Дослушав очередного оратора, Ит открыл глаза, облокотился о стол и в пространство произнес:

– Все ясно. Товарищи, давайте попробуем подойти к делу с другой стороны. Не знаю, как вы, Петр Алексеевич, но мы считаем, что нынешний подход в корне не верен.

– В смысле? – не понял генерал.

– Исходные условия ставятся одни и те же каждый раз. Было четыре заброса, так? Два с десантированием. Один – попытка подойти к базе водой. Еще один – заход со стороны Румынии. Все кончались гибелью работавших агентов.

– Верно.

– Так вот. Я думаю, следует пойти от обратного. Полностью.

– Это как? – поинтересовался кто-то.

– Есть у меня одна мысль… – Ит коротко глянул на Скрипача, тот нахмурился. – Агента вот так они не пропустят. Это раз. Два – они явно ждут чего-то от острова. Три – в наших силах им это что-то дать. Дать так, чтобы взяли. Но для этого нужно уточнить один момент.

– Какой?

– Скажите, со стороны Альянса, по вашим данным, конечно… – Ит запнулся. – На планете было зарегистрировано появление или работа хотя бы одного нэгаши?

– Ой, не надо… – прошептал Скрипач. – Не надо, пожалуйста…

Метаморфозы «Пластина» и «Коготь» были старыми.

И весьма изношенными.

То есть Пластина еще работал кое-как, а вот Коготь… уже пять лет Скрипач не мог его использовать, потому что метаморф перешел порог воздействия базовой личности и больше ей не подчинялся.

Эту досадную правду они узнали во время тестов, по счастью, внутренних – иначе Скрипача бы отстранили от работы как непригодного.

Пробный выход в метаморфозу они делали в степи, в ста километрах от дома – и потом Ит, разумеется, работая Пластину (иначе бы не догнал), охотился на Когтя почти двенадцать часов. По счастью, обошлось. Поймал. Отделал, по словам Скрипача, под хохлому, заставил сбросить «форму», выйти из метаморфозы. Дотащил до дома, хорошо, что мужей дочери не было, а сама Маден отлично умела держать язык за зубами, и к тому моменту получила статус, позволявший дать заключение по форме… И дала. Сорок семь процентов. Работать в форме – нельзя, а так – форма безопасна, на другой деятельности не сказывается.

На самом деле Коготь тянул на тридцатку, не более того.

Он действительно был опасен, смертельно опасен, но, по счастью, никакая метаморфоза не сумеет проявиться произвольно, без приказа носителя. Без кода, без сознательного решения. Да и срок вхождения был порядочный, почти шесть часов.

Скрипач самоубийцей отнюдь не был. И Когтя просто больше не использовал. И не собирался.

Пластина, метаморф Ита, был более «покладистым», если вообще можно назвать покладистым самолюбивого, до крайности эгоистичного ящера с явно садистскими наклонностями, и не стесняющегося в средствах. Решения Пластина, разумеется, принимал сам, но все-таки с опорой на решения базовой личности. Самым тяжелым моментом работы в облике нэгаши для Ита был выход – ящер категорически не хотел, чтобы его пусть даже временно отправляли в резерв, и сопротивлялся, как мог.

Очень жаль, что для задачи никак не подходит ни меланхоличная любительница полировать ноготки Найф, ни эстет когни Глаз, ни немножко инфантильный гермо Сай-Син… Если что-то вообще получится, то единственный, кто сумеет справиться – это Пластина. И никто более.

Скрипач обреченно вздохнул, отложил свой лист с кружочками и полосками и горестно поглядел на Ита.

– Согласно пакту сюда запрещен въезд для нэгаши. – Дорохов с интересом посмотрел на Ита. – С обеих сторон, разумеется. Что вы задумали, Ит?

– Я метаморф, одна из метаморфоз – ящер. – Ит активировал свой коммуникатор, и над столом перед собравшимися повисло объемное изображение Пластины. Впечатление оно производило весьма достойное – нэгаши выглядел внушительно и экзотично. Черный костяной гребень, спускающийся до середины спины, чешуя платинового оттенка, изящная шея, точеная голова, широкие плечи. Пластина был сантиметров на пятнадцать выше Ита и почти в два раза сильнее – когда моделировали, Ит вспомнил Палача, свою первую победу, и поневоле перенес на метаморфозу некоторые его особенно запомнившиеся черты. Хороший такой нэгаши в результате получился. По крайней мере, внешне. Но вот все остальное…

– Сколько он весит? – деловито спросил П’кем.

– Семьдесят. Не тяжелый, – ответил Ит.

– А вы – пятьдесят. Чем поднимете вес еще на двадцать?

– То есть теоретически вы согласны? – полуутвердительно сказал Ит.

П’кем и Дорохов переглянулись, генерал дернул плечом – не знаю, мол.

– Может, и получится. Вполне может. – П’кем почесал подбородок. – Что скажете, товарищи?

Товарищи желали деталей и тут же принялись обсуждать.

На Скрипача, который до сих пор сидел, закрыв глаза ладонью, обратил внимание только Ит, и никто больше. Он положил Рыжему руку на плечо, и ободряюще улыбнулся. Тот отнял ладонь, и произнес беззвучно:

– Зачем? Зачем, кретин ты этакий?! Выслужиться решил?

– Нет. Нам нужен остров. Вернее, он нужен Берте и Ри. Иначе – не дадут.

– Вот закопают тебя… и будет нам остров, – обреченно отозвался Скрипач. – Совсем сдурел, не соображаешь…

– Я все соображаю. Рыжий, потом поговорим, хорошо?

Скрипач в ответ лишь обреченно махнул рукой – потом так потом, как скажешь.

– Что они могут ждать от площадки? – в пространство спросил Дорохов. – На точках появляются Контролирующие, верно? Это в семидесяти процентах случаев – люди, в тридцати – рауф. Остров – точка явно не такая, как площадки, поэтому если на ней появится такая экзотика, как нэгаши, они вполне могут поверить. Хотя бы на какое-то время. Поверить, и попытаться эту экзотику отбить.

– Для достоверности надо заставить остров звучать… и нужна драка, – предложил Ит. – Хорошая честная драка. И что-то еще, чтобы появление Пластины выглядело максимально достоверно.

– Появление кого? – не понял Дорохов.

– Пластины. Метаморфа так зовут, – пояснил Ит. – Смотрите, что у меня получается…

– Нье под’ходьи. – Измененная гортань до сих пор побаливала, но это было ерундой в сравнении с тем, какую боль испытывало тело. Даже на изрядной доле пактового обезболивающего. – Нье надо. Х’рошо, что Бьерта нье вид’ид…

Сутки, потому что не было ни нужной аппаратуры, ни должного контроля процесса, только визуальный. Сутки вместо шести часов. Ит в принципе про что-то подобное и предполагал, но результат получился на поверку все-таки не совсем таким, как он рассчитывал. Процесс перехода занял вчетверо больше времени, чем положено.

Входить в метаморфозу всегда проще, чем выходить – если, конечно, речь идет о сложных формах, типа когни или нэгаши. Остальное было вообще без проблем, та же переброска в рауф или женщину занимала минуты. К сожалению, с нэгаши дело обстояло на порядок сложнее – и, увы, именно что с входом в форму. По сроку.

Во-первых, для более тяжелого тела требовался «строительный материал». В данном случае пришлось обойтись тем, что нашлось у местных врачей – активный гель, предназначенный для лечения ожогов и разрешенный пактом. Гель этот валялся без дела уже года три, поэтому отдали двадцать килограмм геля врачи более чем охотно. Они, как оказалось, тут же запросили новый, и довольно быстро получили, в пактовых препаратах отказа не был никогда и никому.

Во-вторых, для столь масштабной перестройки надо было снизить чувствительность – опять же каким-то препаратом. Но не абы каким, а тем, который в крови следов не оставит. Совсем. Неизвестно, в каких условиях будет работать метаморф (если, конечно, вообще дойдет до работы), и с кем ему придется иметь дело. Снизили – опять же пактовым препаратом. Не так, как в идеале нужно, но все-таки снизили. Ит привык терпеть, и вида, конечно, не подал – зачем? Скрипачу и так все ясно, а до остальных ему дела нет, и шоу он, Ит, им устраивать не обязан.

И, в-третьих, надо было пройти комиссию – у врача, который знал расу, и мог подтвердить соответствие. И по облику, и по основным реакциям. Врач, которого звали Сергей Волков, и его помощник, какой-то безликий практикант, явно побаивавшийся Пластины, промурыжили Ита полтора часа. Форма в результате получила высокую годность, девяносто семь процентов, и Ит приободрился – он почему-то боялся, что форма не пройдет проверку, хотя оснований для этого страха у него не было никаких.