В последний день 1793 года Томас Джефферсон подал в отставку с поста госсекретаря, чтобы посвятить себя «семье, ферме и книгам». Перед уходом он внес в Конгресс ряд предложений по ограничению торговли с Великобританией — по словам Гамильтона, бросил гранату и тотчас смылся в Монтиселло. Гамильтон чувствовал, что его оппонент уходит из политики лишь для того, чтобы вскоре вернуться — и подняться на самый верх: сорняки быстрее растут в тени. А Вашингтон простился с ним довольно любезно, хотя в душе чувствовал себя преданным. Их переписка продолжалась, но теперь речь в письмах шла лишь о посевах и урожае: президент никогда не просил политических советов у соседа-помещика и перешел от обращения «дорогой сэр» к «уважаемый сэр». Новым госсекретарем стал Эдмунд Рэндольф, хотя, конечно, он был неровня Джефферсону; на посту генерального прокурора его сменил федералист Уильям Брэдфорд. Гамильтон и Нокс торжественно пообещали, что не уйдут из правительства до конца 1794 года.

Обновленной правительственной команде пришлось столкнуться с новой проблемой: 11 американских торговых судов, на которых находилось в общей сложности около сотни человек, были захвачены в Средиземном море алжирскими пиратами. Вашингтон с большой неохотой согласился уплатить выкуп и даже попытался заключить с Алжиром договор о дружбе и торговле, однако он считал, что давно пора облечь мягкотелую американскую дипломатию в стальные доспехи. В марте 1794 года Конгресс одобрил предложение, поддержанное Вашингтоном и Ноксом, о постройке шести фрегатов для защиты торгового флота США от алжирских корсаров.

Политика Лондона тоже стала неимоверно жесткой. Вашингтон был убежден, что британцы подстрекают индейские племена к нападению на американцев, чтобы изменить канадскую границу в свою пользу. (В самом деле, лорд Дорчестер, новый губернатор Квебека, ранее отказавший в помощи Джозефу Бранту, теперь поставлял индейцам оружие и провиант.) Вашингтон дал Генри Ноксу инструкции: «перекупить капитана Бранта любой ценой».

В среде федералистов нарастало убеждение в необходимости отправки посланника в Лондон, чтобы избежать войны, упрочить торговлю, потребовать возмещения ущерба за захваченные суда, а заодно уладить давние споры (британцы так и не ушли из северо-восточных фортов). Кого послать? Разумеется, Гамильтона! Но против выступили республиканцы: Гамильтон — известный англофил, кто здесь поверит в его честные намерения? Тогда Гамильтон сам отказался ехать и предложил послать Джона Джея. Выбор был не самый удачный: Джей тоже был англофил, а Мэдисон считал его еще и тайным монархистом. Но Вашингтон утвердил это назначение, чем, по словам Мэдисона, нанес большой урон своей популярности. По мнению президента, переговоры с Англией — единственный способ избежать войны с ней. Пусть едет Джей.

Чтобы подсластить пилюлю республиканцам, возмущавшимся также тем, что Джей, облеченный дипломатической миссией, сохранял пост главы Верховного суда, Вашингтон отозвал из Франции Гавернира Морриса и назначил послом в эту страну сенатора-франкофила Джеймса Монро. 12 мая 1794 года тысячи людей пришли в Нью-Йоркские доки проводить Джея в дальний путь.

Государственные дела не давали Вашингтону заниматься хозяйственными. В июне он на краткое время вырвался в Маунт-Вернон и поехал верхом осматривать строительство канала и шлюзов на Потомаке. Лошадь оступилась и чуть не расшиблась о скалы вместе с седоком. Неимоверным усилием Вашингтон, прекрасный наездник, практически вытащил ее из пропасти, но при этом так сильно потянул спину, что после уже не мог сесть в седло. В Филадельфию он возвращался в карете, небольшими перегонами. Марта очень тревожилась по поводу этой травмы, причинявшей ее мужу сильную боль.

Лето выдалось на редкость жарким, и Вашингтоны сняли домик в Джермантауне, подальше от столичной духоты. Там президент исполнял официальные обязанности и принимал посетителей. Но Марта позволяла себе ходить «по-домашнему», в привычной удобной одежде. Гости отмечали про себя, что она выглядела старше мужа, несмотря на все тяготы, которые выпали на его долю.

В социальной жизни тоже наступил «перегрев»: недовольство налогом на винокурение, введенным Гамильтоном в 1791 году, приняло форму неприкрытого противодействия. Фермеры Западной Пенсильвании, гнавшие из излишков зерна виски (крепкий напиток лучше переносил морскую транспортировку в Европу), были особенно возмущены тем, что правительственные инспекторы получили право свободно осматривать их амбары и погреба. Мой дом — моя крепость!

В середине июля налоговый инспектор Джон Невилл и секретарь суда Дэвид Ленокс попытались привлечь к суду фермеров, не зарегистрировавших свои винокурни, как того требовал закон. В отместку те подожгли дом Невилла и стреляли в Ленокса. 1 августа акции протеста приняли угрожающий размах: около шести тысяч человек собрались на «поле Брэддока» под Питсбургом, размахивая флагом из шести полос, символизировавших четыре графства в Пенсильвании и два в Западной Виргинии, выступивших против налога на виски. Они грозили разоружить гарнизон Питсбурга и требовали отставки любого чиновника, поддерживающего закон об акцизах.

На следующий день Вашингтон собрал правительство, чтобы решить, что делать. В свое время на том самом поле он не кланялся французским пулям и теперь тоже не собирался отступать: если законы будут безнаказанно попирать, а меньшинство диктовать свою волю большинству, республиканскому правлению придет конец.

Гамильтон и Нокс предлагали немедленно мобилизовать милиционные войска; Рэндольф опасался, что демонстрация силы лишь усилит протесты. Судья Джеймс Уилсон подтвердил, что президент обладает властью проводить мобилизацию. 7 августа Вашингтон издал прокламацию о созыве ополчения и предупредил бунтовщиков, чтобы те вернулись к своим мирным занятиям до конца месяца. В тот же день Нокс приказал губернаторам Пенсильвании, Нью-Джерси и Виргинии быть готовыми выставить 13 тысяч милиционных солдат для подавления бунта. Вместе с тем Вашингтон отправил делегацию из трех человек под руководством генпрокурора Брэдфорда для переговоров с бунтовщиками.

На следующий день после издания прокламации Вашингтон с неудовольствием удовлетворил просьбу Нокса отпустить его на полтора месяца в Мэн. (Еще в 1790 году Нокс вместе с Уильямом Дьюром купил в этом штате два миллиона акров земли. Стремясь заделаться помещиком, он назанимал денег где только можно и выстроил себе в Томастоне трехэтажную аристократическую усадьбу в 19 комнат с двадцатью четырьмя каминами, окруженную пристройками, которую назвал Монпелье.) Во время его отсутствия Вашингтон попросил Гамильтона исполнять обязанности военного министра. У Гамильтона тоже были проблемы: один из его сыновей серьезно заболел, а жена тяжело переносила очередную беременность; однако он согласился.

Переговоры с мятежниками не увенчались успехом. Между тем индейцы решили воспользоваться ситуацией. Брант неоднократно пытался миром уладить споры между Западной конфедерацией индейских племен и американскими поселенцами, но потерпел неудачу. Вождь шауни Синий Камзол и вождь делаваров Баконгахелас, воодушевленные прежними победами и надеявшиеся на поддержку англичан, требовали возврата к Договору форта Стэнвике 1768 года и отвергали более поздние договоры, по которым земли к северу от реки Огайо переходили к США.

Двадцатого августа состоялось решающее сражение «у поваленных деревьев» на реке Моми, неподалеку от нынешнего города Толедо в штате Огайо. Позицию выбрал Синий Камзол: он думал, что поваленные недавним ураганом деревья затруднят продвижение Американского легиона под командованием Энтони Уэйна. Помимо шауни, делаваров, оттавов, майами, виандотов, чиппева, потаватоми и минго, Уэйну противостоял отряд канадской милиции под началом капитана Александра Мак-Киллопа. Но Уэйн хорошо подготовился, набрав проводников из индейцев чокто и чикасо. Американцы окружили индейцев и пошли в штыковую атаку; с фланга нагрянула конница, обратившая шауни в бегство. Стволы деревьев мешали индейцам маневрировать. Сражение закончилось через два часа. Индейцы бежали к форту Майами, но ворота оказались закрыты: комендант, не желавший войны с США, отказался предоставить им убежище. Люди Уэйна еще несколько дней разоряли индейские поселки и поля, а потом ушли.