«Как бы ни было желательно, чтобы он отправился в путешествие под присмотром джентльмена, который обязался бы направлять его и удерживать от всех безумств и пороков, в которые молодежь впадает почти незаметно для себя, и в то же время утверждать его в стремлении к полезным знаниям и улучшению нравов, я всё же не хочу, чтобы он отправился в Англию в такую пору жизни под присмотром только владельца торгового судна или совершил поездку такого рода, как вы рекомендуете, без наставника, поскольку наслаждения и развлечения без всякого удержу оставят мало времени для занятий и, более чем вероятно, разорят его».

Между тем за все эти годы юный Кастис практически не продвинулся в освоении наук: по-латыни и по-гречески он знал только то, чему его успел обучить домашний учитель Магоуэн, «плавал» в арифметике, а расходы на его содержание в Аннаполисе выросли вчетверо! Просто удивительно, почему Вашингтон продолжал оплачивать такое «обучение»: уж кто-кто, а он не был склонен бросать деньги на ветер… Возможно, ему не хотелось ссориться с Мартой, для которой Джеки был светом в окошке, а может быть, он старался сохранить добрые отношения с Баучером, который мог быть полезен (например, в сентябре того же года Вашингтон сам поехал в Аннаполис на недельку «проветриться» — на бега; жил он у Баучера и каждый день ходил на званые ужины, в том числе к губернатору, в театр или на бал).

В октябре 1771 года Вашингтон был в очередной раз переизбран в палату горожан от графства Фэрфакс. Чтобы сохранить за собой депутатское кресло, он заплатил четыре фунта трактирщику Джону Ломаксу за щедрый обед для избирателей, 12 шиллингов Гарри Пайперу, чтобы его раб Чарлз играл для них на скрипке, и еще один фунт, для ровного счета, кондитеру Янгу, снабжавшему проголодавшихся избирателей бесплатными булочками. Он постарался также снискать благосклонность нового губернатора Джона Мюррея, графа Данмора, рыжего шотландца с широким носом и пламенным взором.

В декабре Баучер снова переехал, на сей раз в графство принца Георга в Мэриленде, и взял с собой трех учеников, в том числе Джеки и Чарлза Калверта, сына богатого плантатора. Джеки окончательно забросил учебу и стал ухаживать за сестрой своего друга Элеанор (Нелли). Преподобный отец написал тревожное письмо Вашингтону, предупредив, что «Джек имеет склонность к плотской любви, о которой я не берусь судить, тем более описывать».

Вашингтон не обратил на его сигнал должного внимания, поскольку в тот момент был поглощен другим делом. Его мать, которой исполнилось 63 года, уже не могла, как раньше, жить на ферме, самой себе хозяйкой, и Джордж уговаривал ее переехать в город. Их отношения никогда не были особенно нежными, а во время редких визитов разговор шел только о деньгах, которыми Джордж исправно ссужал мать, не надеясь когда-либо получить их обратно. Теперь же он уплатил 275 фунтов за очаровательный белый домик на участке в один акр на углу улиц Чарлза и Льюиса, пристроив к нему широкое крыльцо под крышей, выходившее в сад. Дом должен был подойти Мэри идеально: дорожка, выложенная кирпичом, вела от него прямо к особняку ее дочери Бетти с мужем Филдингом Льюисом, владевших 1100 акрами земли и 125 рабами. Дома ее сыновей — Чарлза, судьи в графстве Спотсильвания, и Сэмюэла — тоже находились неподалеку.

Джордж лично занялся продажей Паромной фермы и согласился взять на себя управление фермой Литл Фоллс, в двух милях вниз по реке, которую Мэри унаследовала от своего отца. Они с матерью заключили договор, по которому десять рабов и скот должны были отойти Джорджу, обязавшемуся выплачивать ей ренту в 30 фунтов в год. Свидетелями выступили Чарлз и зять Филдинг Льюис. Верить Мэри на слово было нельзя, поэтому Джордж всегда передавал ей деньги в присутствии сестры Бетти.

Покончив с этим делом, он отправился на сессию в Уильямсберг, где дал себе нервную разрядку за карточным столом. Проигрывал он в два раза чаще, чем выигрывал, однако умел держать себя в руках и никогда не спускал всё до последнего.

Вечером 18 мая 1772 года все обитатели Маунт-Вернона уже собирались ложиться спать, когда кто-то забарабанил в двери. Джеки! Вот радость-то! Да не один!

С ним был необычный спутник — 31-летний художник Чарлз Уилсон Пил из Аннаполиса, снабженный рекомендательным письмом от преподобного Джонатана Баучера. Красивый юноша отказался от карьеры седельщика и отправился в Лондон учиться на художника под руководством бывшего соотечественника Бенджамина Уэста, чтобы потом заняться написанием портретов членов влиятельных семейств.

Понукаемый Мартой, Вашингтон согласился позировать для своего первого в жизни портрета — в сорокалетием возрасте. Несмотря на то что он уже 13 лет как вышел в отставку, его всё еще называли полковником, и для сеансов Пилу он облачился в синий мундир с красными обшлагами поверх алого камзола.

Сидеть неподвижно для него было так непривычно, что он часто задремывал во время сеанса. Однако Пил, уже несколько набивший руку в парадных портретах, подошел к делу творчески. Он перенес своего героя во времена его боевой юности: с мушкетом за спиной и портупеей через плечо, Вашингтон, изображенный в три четверти, стоит на фоне живописного пейзажа и романтично смотрит вдаль, заложив правую руку между пуговицами камзола, а из кармана торчит сложенный приказ о выступлении: скоро в бой. Джорджу так понравился портрет, что он сразу повесил его в гостиной Маунт-Вернона.

Художник провел в имении неделю и написал миниатюры Джеки и Пэтси. По просьбе Джеки он выполнил и миниатюрный портрет Марты в лиловом платье, отделанном кружевами, с жемчугом на шее и в волосах. Возможно, Марта не одобряла эту идею (она и изображена с поджатыми губами и строгим взглядом), но ее супруг повесил этот медальон себе на шею и больше никогда с ним не расставался.

Марта старалась не терять из виду свою дочь, чье здоровье внушало ей всё больше опасений. Визит молодого художника пришелся очень кстати: круг общения Пэтси был очень узким, семейным, а тут можно было устраивать танцы, после которых все вместе ходили гулять, чтобы подышать свежим вечерним воздухом… Джеки же не отказывал себе ни в каких развлечениях и запросто мог отложить отъезд обратно в школу ради бала в Александрии.

Потом он, наконец, уехал. Его отчим вернулся к своим постоянным заботам: какая-то напасть вызвала падеж скота и всего за месяц выкосила сотню овец. Из Англии доходили тревожные слухи о том, что земли в стране Огайо к западу от Аллеганских гор выделят в отдельную губернию под неизвестно чьим управлением, и Вашингтон засыпал письмами губернатора Данмора, прося его вступиться за права боевых офицеров. Неопределенная ситуация сохранялась всё лето, и лишь 5 ноября Вашингтон смог известить губернатора и совет о том, что «все 200 тысяч акров земель, предоставленных по прокламации его превосходительства Роберта Динвидди от 19 февраля 1754 года, были получены полностью», хотя не все владельцы еще имели на них документы. Около 19 тысяч акров были распределены между теми, кто «подвергался наибольшей опасности», в следующем соотношении:

Тем временем припадки Пэтси случались всё чаще, и доктор Рамни стал частым гостем в Маунт-Верноне. В конце января 1773-го он даже прожил там неделю кряду.

Джеки тоже приехал. Пока он носился по полям с приятелями и сворой охотничьих собак, Вашингтон обдумывал, в какой колледж его пристроить. Марта конечно же хотела бы, чтобы любимый сын поступил в Колледж Вильгельма и Марии в Уильямсберге и был у нее под боком, но Джордж знал, что добра из этого не выйдет: нужно обязательно оторвать Джеки от его виргинской компании, предпочитающей учению развлечения, и отправить его на север, в Нью-Джерси. Баучер был с ним согласен, но ратовал за Королевский колледж в Нью-Йорке — «самое фешенебельное и культурное место на континенте»; к тому же ректор, доктор Майлз Купер, был его личным другом. И тут Джеки, как обухом по голове, огрел их сногсшибательной новостью: не собирается он больше нигде учиться, а хочет обзавестись семьей и уже сделал предложение мисс Нелли Калверт.