Кстати, с деньгами у меня тоже все очень быстро наладилось. Еще до переезда родителей я сотрудничал уже с тремя изданиями, а спустя месяц их стало шесть. К тому же я не чурался никакой черной для журналиста работы: текстовое наполнение интернет-сайтов, составление рекламных макетов и прочая ерунда, за которую очень неплохо платили.
Первые два месяца меня все равно посещал страх, что вот мне не заплатят там, отсрочат здесь и я останусь без денег. Но я нашел способ его побороть. От родителей мне достался большой холодильник, и у меня он всегда под завязку был забит едой, а шкафы — макаронами и крупой. Там мне стало намного спокойнее — долг за квартиру не так страшен, а если в доме есть еда, которую можно растянуть на две с лишним недели, то бояться нечего.
Единственное, что я перенес без всяких осложнений, так это одиночество. На вторую ночь я понял, что это именно то, чего мне всегда не хватало — покой и свобода. Ты живешь сам по себе и так, как тебе нравится. Никто не напоминает тебе, что надо делать, из другой комнаты не раздаются зверские звуки рекламы и дурацкие реплики сериалов. Во время первой недели самостоятельной жизни я поймал себя на том, что вообще ни разу не включал телевизор. С тех пор прошло уже более пяти лет, и вредный для здоровья ящик я видел работающим разве что где-нибудь в гостях.
Спустя месяц ко мне в гости напросилась Света. Я был не против. Пока в квартире жили родители, Света здесь ни разу не появлялась. Можно себе представить, что бы случилось с моей мамой, если бы она узнала, что я уже более трех лет живу с женщиной, которая старше меня на… В общем, на очень много лет.
Света напросилась в гости под благовидным предлогом инспекции моего холостяцкого места обитания. Войдя в квартиру и всучив мне бутылку «Merlot», она придирчиво осмотрела каждый угол, заглянула даже под раковину и в кухонные ящики и тут же не замедлила выразить свое восхищение:
— Повезет же бабе, которая выйдет за тебя замуж! — сказал она.
— Вот уж не думаю, — ответил я, при этом очень польщенный. — Сама же знаешь, какой у меня характер, да и надоест мне одна женщина быстро.
— Кто знает…. - многозначительно сказала она. — Ты, кстати, особо не обольщайся. Вон, погляди, какая грязная у тебя микроволновка, да и стаканы надо мыть получше. Но в сравнении с другими мужиками, у которых я бывала в гостях, это несомненный сдвиг в сторону мужской сознательности. Попади эта квартира в хорошие женские руки… — Света мечтательно закатила глаза.
— Ты на что намекаешь?
— Я ни на что. — Света надулась. — Зачем тебе я? Детей у меня не будет. В квартире постоянно будут ошиваться странные личности, которые тебе неприятны, а ты любишь одиночество и покой.
— Пожалуй. Есть будешь? — Я поспешил перевести разговор в более безопасное русло.
Света была настоящей женщиной, причем женщиной, воспитанной в традициях первых неформалов, но при этом не утратившая женских инстинктов. И, как и любая женщина, она очень хотела замуж и, может, где-то в самой глубине души представляла себя в свадебном платье, выходящей из ЗАГСа под руку с мужем.
— А чем кормить будешь? — спросила она.
— Есть суп, мясо тушеное, рыба, колбаса.
— Давай мясо, как раз под красное вино, — сказала Света, натянуто улыбнувшись и старательно пытаясь скрыть накатившую на нее тоску по поводу неустроенной личной жизни.
После ужина мы сидели в моей комнате, допивали вино и разговаривали о жизни. Слава Богу, темы моего возможного супружества мы больше не касались. Света спрашивала меня о том, на что я сейчас живу и хватает ли мне денег.
— Хватает, — вздохнув, ответил я, — Особенно, если выплаты гонораров не задерживают.
— Чтобы не задерживали! — Она подсела ближе ко мне, мы чокнулись бокалами и поцеловались.
— Ну что ж, теперь тебя можно назвать настоящим фрилэнсером!
— Меня? — Я задумался. — Пожалуй, что так. Хотя словосочетание «свободный журналист» мне нравится больше.
— Свободный? — Света усмехнулась. — Где ж нынче водятся свободные журналисты? В Интернете свои опусы выкладывают? Ты пишешь под заказ, под четкий заказ редакции. Тебе говорят, что писать, как писать, чего лучше не касаться. Если ты сделал все правильно, тему раскрыл, то получишь гонорар, так?
— Да, так и есть.
— Тогда ты никакой не свободный журналист.
— Но я ведь могу пойти в другое издание?
— Глупый какой-то спор получается. — Света поморщилась. — Пойми, фрилэнсер, он же свободный копейщик, — это универсальный человек, универсальный наемник. Скажешь, что гнушаешься наполнением для сайтов? Откажешься написать листовку или сделать небольшой перевод?
— Нет, конечно, деньги к деньгам.
— Значит ты фрилэнсер, а никакой не свободный журналист. Я знаю многих ребят, которые в одиночку под ключ делают сайты. Текстовое наполнение на трех языках, верстка, анимация. И все один человек. Возможно, что ты тоже станешь когда-нибудь таким. Пойми, мы всегда будем нужны, потому что мы лучше штатных сотрудников. Мы работаем не с 9 до 18, мы работаем на положительный результат. У нас сильная конкуренция, потому что желающих жить и работать так, как им хочется, даже в ущерб выходным и с минимумом свободного времени, становится все больше и больше. Нам все уши прожужжали о свободе, о выборе. Вот мы его и сделали, но не в пользу пыльной конторы, со своим убогим мирком сплетен, доносительства и вонючей столовой. Мы действительно свободные люди, как ландскнехты в средние века, которые собирались ватагами и ходили от замка к замку, ища, где больше заплатят.
— И бежали с поля боя, если неприятель был сильнее или лорд отказывался платить?
— Ты будешь работать задарма, за идею на чужого дядю? А тут не работать, тут кровь проливать. И вообще, я в современном мире не вижу ни одной реальной идеи, за которую не то чтобы жизнь положила, а которая хотя бы была мне близка! Религия? Ты сам знаешь ответ. Политика? Только если ты один из власть имущих.
— А за любовь? За семью, за близких?
— Я бы помогла им, да что уж там, уже помогала, последнее отдавала, когда самой есть нечего было. Но я столько раз получала взамен ненависть, непонимание. Эти люди могли брать у меня деньги, а потом, напившись, говорить, что Света — шлюха. Так вот, брат свободный копейщик. Если тебя еще не предавали, то значит просто не пришло время. В этом мире можно верить себе, только себе и больше никому. Ты поймешь это, когда станешь старше.
— Но если никому не верить, то зачем тогда вообще жить? — спросил я.
— Жить надо просто ради жизни, потому что мы не знаем, что ждет нас там. Если там вообще кто-то нас ждет.
— Но ты же вроде как веришь в Высшие силы, в жизнь после смерти?
— Мы там будем другими, Андрюх, совсем другими, чем здесь. И мне почему-то кажется, что там мы не сможем продолжить то, что здесь не успели закончить. Поэтому надо просто жить, жить и радоваться тому, что сегодня есть, что поесть, что ты здоров, потому что болеть нынче дорого. Надо радоваться крыше над головой и тому, что мы с тобой пока молоды и привлекательны.
— Spera bonum[8]. Так?
— Вроде того. — Света допила вино. — Только…
— Что? — Мне вдруг показалось, что Света хочет сказать что-то очень важное, и я молчал, боясь спугнуть ее мысль.
— Только…
Я продолжал молча ждать.
— Только любви все равно нет и не будет. У меня ее, в отличие от тебя, никто не забирал, ее просто никогда и не было. Ни с тем парнем, которому я отдалась в тринадцать лет, ни с теми многими, кто был после. Не было у меня любви, Андрюх, и я уже почти согласна на то, чтобы хотя бы меня полюбили, тогда во мне, может, что-то проснется. Знаешь… Я, наверное, дура. Я думала, что ты меня полюбишь.
В этот вечер, я в первый и последний раз в жизни видел, как Света плачет. И я знал, как ее «лечить». Ее не нужно было гладить по головке и говорить, что все еще будет, но также ее не стоило бить по щекам и говорить: «Заткнись, дура!» Свету в эту ночь нужно было трахать. Трахать долго, монотонно, до полного абсолютного исступления, пока окончательно не поймешь, что все, больше не можешь, уже нет сил даже встать с постели.
