— Но там еще остались мины, — ответила Галя. — Очень много мин, да и на той стороне колючая проволока, через которую надо лезть. А за ней штыки и пулеметы.

— Но нам туда. Нам именно туда. И поверь, Галя, мы пройдем этой дорогой. Не все, а только те, кто хочет жить, а не существовать, кто сыт по горло пьянками своих родителей, бывший почетных ученых, а ныне хронических алкоголиков, кто насмотрелся на своих братьев, часть которых сторчалась или вернулась сумасшедшими из Афгана и Чечни, а часть превратилась в куклы, разряженные в дорогие костюмы. И верь, мы пройдем этой дорогой добра и зла. Потому что дорогу осилит только идущий, а не стоящий на месте. Запомни, только идущий!

Меня так сильно взволновал мой собственный яростный монолог, что я, не помня себя, выскочил из машины, громко хлопнув дверью и, не оглядываясь, пошел к метро. Пройдя несколько шагов, я все-таки на мгновение остановился и прислушался. Галя не спешила заводить мотор. Она думала. А я шел, ничего не замечая перед собой. Люди, огни, редкие машины — все слилось в какой-то непонятный странный хоровод. Мне казалось, будто бы я иду по страшному заколдованному лесу, а меня уводят в сторону болотные огоньки, уводят, чтобы утопить в гибельной трясине. Но я шел вперед и через каких-нибудь десять минут вышел к метро Бауманская.

Когда я уже оказался на свой ветке и проезжал Автозаводскую, то почувствовал, как нервное возбуждение проходит. Сознание становится ясным и спокойным. В голову возвращаются привычные мысли о работе, неоконченных статьях, учебе, которой осталось еще год с небольшим. Я достал телефон и посмотрел на часы. Было только начало девятого. Что ж, можно еще и поработать. С этими мыслями я совершенно не заметил, как погрузился в дремоту, да так и проспал до своей станции, которая была конечной.

По дороге от метро я окончательно пришел в себя. Раздраженность после встречи с Галей ушла. Мой разум вновь был холоден и жаждал работы, а также новых развлечений. Короткий сон в метро дал голове вожделенный отдых, и я чувствовал себя великолепно.

Огни домов и тускло светящиеся витрины магазинчиков около метро не казались мне уже болотными огнями, готовыми увести меня в трясину. Это был просто город. Но это был мой город, жесткий, дерзкий, в меру циничный, и мы с ним были в этом очень похожи.

Серые прохожие, спешащие домой с работы, казались мне частью декораций, которые развернул передо мной город. А я? Я чувствовал себя если не главным актером, то по крайней мере точно уж не статистом.

Галя была не права. Да, мы часто поддаемся иллюзиям, нам кажется, что мы хозяева жизни, пока эта самая жизнь в очередной раз не укажет нам наше место. Но в любом случае рабами мы делаем себя сами и незримо превращаемся из ярких личностей, с восторгом смотрящих на окружающий мир, в часть бездушной толпы.

Если кто-то в этом виноват, то в первую очередь мы сами. Я чувствовал себя песчинкой в этом огромном городе, песчинкой отнюдь не золотой, можно даже сказать, немногим внешне отличающейся от остальной массы бесцветных песчинок, слипшихся вместе. Песчинок, слипшихся вместе и готовых терпеть какие угодно унижения и муки от ближнего своего, но не желающих изменить свою жизнь и приходящих в ужас от мысли, что за свою свободу надо будет заплатить одиночеством.

Легко быть отшельником в пустыне, как тот же святой Антоний Египетский, мастерски изображенный в пьесе Флобера и на картине Дали. Но, мне кажется, тому же Антонию гораздо сложнее было бы выдержать отшельничество в обычной малогабаритной квартире, где демоны говорят голосами радио и телевизора, искушают с рекламных плакатов и лезут в душу через оптоволоконный кабель.

Так что Галя была не права. Если она хочет считать себя частью толпы, то пусть считает. Я был практически уверен в том, что переступить через себя, через привычки, которые являются несомненным злом нашего мира, ей будет сложно. И даже если человек обладает возможностью изменить мир вокруг себя к лучшему, то он редко делает это, потому что привычки, гнусные привычки и парадоксальные привязанности даже к тому, что создает душевный и физически дискомфорт, тянет человека вниз, и он незаметно становится частью толпы.

Это были практически те же мысли, что я высказал не более двух часов назад Гале, но при этом в моей душе теперь царили удивительный покой и ясность. Я отчетливо осознавал, что неизбежности не существует, что все кроме смерти и тяжелой болезни можно поправить. Все? Я вдруг остановился. «Все!» — сказал я вслух. Значит, когда-нибудь я смогу вернуть любовь, если, конечно, сам этого захочу. При этой мысли что-то едва ощутимое шевельнулось во мне, и я почувствовал легкий укол в сердце, будто его коснулась микроскопическая иголка.

Придя домой, я поужинал и, выпив крепкого чаю, сел за компьютер. Я чувствовал в себе силы поработать еще два-три часа и даже начал писать очередную статью, как вдруг вспомнил про заманчивое предложение заняться виртуальным сексом. Я открыл письмо, скопировал оттуда номер и вставил в поисковую систему аськи. Значок в виде цветочка был окрашен зеленым. Хозяйка номера была в сети. Предвкушая новый вид виртуального развлечения, я начал разговор.