Вот и сейчас он сидел, положив ногу на ногу, морщил нос, курил сигарету, и черные кудри его были мокры от пота. Буквально три минуты назад он как безумный скакал по скверику и кричал, что тех преподавателей, которые ставят оценки автоматом надо канонизировать. «Ей-богу, дурак», — подумал я тогда.

— Ну, чё смотришь, Андрюха? — обратился он ко мне — Чё ты свои зенки влюбленные вылупил на меня? — У него была такая манера говорить. При этом он ничуть не был агрессивно настроен.

Пашка хлопнул меня по плечу, вырвал у меня из рук початую бутылку пива и залпом допил ее. Взгляд его вконец помутнел, он начал глупо улыбаться, а потом начал морщить нос.

— Смотреть на тебя противно, когда ты выпьешь. Неужели сам не понимаешь, что дурак дураком становишься! — В то время мне ужасно нравилось читать другим нотации, и я даже не подозревал, насколько это неблагодарное, а главное — опасное занятие.

— Это мне на тебя противно смотреть, когда ты со своей Яной лижешься.

— Это почему же? — обиженно спросил я. — Завидуешь, что ли?

— Я?! Завидую?! — Пашка скорчил удивленную гримасу, а затем расхохотался. — Чему тут завидовать? Тут тебе посочувствовать надо, дураку. Но я тебе ща, блин, глаза раскрою. Ты сессию сдал? Хвостов нет?

Я утвердительно кивнул.

— Молоток! Тогда особо грузиться не будешь. — Он хлопнул меня по плечу. — И пойми, это тебе только на пользу.

— Ты вообще о чем, Паш? — Я не на шутку забеспокоился. Мне даже на мгновение показалось, что он помимо того что выпил, еще и накурился. Я внимательно посмотрел ему в глаза. Темно-карие глаза Паши поблескивали от возбуждения и небольшой дозы алкоголя, но зрачки были не расширенными. Он просто куражился и получал от этого удовольствие.

— Так сказать или нет?

— Что сказать, Паш? — не понял я.

— Так ты чё, правда ничего не знаешь?

— О чем?

— Ну, о том, с кем проводит свободное время твоя подруга. Да не может такого быть! Про Янку все знают, просто тебя жалеют, сочувствуют, типа, тебе. Думают, что лезть не надо, что это личное дело каждого. А я вот полезу, раз пошла такая петрушка.

— Куда полезешь? — Я силился понять, что происходит. Мгновенная догадка промелькнула у меня в голове, и мне стало по-настоящему страшно. — Что она траву пробовала? Я же ей говорил, чтобы не связывалась с этой Танькой! — Я с досадой сжал кулаки.

— Траву? При чем здесь трава? — на этот раз настал черед удивиться Пашке.

Он на миг задумался, а затем с его лица исчезли все напускные эмоции, кураж. Пашка снова стал тем самым Пашкой, который мне все-таки нравился.

— Так ты правда ничего не знаешь? Какие, блин, наркотики. Янка не такая дура, чтобы всякую дрянь пробовать, да и не будет она этого делать никогда даже из любопытства. Он вон даже шампанское на день рожденья выпьет полстаканчика и все. Так ты правда не в курсах? Слушай! — Пашка даже не хлопнул меня по плечу, а как-то легонько дотронулся. — Когда мне говорили, что ты вот такой, ну такой правильный, как рыцари из тех книжек по программе средневековой литературы, я не верил. Так ты и в самом деле не знаешь, что твоя Янка переспала с половиной нашего курса и со старшекурсниками некоторыми?

— Паша, ща в морду дам! — Внешне я оставался спокоен, но, видимо, какие-то необузданные эмоции все-таки отразились на моем лице, и Паша инстинктивно сделал шаг назад.

В семнадцать лет я не отличался особой накачанностью, однако восемь лет в секции по плаванию сделали свое дело, развив мне плечи и укрепив мышцы рук и ног. К тому же все знали, что я очень вспыльчив. Тем более прецедент драки почти в тех же лицах и в этом же месте был не далее как два месяца назад. И от моей расправы в прошлый раз Пашу спасла, как ни странно, Яна.

Картина двухмесячной давности снова повторилась. Я, сжав кулаки, надвигался на обидчика. Пашка пятился как рак и бормотал мне что-то о том, что я дескать правдолюбец, что ложь ненавижу и он сказал мне то, что должен был сказать. Он говорил и говорил. Слова лились из его рта бурным потоком, а я шел на него в какой-то странной прострации и вообще не понимал, где я, кто я, зачем я здесь. В голове крутилась только одна мысль: он оскорбил Яну, этого чистого и светлого ангела.

И тут этот чистый и светлый ангел встал между нами. Девушка укоризненно посмотрела сначала на Пашку, потом на меня. Затем она попыталась улыбнуться нам и попросила помириться.

— Мы и не ссорились! — К Пашке вдруг вернулась прежняя невозмутимость, он немного оправился от испуга, так как прекрасно понимал, что при Яне бить его я, скорее всего, не буду.

И все бы кончилось хорошо, и этот досадный эпизод забылся бы как какое-то глупое недоразумение, если бы Пашка снова не начал болтать о том, о чем ему болтать никак не следовало.

— Мы и не ссорились, — повторил Пашка, и какая-то злая усмешка появилась на его губах. — Просто твой друг в очередной раз решил поиграть в Ланселота, ну, или там в Зигфрида. Не знаю, кто ему больше симпатичен. Ты представляешь, Яна, оказывается, в наше время действительно есть рыцари без страха и упрека. Только это скорее не ланселоты, а дон кихоты какие-то, которые в мельницах видят великанов, а на реальность смотрят сквозь забрало шлема, сделанного из кастрюли.

— Паш, и ты после этого удивляешься, почему на тебя Андрей с кулаками полез? — спросила его Яна.

— Нет, я этому не удивляюсь. По большому счету, удивляться надо именно тебе, Ян. Как ты умело парня окрутила. Трахалась со всеми подряд, а ему твердила о романтической любви.

Я сорвался с места, но на моих плечах повисла Яна, и я, боясь сделать ей больно, оставался стоять на месте, хотя это и стоило мне огромных усилий.

— Ты расскажи ему, Ян, расскажи, с кем ты спала. Развей его миф о чистой и бескорыстной любви. Мы же нормальные люди, а не литературные герои. Мы студенты. Нам жить хочется, пока мы молодые. Почему мы должны себя в чем-то ограничивать? Мы же не монахи какие-нибудь. И если твой парень стесняется тебе предложить потрахаться, а ты, дабы времени зря не терять, ищешь радостей секса с кем-нибудь другим, то это нормально. Мне просто Андрюху жалко. Жалко, что он реально ничего не понимает. Вот стоит, смотрит на меня как безумный. Думает, я ему враг. А я ему самый лучший друг и есть по его же принципам. Он же считает, что всем надо правду говорить, какой бы она ни была. Вот я и сказал. Единственный из всех его университетских приятелей сказал. Вон она, правда, Андрюха, бери и владей ею. Наслаждайся, а я пойду пожалуй, а то ты мне рожу расквасишь, а у меня съемки завтра. Бывай!

Пашка даже не пошел: он подхватил с парапета свой рюкзак и вприпрыжку побежал к воротам, ведущим из скверика. Видимо, мое лицо было настолько страшным, что он справедливо рассудил: сам же и попадет под горячую руку за свою правду.

Но, посмотрев в глаза Яне, я мгновенно оттаял. То, что подвыпивший Пашка нес всякую ахинею про самую лучшую девушку на свете стало вдруг абсолютно не важно. Яна тоже смотрела мне в глаза. Но, поймав на себе мой полный восторга взгляд, она тут же глаза опустила.

— Не сердись на него, Андрюш, — сказал она. — Ты же сам говорил, что на правду сердиться нельзя.

— Я… я… Я не понимаю, солнышко. Ты хоть слышала, что он тут говорил про тебя? Да он же чуть ли не шлюхой тебя тут выставил.

— Он не врал, — ответила Яна. — Помнишь, мы с тобой клялись друг другу, что построим маленькое королевство без лжи? Так вот, я не врала тебе. Если бы ты заподозрил меня хоть в чем-то — я сказала бы тебе правду. Ведь действительно, за все время нашей с тобой любви я ни разу не солгала тебе.

— Но… А это? — Я в растерянности присел на парапет. — Почему? И что значит — не лгала? Ты же мне по несколько раз в день клялась в любви. Клялась и при этом спала с другими парнями. Как такое может быть? Нет, я правда не понимаю. Ты объясни. Ты скажи мне, что все это глупый розыгрыш. Или… — Внезапная догадка осенила меня. — Или ты просто испытываешь меня, мои чувства к тебе. Скажу честно, это очень жестокое испытание. Жестокое. — Я достал сигарету и закурил.