носом к песчаной речной отмели в какой-то глухой, Богом забытой речной протоке, весело догорал. Сухое, выдержанное дерево, в отличие от предыдущих купеческих лодий, горело на удивление ярко и практически бездымно. И только в этот раз в воздухе, в отличие от предыдущего вечера, ничем кроме смолистого запаха горящего хвойного дерева не пахло. Команда с этого последнего, двадцать первого по счёту ушкуя, бросив горящий погибающий корабль, скрылась где-то в плавнях, оставив победителям всю радость крайне сомнительной победы.