Кука (1777, т. 1, с. 293) больше заботило, как добыть свежую провизию для своей команды, страдающей от цинги, и такого рода приобретения у пасхальцев его мало занимали. Он ограничивается замечанием: «Резные поделки, обнаруженные у них, выполнены мастерски». К чему Форстер старший добавляет (1777, с. 588): «Кроме того, у них были маленькие кривые человеческие фигурки из дерева, но нам не удалось выяснить смысл и назначение этих фигурок».

Маловероятно, чтобы эти искусно выполненные, стилизованные изделия искусства явились результатом внезапной вспышки интереса к резьбе после визита испанцев четырьмя годами раньше. Конечно же, испанцы были правы, предположив, что хитрые пасхальцы прятали свои сокровища в подземельях.

Кстати, англичане видели, как пасхальцы исчезали под землей, пользуясь тесными ходами среди каменных груд, и Форстер (1777, с. 570–571) предположил, что ходы эти ведут в естественные пустоты: «Мы были бы рады это проверить, но островитяне ни за что не хотели пускать нас в такие места». Он (там же, с. 595–596), как и Кук (1777, с. 289), обратил внимание на резкую диспропорцию в количестве мужчин и женщин и заподозрил, что женщин и детей прячут в подземных тайниках. Форстер заключает: «Правда, наш отряд не видел никаких лощин или глухих ущелий, где могли бы укрыться женщины на время нашего пребывания, но я должен напомнить читателю об упомянутых выше пещерах, куда островитяне упорно не пускали пас. Пещеры Исландии достаточно просторны, чтобы вместить несколько тысяч обитателей, и ничто не мешает нам допустить, что в сходном вулканическом краю подобные пещеры могут служить убежищем для нескольких сот человек».

Англичане, как до них голландцы и испанцы, тоже обратили внимание на своеобразное отношение местных жителей к воровству. Оно здесь считалось скорее доблестью, чем преступлением. Пасхальцы открыто, при каждом удобном случае, воровали друг у друга вещи, и никто при этом не проявлял ни стыда, ни раздражения. Кук (там же, с. 279) замечает: «Не без труда удавалось нам сохранить шляпы на голове, но за карманами следить уже не удавалось, и так же было с тем, что они нам продавали, — при каждом случае у нас выхватывали купленное, так что подчас мы покупали одну и ту же вещь два или три раза, а в конце концов все равно она не доставалась нам».

В XVIII веке на острове Пасхи побывала еще только одна экспедиция — два французских фрегата под командованием Ж. Ф. Лаперуза. Придя на Пасху через двенадцать лет после Кука, французы обнаружили, что население оправилось после очередного бедственного периода. Пасхальцы снова оказались в состоянии выделить столь важные для мореплавателей свежие плоды земли и живых кур и развернуть успешный обмен с гостями, не используя для этого личное имущество религиозного и другого свойства. Французы были сердечно встречены двухтысячной толпой, причем среди встречающих были и женщины и дети.

Лаперуз (1797, т. 1, с. 321–322) сообщает: «Все мы побывали в тех пещерах, где, как полагали мистер Форстер и некоторые офицеры из команды капитана Кука, могли укрываться женщины. Они представляют собой подземные жилища такого же рода, как другие, которые я опишу ниже, и мы нашли в них связки прутьев, длиной не больше пяти футов и шести дюймов в поперечнике».

Экспедиционный инженер Бернизе, описывая пещеры, отмечает, что пасхальцы часто использовали естественные пустоты в могучих потоках застывшей лавы, причем стесывали грубыми орудиями острые выступы внутри. «В этих подземных камерах островитяне храпят свое продовольствие, утварь, древесину и прочее скудное имущество, которым они располагают» (там же, т. 2, с. 348).

Французы ничего не пишут о мелких скульптурах, упоминаемых предшествующими и последующими посетителями острова, ни слова не говорится и о ронго-ронго, хотя многие из этих священных дощечек, когда их увидели первые миссионеры, выглядели весьма старинными. Очевидно, скрытные пасхальцы, хотя и пустили французов в обитаемые пещеры, не показали им самые заветные сокровища. Французы упоминают только гигантские статуи, подчеркивая, что многие из них были повержены ничком на землю.

«Все существующие ныне монументы, — говорит Лаперуз (там же, т. 1, с. 322), — производят впечатление очень древних… Однако мы не наблюдали никаких религиозных ритуалов, да я и не представляю себе, чтобы эти статуи можно было воспринимать как идолов, хотя индейцы относятся к ним с некоторым почтением». Лаперуз первым попытался ввезти на Пасху иноземных животных. Он отвез на берег пару свиней, пару коз и трех овец, но все они были съедены, раньше чем успели размножиться. Тем не менее невиданные животные, надо думать, поразили воображение языческого населения настолько сильно, что это даже отразилось и в местном искусстве.

После Лаперуза никто не заходил на Пасху до XIX века. В 1804 году русский корабль под командованием Ю. Ф. Лисянского подошел к острову, однако наблюдения проводились издали, потому что скверная погода не позволила осуществить организованную высадку (Лисянский, 1812, ч. 1, с. 82–98). Впрочем, один лейтенант съехал на берег на шлюпке с меновыми товарами. Замечательную коллекцию пасхальских резных изделий, которая в 1826 году была передана без сопроводительных документов Адмиралтейским музеем в Кунсткамеру Академии наук в Петербурге, связывают с этим визитом. Правда, как будет показано ниже, в 1816 году вторая русская экспедиция тоже вела меновую торговлю, предложив пасхальцам железо и ножи, но враждебность островитян вынудила все же мореплавателей уйти (фото 38, 39, 63 а, 65, 66).

Через год после визита Лисянского остров Пасхи подвергся первому набегу работорговцев. Осуществил его капитан одной шхуны из Нью-Лондона, который охотился за туземной рабочей силой для работ на островах Хуан-Фернандес, у берегов Чили. После этого набега пасхальцы стали крайне враждебно относиться к иноземцам, так что попытки капитана Адамса в 1806 году и капитана Уиндшина в 1809 году высадиться на Пасхе были сорваны островитянами.

В 1816 году явилась вторая русская экспедиция, под командованием О. К. Коцебу. Наблюдая остров с корабля, русские, как им показалось, рассмотрели на южном берегу стоящие огромные статуи, но когда они бросили якорь у Хангароа, то виденных Лисянским в 1804 году изваяний не заметили. Из этого явствует, что период разрушений Хури-моаи захватил и XIX век.

Русским путешественникам был оказан смешанный прием — одни пасхальцы выказывали свое дружелюбие, другие осыпали гостей градом камней, и высадиться на берег удалось лишь после того, как выстрелом убили одного пасхальца. Гости видели очень мало женщин — очевидно, те опять укрылись в тайниках. Наскоро обменявшись товарами с местными жителями, русские тут же возвратились на корабль и записали, что на острове не видно европейских растений и животных, привезенных Лаперузом (Коцебу, 1812–1823, ч. 1, с. 46–53).

Около 1822 года команда одного американского китобойца насильственно увезла с острова несколько человек. На другой день пленников выбросили в море, причем кто-то из офицеров, потехи ради, застрелил одного пасхальца.

Вскоре после этого, в 1825 году, к Пасхе подошел капитан Ф.У. Бичи, сопровождаемый Э. Белчером (будущим адмиралом). На этот раз островитяне, чтобы заманить иноземцев, привели на берег женщин и делали красноречивые жесты. Несколько моряков приблизились к берегу, и пасхальцы бросили в их лодки дары — плоды, сети, «идолов». На самом деле англичан подстерегала западня: едва они причалили, как из хижин поблизости внезапно выскочили вождь в плаще и головном уборе из перьев и воины с «короткими палицами» (Beechey, 1831, vol. 1, p. 43–50). Понятно, гостям было не до торговли и наблюдений, пришлось поспешно ретироваться.