— Ничего, справлюсь, — отвечаю я.

— Ладно, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — покоряется она. — Но учти: коготок увяз — всей птичке пропасть. Мне шеф уже предлагает открыть в журнале регулярную рубрику — мужской взгляд на то, другое, третье… До сих пор я отвечала, что ты ни за что не поступишься принципами — а теперь мне и сказать нечего.

— Регулярная рубрика — это… насколько регулярная?

— Каждый месяц.

— Ну что ж, не так уж часто.

— А называться колонка будет «МММ — Мужчина моей мечты». И обязательно с фотографией — надо будет найти такую, где ты получше смотришься.

Я невольно крякаю.

— Мужчина Чьей-то там мечты? Это я, что ли? Ты шутишь или… или как?

— Считай, что это маленькая месть за твои размышления о юкке, — мурлыкает в трубку Иззи.

На следующее утро, без пяти девять, я подхожу к стеклянным вращающимся дверям роскошного здания 112 по Тоттнем-Корт-роуд, где расположена штаб-квартира издательства «Питерборо». У дверей стоят и курят двое, с виду похожие на журналистов. Я вхожу и встаю в очередь за пропуском. Таких, как я, здесь много: из разговоров я понимаю, что все они — внештатники, не имеющие постоянных пропусков. Улучив момент, разглядываю журнальный стенд у стены. «Питерборо» — не такой медиа-монстр, как «БДП», но тоже выпускает несколько известных названий. Помимо «Крутой девчонки» вижу здесь «Stilissimo» (мода, для женщин), «Новая ты» (женское здоровье), «Колеса» (для автомобилистов), «Пылай, огонь!» (хеви-метал), «Метросаунд» (танцевальная музыка и соответствующий стиль жизни), «Гламур» (мода и стиль жизни, для обоих полов) и, наконец, «Наш сад» (комментарии не требуются).

Получив пропуск, поднимаюсь на лифте на третий этаж и прохожу недлинным коридором. Нужную мне дверь узнаю сразу: вся она обклеена стакерами с надписями типа «Вау!» или «Привет, парниша!», а посредине, на рекламном плакате «Пляжа», красуется Леонардо Ди Каприо. На груди у Лео размашисто начертано печатными буквами: «БОГ ЛЮБВИ». Мне становится не по себе.

Сделав глубокий вдох, открываю дверь и вхожу. Никто не поднимает на меня глаза; я не удивляюсь — в редакциях журналов вообще принято не обращать внимания на посетителей. Радуясь, что никто на меня не смотрит, осторожно озираюсь кругом. В офисе «Крутой девчонки» кипит жизнь: звонят телефоны, принтеры плюются бумагой, а где-то на заднем плане разливается соловьем очередная «мальчиковая» поп-команда. Оглядываясь кругом, я обнаруживаю две вещи: во-первых, я здесь единственный мужчина, а во-вторых — единственный человек старше двадцати пяти. Вся команда «Крутой девчонки», от авторов и художников до секретаря, выглядит словно компания школьниц: сложные прически, распущенные волосы до пояса, крашеные и мелированные пряди, солнечные очки на лбу, камуфляжные штаны, джинсы, джинсовые юбки, футболки с логотипами и слоганами, кроссовки разных известных фирм.

Чувствуя себя очень неловко, приближаюсь к девушке за ближайшим к двери столом. Она сосредоточенно уставилась в монитор. Как и остальным, на вид ей лет двадцать с небольшим — да нет, пожалуй, выглядит она еще моложе. На ней футболка с логотипом американской звукозаписывающей хип-хоп-фирмы «Рукус рекордс», длинная джинсовая юбка и бело-голубые кроссовки «Адидас». В правой ноздре я замечаю крошечную дырочку — должно быть, в студенческие годы девушка носила в носу колечко, а теперь сочла за благо его убрать. Тоненькая, хрупкая, с милым и нежным лицом, она — почти воплощение моего юношеского идеала. Но я уже не тот, что прежде, и теперь ее хрупкость и юная свежесть вызывают во мне скорее братские чувства, чем какие-либо иные.

— Я Дейв из музыкального журнала, — представляюсь я. — Дженни, ваш редактор, меня ждет. Девушка оборачивается и окидывает меня взглядом.

— Привет, Дейв из музыкального журнала, — отвечает она, насмешливо растягивая слова. — Меня зовут Фрэн Митчелл, я младший сотрудник. А Дженни, наш редактор… — она косится в сторону двери, — сегодня все утро занята.

Я невольно улыбаюсь. Похоже, здесь принято проверять новичков «на прочность».

— Если позволите, я ее здесь подожду, — говорю я.

Фрэн снимает с экрана приклеенную записку и отдает мне.

— Здесь сказано, чтобы я устраивался и чувствовал себя как дома, — объявляю я.

— Ну да, я так и думала. — Она указывает на пустующий стол рядом с собой. — Здесь у нас обитают внештатники. Садись, сейчас я тебе все покажу. В этот миг звонит телефон.

— Алло! — Фрэн слушает, кивает, затем, прикрыв рот рукой, обращается ко мне: — Извини, важный звонок. Подождешь? Я недолго.

— Конечно, конечно.

Я сажусь за стол, включаю компьютер — не с тем, чтобы немедленно приниматься за работу, а просто по привычке — и оглядываюсь вокруг себя. Обстановка в «Крутой девчонке» выглядит современнее, чем та, к которой я привык в «Громком звуке». Вся редакция сидит за новенькими «Макинтошами», светло-серые столы не исцарапаны, на ковре не видно кофейных пятен. Окна во всю стену заливают комнату потоком яркого дневного света. У другой стены возвышаются шкафы с книгами и журналами. Атмосфера непривычная — но мне нравится.

— Извини, — говорит Фрэн, положив трубку. — Я за этой историей три недели гонялась. Короче, представь: четырнадцатилетняя девчонка так втрескалась в одного телегероя, что ушла из дому и три недели прожила в палатке около его дома. А потом, не знаю уж каким путем, скорее всего незаконным, раздобыла его трусы и теперь хранит их как реликвию. Отличная статья получится!

— Э-э… ты думаешь?

— Наши читательницы это обожают. Им хочется знать, что они не одни такие. Ну, понимаешь, что есть на свете и другие ненормальные. Потому что, если хочешь писать для подростков, прежде всего запомни: они все ненормальные. Абсолютно. К концу каждого среднего дня каждый средний тинейджер дозревает до сумасшедшего дома. Я-то помню. Сама недавно такой была.

— Подростки, — царапаю я на обратной стороне записки, — все абсолютно ненормальные. — И подчеркиваю последние два слова.

— Думаешь, я прикалываюсь? — усмехается Фрэн.

— Увы, нет, — мрачно отвечаю я. — Это-то меня и пугает.

Жду я больше часа. Наконец появляется Дженни, бросает «Привет!» и снова исчезает, так и не сказав мне, что делать. Чтобы чем-то развлечься, принимаюсь за колонку для «Femme», но дело не идет. Никак не могу решить, о чем писать: о неотъемлемом праве мужчин не опускать за собой сиденье в туалете или о том, почему мужчина не может делать два дела сразу. Уже подумываю о том, чтобы дойти до ближайшей торговой палатки и купить пакетик чипсов, как вдруг Фрэн, которая последние полчаса колотила по клавиатуре, словно одержимая, отрывается от компьютера и спрашивает:

— Слушай, Дейв из музыкального журнала, а как ты вообще здесь оказался? Не скажу, что у нас плохо, но тебе такая работа явно не подходит.

— Это почему?

— Как будто сам не понимаешь! Я ведь тебя знаю. Ты музыкальный критик, и серьезный. Я читала твои статьи в «Громком звуке», когда училась — правда, только потому, что мой тогдашний приятель каждый месяц покупал «ГЗ» и прочитывал от корки до корки. Так что давай начистоту: как ты у нас оказался и что здесь делаешь?

— Мы с Дженни дружим. Она попросила меня помочь, и я согласился — все равно ничего лучше не предвидится.

— А как же «Громкий звук»? — Она испуганно расширяет глаза. — Тебя что, выгнали?

— Да нет, никаких роковых страстей. Просто он закрылся несколько недель назад.

— А-а. Не знала. Но я вообще музыкальных журналов не читаю с тех пор, как перестала гулять с рок-фанатами. И музыкальных критиков, честно говоря, не жалую. Не прими на свой счет, но, по-моему, зануды страшные. Для них чем музыка мрачнее и заумнее, тем лучше.

— Есть такой грех, — отвечаю я. — Правда, я в нашей редакции был далеко не самым мрачным занудой. Повезло тебе, что предупредила заранее — теперь я не стану надоедать тебе разговорами о своей музыкальной коллекции.