Каждый раб получал набор одежды, которую предстояло носить весь год: шерстяную куртку, штаны, две рубашки (зачастую из грубой коричневой ткани «оснабург»), пару чулок и башмаки. Женщинам выдавали нижнюю юбку и сорочку. У некоторых имелся воскресный костюм — темный кафтан с белым жилетом и белыми же штанами. Суточный паек раба состоял из кварты (около литра) кукурузной муки и селедки из расчета 20 рыбин в месяц. С барского стола им перепадали остатки мяса, свиные потроха и пахта, оставшаяся от сбивания масла. Однако никто не запрещал им разнообразить свой рацион по собственной инициативе. По воскресеньям хозяин позволял им пользоваться своими сетями для ловли рыбы в Потомаке; старый негр по имени Дядя Джек держал лодку и обеспечивал уловом остальных (в реке водилось не менее шестнадцати видов рыбы). Некоторым «благонадежным» рабам Вашингтон доверял ружья, чтобы они охотились в окрестных лесах. Охотники приносили дичь пятидесяти восьми видов, которую съедали сами или продавали (!) для хозяйского стола. Кроме того, не возбранялось держать кур и разводить огороды. По утрам в воскресенье рабы, получившие письменное разрешение хозяина, могли пойти в Александрию, чтобы продать на рынке яйца, цыплят или свежие овощи. (Не случайно, когда один плантатор решил продать несколько рабов в счет покрытия долга, Вашингтон посоветовал ему сделать это осенью, когда негры «толсты и полны сил», потому что за зиму они отощают и ослабнут, «если их как следует не кормить».)

Оказывая рабам такое доверие, Вашингтоны ожидали от них в ответ усердия, верности и благодарности. Однако рабы бежали, и что самое горькое — те, к кому относились лучше других! Согласно закону 1748 года рабовладелец, обнаружив пропажу раба, должен был обратиться в органы правосудия. Составлялось объявление, которое вывешивалось на дверях всех церквей в графстве. Если раб не возвращался сам, любой человек был вправе убить его без суда и следствия. Но какой смысл убивать, если раб нужен для работы? Уже через год после свадьбы Вашингтон заплатил вознаграждение в десять шиллингов рабу с другой плантации, который изловил сбежавшего из Маунт-Вернона раба по имени Босон.

В 1761 году Вашингтон неоднократно заносил в личный дневник полные обеспокоенности записи о новом рабе по имени Купидон, недавно прибывшем из Африки, почти не владевшем английским языком да еще и заболевшем плевритом. Больного выходили, а он… сбежал с тремя другими рабами. 11 августа Вашингтон поместил объявление в «Мэриленд газетт» с подробным описанием беглецов: Перос — лет 35–40, с круглым полным лицом желтоватого оттенка и густой черной бородой, в темном полотняном кафтане, белом жилете, белых штанах и таких же чулках, говорит на хорошем английском языке без африканского акцента и считается «благоразумным и рассудительным негром». У Купидона кожа на лице огрубевшая и прыщавая. У Джека на щеках ритуальные шрамы, нанесенные в Африке; у Нептуна обточенные острые зубы, торчащие в разные стороны. За поимку всех четырех была обещана награда в 40 шиллингов. Благоразумный и рассудительный Перос вернулся сам и не был наказан (через девять лет он сбежал снова).

Разве можно было при таких обстоятельствах уехать далеко и надолго! А ведь Вашингтон, мучимый малярией и разочаровавшийся в докторах, не способных дать дельного совета, всерьез намеревался отправиться в Англию, «чтобы вернуть себе бесценный дар — здоровье». Но с Англией опять не сложилось: ему было не на кого оставить поместье, тем более что Марта тоже неделями страдала от «желчной лихорадки» (почечных колик и расстройства желудка), хотя по-прежнему занималась домашними делами. Да и так ли велика надежда на Англию? Вот, например, его брат Остин, который несколько лет мучился от подагры, съездил в Англию, и что? Никакого эффекта. Он уже два года обещает погостить в Маунт-Верноне, «если позволят подагрические суставы», но так и не едет…

В августе Джордж отправился на воды в Беркли-Спрингс, где когда-то был со смертельно больным братом. Сам он теперь выглядел не лучше: бледный, с заострившимися чертами лица и черными тенями под глазами. На этом курорте он застал две с половиной сотни мужчин и женщин, жаловавшихся на разные болезни. Долгий путь и духота изнурили его, спал он плохо, но всё же надеялся на целебное действие вод. Однако, вернувшись в Маунт-Вернон в конце сентября, он снова заболел. Больше всего его удручало то, что из-за приступов малярии он практически не мог заниматься хозяйством с самого апреля, то есть в самую горячую пору! В ноябре Вашингтон заставил себя отправиться в Уильямсберг, за 200 километров от дома, но сессию палаты горожан он практически пропустил, потому что в столице силы окончательно покинули его.

Зимой болезнь отступила, но радость выздоровления была омрачена вестью о смерти Остина. Он умер, не дожив до сорока двух лет. Свой тридцатый день рождения Джордж встречал в довольно мрачном расположении духа: у него практически не оставалось сомнений, что ему не избежать судьбы всех Вашингтонов, рано отправлявшихся на тот свет.

В октябре 1762 года Вашингтон стал церковным старостой в приходе Труро (он будет исполнять эту должность 22 года). Церковный совет, состоявший из двенадцати человек, занимался светскими делами англиканской церкви в Похике (Pohick). В обязанности Вашингтона входили оплата труда священника, сведение церковного бюджета, выбор места для новой церкви, наблюдение за ее сооружением, подбор убранства для алтаря. Когда церковь была построена, он заплатил за два места для молитвы внутри и предоставил средства на покупку сусального золота для выкладывания надписей над алтарем. Еще он занимался благотворительностью, помогал бедным и сиротам. Поскольку поместье Маунт-Вернон частично находилось в приходе Фэрфакс, Вашингтон купил себе место еще и в церкви Христа в Александрии, вступив и там в церковный совет.

Обязанностью церковного старосты являлось также поддержание моральных устоев в обществе: Вашингтон по долгу службы указывал суду графства на «грешников», повинных в азартных играх, пьянстве, богохульстве, несоблюдении Воскресенья и «некоторых других преступлениях против благопристойности и нравственности».

Искренне верующий, Вашингтон не был святошей и не выставлял свое благочестие напоказ. Каждый день, утром и вечером, он молился в своей комнате, стоя на коленях перед раскрытой Библией, но был крайне недоволен, когда его заставали за этим занятием. Вот почему некоторые даже сомневались в его вере: он посещал церковь нерегулярно, никогда, в отличие от Марты, не причащался, молился в церкви стоя, а не на коленях. Более того, с его губ практически не слетало имя Христа — он предпочитал говорить о Провидении, Судьбе, Творце всего сущего или просто о «небесах». На самом деле тому было простое объяснение: как масон, Вашингтон был деистом, то есть верил в некую высшую силу, «Архитектора Вселенной», которая руководит человеческой судьбой, не загонял свою веру в узкие рамки какой-либо религии. Этим, кстати, объясняется и его веротерпимость: в те времена в Америке, помимо главенствующей англиканской церкви, были представлены и другие: баптистская, пресвитерианская, католическая, а также иудаизм (в общей сложности — 22 конфессии), и Вашингтон ни одной из них не отдавал видимого предпочтения.

Для него Церковь была общественным институтом, призванным заботиться о нравственности и заниматься благотворительностью. И сам Джордж, и Марта никогда не прогоняли от своих дверей просящих о милостыне. Он наставлял управляющего, чтобы тот в его отсутствие «никого не отпускал голодным… лишь бы это не поощряло к праздности». Благотворительностью он занимался всегда анонимно, хотя как политик мог бы набрать очки, действуя гласно; но ведь он делал это для людей, а не для себя. К друзьям, к соседям и знакомым он был невероятно щедр и особенно сочувствовал арестованным за долги.

Хотя на посторонних Вашингтон производил впечатление богатого помещика с замашками аристократа (к чему, собственно, и стремился), его материальное положение было далеко не блестящим. Основу благосостояния виргинских плантаторов составлял табак, но в 1762 году небывалая засуха убила всякую надежду на то, что чахлые кустики превратятся в мощные стебли с широкими листьями. «Если Провидение не вмешается в скором времени (ниспослав нам умеренные и освежающие дожди для размягчения почвы), нам в этом году не добыть и унции табака», — писал Вашингтон летом Роберту Кэри.