— Непременно ей передам, — отвечаю я. — Иззи очень любит, когда ее хвалят. Только вот… право, даже не знаю, как сказать…
— Что такое?
— Да вот о той колонке… Видишь ли, этого «бывшего приятеля» она тоже рисовала с меня.
— Быть не может! — вопит Фрэн и захлебывается хохотом. — Слушай, а тебя не грузит, что она все твои постельные привычки расписала на всю страну?
— Да нет. Честно говоря, в этой колонке она половину просто выдумывает, а другую половину преувеличивает для комического эффекта. Если бы какая-нибудь «девушка в городе» попробовала и вправду вести такую насыщенную жизнь, через месяц слегла бы с переутомлением. Да и таких кошмарных приятелей, как Иззи там описывает, в природе не бывает. Нет, меня это не грузит. На этот счет я довольно толстокожий.
— Вот ответ настоящего крутого парня, — мечтательно вздыхает Фрэн. — Кажется, я понимаю, почему для Иззи ты «ненаглядный»!
— Тебе виднее, — скромничаю я.
— А еще ты, наверно, никогда не обсуждаешь личную жизнь?
— Свою не обсуждаю, но слушать о чужой могу. Если, конечно, собеседник не рыдает у меня на плече.
Фрэн смеется.
— Единственный мужчина в офисе — нелегко тебе придется! Мы ведь только и говорим, что о своих парнях. — Подумав немного, она добавляет: — Ну, и еще о средствах для волос.
Остаток обеда Фрэн, старательно изображая из себя «типичную девушку», говорит исключительно о своем приятеле Линдене. Они встречаются уже два года, но не живут вместе. Он чуть постарше ее, работает в магазине одежды в Кемдене. Мне нравится, как она о нем говорит — с гордостью и восхищением, хотя, на мой взгляд, восхищаться особенно нечем. Все ее рассказы сводятся к тому, какие у этого Линдена классные друзья, как они ходят в разные классные места и там классно оттягиваются. Есть у меня подозрение, что этого Линдена она себе завела не от большой любви, а просто чтобы не отставать от сослуживиц. Так или иначе Фрэн охотно говорит, а я охотно слушаю. Из нас получилась прекрасная пара.
Любовь
В последующие дни я на обед не хожу: перекусываю бутербродами на рабочем месте и сочиняю колонку для «Femme». Обе мои темы — о сиденье в туалете и о том, почему мужчина не может делать два дела сразу, — Иззи отвергла. Тогда я предлагаю написать о том, как беспомощен средний мужчина в домашних делах. Иззи смеется — эта тема ей хорошо знакома на практике — и соглашается. В пятницу к обеду я заканчиваю статью и отправляю ей по электронной почте.
Третий блин
Кому: [email protected]
От кого: [email protected]
Тема: Мой первый «мужской взгляд»
Привет, детка.
А вот и оно — первое послание от Мужчины твоей мечты.
Идея пришла мне в голову, когда вспомнилось, как у нас протекли батареи в ванной… Ну, сама помнишь, чем это кончилось. Кое-что я преувеличил, кое-что присочинил — и, согласись, получилось здорово!
Дейв XXX
МУЖЧИНА В ДОМЕ
В английском языке немало словосочетаний, которые у всякого нормального мужнины вызывают дрожь в коленках. Например: «Знаешь, я поняла: нам лучше разойтись». Или: «Сэр, это ваша машина?» Или: «Должен сообщить, что вы превысили свой кредит…» Но есть среди этих ужасных фраз одна поистине невыносимая, от которой волосы встают дыбом и хочется немедленно провалиться сквозь землю. Только моя жена владеет этим заклятием и использует его лишь тогда, когда на дом обрушивается катастрофа. Например, протекла батарея, образовав на кухонном полу озеро Уиндермир в миниатюре. Пока я роюсь в тумбочках в поисках коробки из-под печенья, где у меня хранятся инструменты, жена исчезает, затем возвращается с «Желтыми страницами» под мышкой и произносит слова, которые мне так ненавистны: «Знаешь, давай-ка лучше вызовем мастера».
Да-да, знаю: в наш век, когда Калвин Кляйн выпускает парфюм для обоих полов, последних сексистов показывают в музеях вместе с динозаврами, а просвещенные представители рода человеческого с легкостью меняются половыми ролями, беспокоиться мне не о чем. И тем не менее в предложении жены мне слышится угроза. Иной мужчина ворвется на мою территорию, начнет здесь хозяйничать, делать то, на что, как видно, не способен я сам… «Зачем нам мастер? — отвечаю я. — Что у меня у самого рук нет?»
Кроме того, в каждом мужчине живет пятилетний ребенок, которому любая возня с молотком и отверткой кажется захватывающим приключением. И этот ребенок ни за что не уступит самое интересное кому-то другому!
В те далекие времена, когда мы снимали квартиру, я даже лампочку ввернуть не мог, не устроив сперва туземных песен и плясок вокруг люстры. И в девяти случаях из десяти в конце концов приходилось идти на поклон к домовладельцу. Едва купив собственную квартиру, мы с женой составили список вещей, нуждающихся в срочной починке и переделке. И вдруг я сообразил, что домовладельца над нами теперь нет — а значит, должность мистера Золотые Руки ложится на мои плечи! Подумать только — в детстве я только смотрел, как папа сверлит, прибивает, привинчивает, а теперь смогу все это делать сам! От восторга я буквально не знал, за что приняться.
Расхожая мудрость полагает, что навыки обращения с молотком и отверткой хранятся у каждого мужчины в подсознании, где-то между сведениями о футболе и о размере груди Клаудии Шиффер, и передаются по наследству. Увы! Должно быть, кого-то из длинного ряда моих предков (по мужской линии) постиг генетический сбой. Я назубок помню, с кем и как играли ливерпульцы в восемьдесят седьмом году, с закрытыми глазами могу перечислить модели «мерседесов» и фамилии немецких топ-моделей, но В МОЛОТКАХ, ОТВЕРТКАХ, СВЕРЛАХ И ПРОЧИХ ПОДОБНЫХ ПРЕДМЕТАХ НЕ РАЗБИРАЮСЬ АБСОЛЮТНО!
Однако такие мелочи меня не останавливают. Миг — и я уже растягиваюсь возле протекающей батареи с какой-нибудь жуткого вида железякой в руке.
Моя жена, благослови ее Господь, изумительно терпелива: она не открывает «Желтых страниц», пока я не признаю поражение или же пока мои действия не станут опасны для жизни. Тогда, и только тогда я отправляюсь к телефону и зову на помощь. Повесив трубку, я начинаю чертыхаться и проклинать нашу систему образования. Диплом по английской литературе — это замечательно, но какой с него прок, когда батарея течет?
Перед мысленным взором моим разворачивается пленительная картина. В субботу утром (непременно в субботу — за работу в выходные платят вдвое больше) в доме у нас раздается звонок. Кто звонит? Разумеется, тот самый Мастер. На заднем плане слышатся всхлипывания его жены. «Только вы можете меня спасти! — восклицает он. — Скорее, пожалуйста, скорее объясните мне, что символизируют ведьмы в «Макбете»?!»
Увы, этой мечте не суждено сбыться. Является Мастер, мой вековечный враг. В отчаянной попытке самоутверждения я торчу у него за спиной и делаю вид, что все его манипуляции мне понятны. Вот, кажется, все позади — но нет, еще не кончены мои мучения: жена предлагает ему чашечку чая с печеньем. Мастер сообщает, что я своими трудами только хуже сделал, получает за десять минут работы целое состояние, а под конец с этакой иезуитской ухмылочкой добавляет: «Дело-то плевое, приятель, мог бы и сам справиться!»
Пожалуйста
Последний день работы в «Крутой девчонке». За две недели, проведенные здесь, я сделался другим человеком. Выучил имена всех до единого «Backstreet Boys». Услышав по радио сэмпл музыкальной темы из известного телефильма, больше не скрежещу зубами и не заношу кулак над ни в чем не повинным приемником: за эти четырнадцать дней мне пришлось прослушать и отрецензировать немало синглов, и теперь я знаю, что бывает музыка гораздо, гораздо хуже. В перипетии сериала «Бухта Доусона»[1] я погрузился так глубоко, что даже самому интересно, найдут ли Доусон и Джоуи путь друг к другу. Я словно переживаю вторую молодость, и это прекрасно: но все хорошо в меру, и торчать в «Крутой девчонке» всю жизнь я, разумеется, не собираюсь. Пять дней назад Гэри Робсон из «Селектора» — нечто среднее между «Роллинг стоун» и «Музыкальным обозрением» — предложил мне место заместителя редактора. Но я еще не ответил согласием: зарплата у них куда меньше, чем была у меня в «ГЗ», а продажи падают, и очень возможно, что к концу года «Селектор» постигнет судьба моего предыдущего пристанища.
