Неделя третья

День: Пятница, после обеда.

Мое алиби: Не нужно — я просто пораньше ушел с работы.

Ее алиби: Она растянула запястье, упав с лестницы, и не пошла на физкультуру. Ничего страшного, говорит она, я бы все равно там сидела и ничего не делала.

Место: Южный берег Темзы, на скамеечке у реки.

Пойти сюда предложил я, потому что это одно из любимых моих мест: отсюда видно, как хорош Лондон. Ветер пробирает насквозь, но солнце светит ярко. Никола говорит, что бывала здесь с мамой — они покупали книжки в букинистической лавке. Тут мы и сидим целую вечность, разглядывая проходящих мимо людей. Никола узнает одну актрису из телесериала: она выгуливает собачку. Мы обсуждаем, хорошо ли быть актрисой, которую узнают на улицах, и решаем, что, наверно, приятного мало. Попозже покупаем несколько шоколадных батончиков и одну на двоих банку «Лилт». За едой я спрашиваю Николу, каково это — ничего не знать о родном отце. Она рассказывает, что, когда была поменьше, очень любила мечтать обо мне — как я вдруг приезжаю и начинаю с ними жить. Только в ее фантазиях у меня была самая обычная работа, как у отцов ее подруг. Я спрашиваю, что за человеком я был в ее мечтах; она отвечает, что не помнит.

Я прошу рассказать три вещи, которые о ней еще не знаю. Первое, что рассказывает Никола, что маленькой мама ее заворачивала в желтое одеяло. «А одеяло-то сохранилось?» — спрашиваю я. Она закатывает глаза и отвечает: «Конечно нет». Потом говорит со смехом, что порой воображает себя певицей из «Тор of the Pops». Дело житейское, говорю я, я тоже в свое время обожал воображать себя певцом. Спрашиваю, какую песню она больше всего любит петь, — в ответ она напевает несколько строчек из баллады Мэрайи Кейри, названия которой ни она, ни я не можем припомнить. Наконец, последнее, что она мне рассказывает — что ни разу еще как следует не целовалась с мальчиком, хотя подружкам говорит, что такое с ней уже было. Возможность-то была, и не одна, продолжает она, но почему-то никто из этих мальчиков ей не нравится. Подумав, добавляет, что в прошлом году на вечеринке поцеловалась с парой мальчиков — но это было не по-настоящему, то есть без языков, так что не считается. А по-настоящему она не целовалась еще никогда.

Неделя четвертая

День: Вторник.

Мое алиби: Провожу день в библиотеке, ищу информацию об университетских курсах.

Ее алиби: Школа закрыта — прорвало трубы. Никола сказала матери, что проведет день у подруги.

Место: У меня в машине — слушаем музыку и бесцельно колесим по северному Лондону.

Мы едем по Холлоуэй-роуд, когда Никола вдруг говорит, что ей нужен мой совет. О чем, спрашиваю я, и она отвечает: насчет мальчиков. На какой-то ужасный миг я уверяюсь, что сейчас она спросит о сексе, но, заметив, в моих глазах ужас, она смеется удивительно милым, открытым смехом. «Ты подумал, что я сейчас об этом спрошу, правда?» — еле выговаривает она. Я киваю: она важно объясняет, что мама с ней уже давно обо всем поговорила, да и в школе у них есть уроки полового воспитания. Потом говорит, что с этим думает повременить, пока не выйдет замуж. Довольно старомодная позиция, говорю я ей. Она пожимает плечами и рассказывает, что одна девочка из их класса, Петра Уилсон, сделала это на прошлой неделе с мальчиком, с которым познакомилась на вечеринке. Еще одна девочке, Софи Уокер, в этой четверти уже дважды приходилось пить таблетки «наутро после». А Кейти Шелл из девятого класса беременна — и мало того, что будущему папаше всего четырнадцать, так он еще и «такой урод, что я прямо не могу!» «Все ребята в школе так об этом говорят, словно это ничего не значит, — продолжает Никола. — И девочки некоторые тоже. Словно это просто так. Но ведь это не просто так, от этого бывают дети, значит, это очень важно! Зачем же они притворяются, что неважно? Просто глупо, по-моему». Я говорю, что это очень умно подмечено, и спрашиваю, не у Бритни ли Спирс она почерпнула эту мысль. Никола закатывает глаза и отвечает: нет, сама додумалась. А потом рассказывает о парне, который ей нравится, по имени Брендан Кейси, и как она за ним хвостом ходит. «Что мне сделать, чтобы ему понравиться?» — спрашивает она. А я отвечаю: «Просто будь собой». Еще она спрашивает, о чем он думает. Я говорю, что сам в его возрасте думал в основном о футболе и еще мечтал умереть молодым. «Неужели все мальчики об этом думаю?» — спрашивает она. «Не знаю», — говорю я. — По мне судить не стоит — я вообще был довольно мрачным ребенком».

Исчезать незамеченным мне сейчас не сложно — новая должность отнимает у Иззи все силы. Она приходит с работы как выжатый лимон, и уходит, так и не отдохнув как следует. Я, как могу, стараюсь ее поддержать. И не позволяю себе мучаться совестью оттого, что ее обманываю. Надо сказать, до меня еще как-то не доходит, что знакомство с Николой неизбежно перевернет всю мою жизнь. И Никола счастлива, что может видеться со мной каждую неделю и ни о чем не тревожиться — хотя представляю, как тяжело ей скрывать такой огромный секрет от матери.

— Это слишком важно, чтобы об этом говорить, — сообщает она мне как-то по телефону. — Вот мне и приходится все держать в себе.

Никола пробуждает во мне новые чувства. Все, что она говорит, мне интересно. Я не перестаю поражаться ее красоте. Мне хочется защищать ее, сложить мир к ее ногам. В мыслях своих я примеряю к нам с Николой целлулоидные образы из кинофильмов: Райан с Татум О'Нил в «Бумажной луне», Жан Рено и Натали Портман в «Леоне» — мужчина и девочка-подросток ищут свой путь в жестоком мире приключенческого кино. Не знаю, где в этой схеме найти место для Иззи. Знаю одно: жизнь моя уже никогда не будет прежней.

В школе, где работает мама Николы, родительское собрание, и Кейтлин сказала Николе, что не вернется до девяти. Я-то знаю, чем это кончится: непременно она придет домой раньше срока, и мне придется прятаться на балконе или в шкафу. Но Никола умоляет меня прийти, и я не могу устоять. Мне очень хочется увидеть, где и как она живет. Познакомиться и с этой частью ее жизни.

В половине седьмого я поднимаюсь на крыльцо викторианского коттеджа, где живут они с мамой. Никола открывает мне дверь: на ней джинсы и топ с капюшоном, явно рассчитанный на взрослого. Я невольно улыбаюсь.

— Что такое? — настораживается она.

— Просто смотрю на твой топ. По-моему, он тебе малость великоват.

— Сейчас так модно, — отвечает она.

Все еще смеясь, я вхожу в холл и закрываю за собой дверь. Чувствую я себя незваным гостем.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает Никола.

— Да нет, спасибо.

— Я как раз пью чай, так что…

— Спасибо, не надо.

Она, кажется, сбита с толку. Я догадываюсь, что ей хочется изобразить хозяйку дома.

— А может, есть хочешь? — с надеждой спрашивает она.

— Хочу, — вру я. — А что у тебя есть?

— Могу сделать тосты с бобами, или тосты с яичницей, или еще тосты с сыром.

— Вижу, с тостером ты обращаться умеешь!

Она смеется.

— И еще печенье есть.

— Отлично. Буду благодарен за все, что предложишь.

— Мама в понедельник купила какое-то печенье, немецкое или бельгийское, в общем, какое-то заграничное — пальчики оближешь! Только мы его все уже съели, — вздыхает она. — Осталось одно «Аппетитное», а оно совсем не такое вкусное. Ты любишь «Аппетитное»?

— Отчего же нет? Люблю.

Никола задумчиво смотрит на меня.

— Только оно не шоколадное, а простое.

— И простое люблю.

Никола вздыхает с облегчением.

— Присаживайся, пожалуйста, в гостиной, — говорит она тоном радушной хозяйки, — через минуту ужин будет готов.