Разговор с Соло не помог. Гормоны водили в моей голове бешеный хоровод. Я чувствовал, что вполне могу пережить этой ночью ломку. Снотворного у меня дома сроду не водилось. Так что я даже не знал, что мне делать. Стоп! Я схватил трубку радиотелефона, лежавшего на диване.

— Свет! Ты спишь?

— Нет. Заказ срочный. Все доделала. Пойду спать, устала я что-то. У тебя что-то стряслось?

Я как можно короче пересказал ей глупую историю с виртуальным сексом.

— Ломка?

— Пока нет. Но думаю, что будет.

— Дойти сможешь ко мне?

— Может, сама придешь?

— Ладно, сейчас. Только с тебя ужин. Я тут так засиделась, что кофе нормально попить некогда, не то что поесть. Целый день на бутербродах.

— Хоть будет чем заняться до твоего прихода.

— Я о том же. Давай, я быстро.

Я знал, что Свете идти до меня около пяти минут. Однако в тот вечер эти злополучные пять минут превратились для меня в вечность. Я разогрел ужин, заварил свежий чай, но Света все не шла. И мне казалось, что в этот момент я понял, что значит лезть на стенку. Меня даже несколько раз посетила предательская мысль о самоудовлетворении. Но я знал, я прекрасно знал, чем это грозит. Я кончу, а через полчаса мне захочется еще сильнее. Уж лучше было дожидаться скорую сексуальную помощь со Светой в роли дежурного врача.

Звонок в дверь прозвучал для меня как крик петуха для окруженного ночными чудовищами человека. Я побежал открывать дверь и прямо с порога обнял Свету, чуть ли не силой втащил ее в коридор квартиры, трясущимися руками закрыл дверь и судорожно начал стаскивать с нее одежду.

— Ну, что ж ты нетерпеливый такой! — шептала Света. — Сейчас милый, сейчас. Сейчас все будет. Потерпи. Тебе сейчас будет очень хорошо. Ну и мне тоже будет хорошо. Ой! Что ты делаешь…

Договорить Света не успела. Потому что до кровати я бы точно не дотерпел. Я взял ее прямо в коридоре на полу, за три шага от входной двери, которую, к счастью, успел закрыть.

— Что ты делаешь, глупый! Трудно до кровати дойти?

— Я… Я совсем не могу… — прошептал я, легонько кусая ее в шею и спускаясь все ниже и ниже.

— Так тоже ничего. Даже необычно. Любя, прям с порога. — Светино ехидство было неистребимо.

Через двадцать минут я полностью опустошенный сидел на полу. Голова соображала ясно, гормональный дурман улетучился, и я лишь тяжело дышал. Света поднялась с пола, присела рядом со мной и поцеловала меня в плечо.

— Полегче? — спросил она.

— Да! Пусть будет проклята эта магия!

— Пусть, — согласилась Света. — Я знаю, что это такое. Если бы я не знала, что ты чувствуешь, то не побежала бы к тебе со всех ног.

— А ты чем платишь? Знаешь, мы столько лет вместе, но я так и не знаю, чем ты платишь…

— Тебе действительно важно это знать? — Она приподняла мой подбородок и пристально посмотрела на меня своими янтарными глазами пантеры.

— Если это больно… — начал я.

— Больно! Очень больно! Даже не представляешь, насколько больно, но я скажу тебе, потому что еще никому не говорила, кроме своего отражения. Я скажу тебе. Ты же знаешь, я не терплю долгов, то есть вообще, совсем не терплю. Даже десяти рублей. Я заплатила за все сразу, за всю свою жизнь. Заплатила тем, что у меня никогда не будет детей, — сказала она, продолжая смотреть мне в глаза.

Я не выдержал ее взгляда и отвернулся.

— Ты меня покормишь? — попросила она. — Поухаживай за мной сегодня, мне просто нужно, чтобы хоть сегодня кто-то обо мне позаботился. Ладно? — Она поцеловала меня в щеку и начала собирать с пола разбросанную в беспорядке ее и мою одежду.

Мы решили ужинать при свечах. Не потому что не хватало романтического настроя. Вовсе нет. Мы оба были молоды, привлекательны и безумно сексуальны. И я знал, что через час, а может быть, даже и меньше, я снова захочу Свету. Нет, просто когда смотришь на открытый огонь, то легче говорить о том, что тяготит. Огонь будто бы сжигает все дурные мысли. И тебе становится намного легче. Потрескивал фитиль, пахло расплавленным воском и болью.

— Глупая я была. Думала: все мне по плечу, все плохое минует. Залетела. При этом носилась по тусовкам как угорелая, бывало, что и выпивала, хотя нельзя было. Результат — выкидыш. Я очень хорошо помню этот весенний день. Солнце, птички поют. А я лежу в кровати, и мне удавиться хочется. И главное, как назло, никаких моих знакомых в городе нет. Все уехали. Не помню, фестиваль что ли какой-то был. Даже позвонить некому. Не родителям же на жизнь жаловаться, чтобы они мораль мне читали? А мне не мораль была нужна, мне нужно было, чтобы меня просто пожалели. Понимаешь, пожалели. Почему я способна на жалость? Вот уже на протяжении десяти лет любой человек из тусовки может позвонить мне среди ночи, и я его до утра буду уговаривать не пить пузырек снотворного, который он пить все равно не будет, потому что если бы хотел, то давно выпил. А я тогда лежала, и у меня все болело. Понимаешь, все! И душа, и тело. Мне жить не хотелось. И тогда я подумала: Светик! А какого хрена ты паришься? Зачем? Ты что, хочешь нарожать выводок сопливых уродов, которые, едва подрастут, будут посылать тебя на три буквы и водить домой кого попало? Ты хочешь мужа, который будет таскаться пьяным по клубам или просто глазеть свой футбол? Зачем тебе это? Живи для себя! Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы не удавиться от зависти к другим, когда станешь старой и некрасивой, и никто не захочет тебя трахнуть! И тогда я сказала эти страшные слова. Негромко сказала, почти шепотом: «Пусть не будет детей, но дайте мне силы для того, чтобы я могла жить как хочу, наказывать кого хочу и миловать тех, кто мне нравится. Прямо очень важно мне продолжить род? Прям сверхзадача? Что, рожать больше некому? Я хочу жить для себя и для немногих избранных мною, а остальное мне побоку». Знаешь, и ничего не было: ни гласа с небес, ни грома и молний. Ничего. Абсолютно ничего. Только я поняла тогда: меня услышали! Магия? Бог? Дьявол? Не знаю. Может быть, все сразу и услышали. Только я не могу иметь детей, реально не могу. Я даже к врачам ходила, сказали: причина в мужиках, а не в тебе. Что ж, все десятки мужиков, с которыми я спала, не могут иметь детей? Такое у них гнилое семя, оскверненное гадкими мыслями, наркотой и алкоголем?