Было бы крайне удивительно, если бы кохау ронго-ронго оказалось изобретением Позднего периода. Можно ли ожидать, чтобы искусство письма родилось на крохотном островке в пору крайнего упадка, когда единственной заботой изолированных родов было укрыться самим и укрыть свое имущество в пещерах, норовя при этом уничтожить имущество врага. Несомненно, письменность была либо изобретена на Пасхе в один из двух периодов процветания, либо заимствована из какого-то неизвестного нам центра материковой цивилизации, а уже потом изменена согласно местным вкусам.
У пасхальцев есть интересные предания, касающиеся ронго-ронго. Томсон (1889, с. 519), приводя тексты ронго-ронго, которые читали наизусть старые пасхальцы, говорит о некоторых опущенных им мостах, что они, «как полагают, написаны на каком-то древнем языке, ключ к которому давно утрачен». Один старик объяснил Раутледж (1919, с. 252), что когда пасхальцы декламировали тексты ронго-ронго, «слова были новые, а вот письмена старые». Другой старик по поводу знаков на дощечках говорил, что «картинки те же, а слова другие». Эти заявления как будто хорошо согласуются с выводами русских исследователей, утверждающих, что тексты на дощечках ронго-ронго не поддаются расшифровке потому, что язык, которому они соответствуют, не идентичен современному рапануйскому диалекту (Федорова, 1964, с. 7).
Члены чилийской экспедиции, опрашивая стариков (однажды эта процедура происходила в присутствии шестидесяти-семидесяти островитян, принимавших живое участие в беседе), собрали интересные сведения, записанные Кнохе (1925, с. 243): «Нам сказали, что дощечки с письменами созданы не теперешним населением, а более древними обитателями». Предания, в которых утверждается, что на остров пришли два народа, представляющие разные культуры и разные языки, известны уже по записям первых европейских исследователей (Heyerdahl, 1961, р. 33–43).
Метро (1940, с. 394) говорит: «В местной версии легенды о Хоту Матуа говорится, что первый король основал школы, где обучали изготовлению различных дощечек». Энглерт (1948, с. 222) записал, что пасхальские школы ронго-ронго строили по традиционному плану: круглые каменные дома с входным отверстием в конической камышовой крыше. Исторически известные пасхальцы жили либо в пещерах, либо в лачугах из жердей и камыша, поэтому данные о круглых каменных постройках для школ ронго-ронго вызывали удивление, пока Шёльсволд и Фердон (наст, том, с. 57) не раскопали такие постройки, а радиокарбонная датировка показала, что они были обычными в Среднем периоде. В других областях Полицезии подобные постройки неизвестны, зато они тождественны преобладающему виду жилищ в области Тиауанако, между озером Титикака и берегом Тихого океана. Энглерт (1948, с. 316) далее пишет: «Один старик, который в молодости посещал эти классы, поведал ныне живущим туземцам, что он ходил в школу около Аху Акапу. Дисциплина была очень строгая. Сперва заучивали тексты наизусть. Играть и разговаривать не разрешалось, от учеников требовали постоянного внимания, они стояли на коленях, сложив руки на груди… Научившись декламировать тексты, ученики начинали осваивать письмо. Копировали знаки сначала не на дереве, а на банановых листьях, пользуясь птичьей косточкой или острой палочкой. Лишь достигнув известной степени совершенства, ученики могли писать на деревянных дощечках, преимущественно из торомиро, либо тончайшими осколками обсидиана, либо острыми акульими зубами». Об употреблении для ронго-ронго банановых листьев говорит и Метро (1940, с. 390).
Пасхальцы настойчиво утверждали, что первоначально дощечки с письменами были привезены на остров его первым королем Хоту Матуа, и он же основал школы ронго-ронго. Даже Раутледж (1919, с. 279) застала предания о том, что свита короля доставила на остров шестьдесят четыре дощечки с письменами, которые затем копировались последующими поколениями. Хинелилу, вождь Длинноухих, которые были в числе первопоселенцев, «был мудрый человек, он писал ронго-ронго на привезенной с собой бумаге» (Routledge, 1919, р. 279).
Здесь уместно вспомнить предания о прибытии Хоту Матуа, впервые собранные знавшим полинезийский язык поселенцем Салмоном и записанные европейцами, посетившими Пасху в конце прошлого века. Английский коммандер Б. Кларк (1882, с. 144–145) сообщал: «Мистер Салмон свободно говорит на туземном языке, он еще мальчиком научился ему от пасхальцев, нанятых «Домом Брандера» для работы на Таити, поэтому я считаю, что можно положиться на все полученные мной сведения о местных именах и преданиях… Мистер Салмон говорит, что, как явствует из долгих бесед с туземцами, они первоначально высадились на северном берегу острова, куда прибыли с востока на двух лодках…» Пользуясь услугами Салмона как переводчика, американец, начальник финансовой службы Томсон (1889, с. 526–532) и его спутник Кук (1899, с. 700) целую ночь расспрашивали старого вождя Уре Ваеико, пасхальского мудреца, которому было около шестидесяти лет в 1862 году, когда большую часть населения угнали в Перу работорговцы. Томсон подробно записал ту же легенду со слов последнего из стариков, обучавшихся в школе ронго-ронго: «Предание восходит к временам до появления на острове людей и сообщает, что Хоту Матуа и его приверженцы прибыли с островов, лежащих там, где восходит солнце, и называется та страна Мараэ-тоэ-хау, что буквально означает «место погребения». В этой стране климат настолько жаркий, что люди подчас умирают от зноя, и в определенные времена года палящее солнце высушивает и сжигает всю растительность». Хоту Матуа, унаследовавший престол от отца, оказался замешанным в семейные распри: «Началась война не на жизнь, а на смерть, и Хоту Матуа, проиграв три больших сражения, был доведен до крайности. Подавленный своими неудачами, убежденный, что ему не миновать плена и смерти, он решил бежать…» От своего брата Мачаа он слышал, что «идя прямо на закат, можно найти большой необитаемый остров». С отрядом приверженцев в количестве трехсот человек, запасшись провизией для долгого плавания, он погрузился на два больших судна длиной по пятнадцати саженей, высотой по сажени. «В ночь накануне очередной битвы они вышли в море, и путь им должно было указывать заходящее солнце». Мачаа отплыл раньше и достиг цели через два месяца, а король Хоту Матуа вместе с женой и свитой странствовал в океане 120 дней, прежде чем нашел тот же остров. И хотя первым на берег ступил отряд Мачаа, слава открывателя принадлежала королю. Декламируя по дощечкам, Уре Ваеико говорил, что «остров был открыт королем Хоту Матуа, который пришел из страны, лежащей там, где восходит солнце». Томсон заключает: «Трудно объяснить столь часто повторяющееся в легендах утверждение, что Хоту Матуа пришел с востока и открыл остров, правя на закат, ведь на карте мы в указанном направлении не найдем островов, отвечающих описанию «Мараэ-тоэ-хау». Томсон, конечно, прав, говоря, что к востоку от Пасхи пот островов, которые отвечали бы описанию в легенде. Единственный клочок земли между Южной Америкой и островом Пасхи — Сала-и-Гомес, а он, по словам Энглерта (1948, с. 19), был хорошо известен пасхальцам под названием Моту Мотиро Хива, которое означает «остров перед отечеством» и опять-таки отражает убеждение пасхальцев, что их предки приплыли со стороны Южной Америки. Но почему непременно считать Мараэ-тоэ-хау островом? В языке пасхальцев для обозначения обитаемой земли любой величины было только одно слово— хенуа. Сала-и-Гомес — моту, крохотный необитаемый птичий базар; в шторм его почти совсем захлестывают волны, и он лежит слишком близко от Пасхи, чтобы на переход от него потребовалось два месяца. Зато как раз два месяца — примерный срок, который нужен был перуанскому камышовому судну или бальсовому плоту на путь до острова Пасхи, судя по нашему опыту плаваний на «Кон-Тики» и «Ра». И только из Южной Америки мореплаватели могли попасть на остров Пасхи, идя два месяца на закат.
Описание климата на родине Хоту Матуа не менее примечательно, чем точные навигационные указания. Слова о палящем солнце, которое в определенное время года выжигает растительность, очень верно характеризуют условия, отличающие приморские равнины Перу и севера Чили. Зимой облака и туманы над засушливым приморьем позволяют пробиться скудной растительности. Но с возвращением лета жгучее солнце быстро прекращает этот процесс и уничтожает зелень. Речь идет о климатической и фитогеографической особенности, присущей берегу Южной Америки, обращенному к острову Пасхи; во всей Тихоокеанской области больше нигде нет ничего подобного. Для Маркизских островов характерны частью сухие, поросшие травой и папоротником возвышенности на западе и влажные, лесистые долины на востоке, что обусловлено восточными пассатами; притом речь идет о постоянных условиях, не меняющихся с временами года, и не бывает случаев, чтобы палящее солнце выжигало растительность. Еще меньше подходит описание, которое видим в легенде, если обратиться к другим зеленым островам и атоллам Полинезии, к влажным дебрям Меланезии и лежащим за ней Новой Гвинее и Индонезии.
