– Распустил сопли. В тебе столько жиру – две недели не будешь есть и не помрёшь. Это мне каждый день нужен харч – я худой, как гвоздь.

– Я к чему это говорю, – продолжал толстый мужик с простуженным голосом, которого назвали Кучером. – Почему их нету? Где хоронятся? Надули они нас. Как пить дать – надули!

– Не надули. Вот выберемся – узнаем.

– А если не выберемся?

– Не каркай, что ворона. Накаркаешь на свою голову. Выберемся! Вон Одноглазый не в таких переделках бывал, а ничего – живой и невредимый… Правда, Глаз?

– То Одноглазый. Он заговорённый.

– Если бы здесь было что-то не то, они бы задаток хороший не дали. Знали, что овчинка стоит выделки, поэтому и не скупились. А потом вспомни, что Филипп говорил: «Как болота кончатся, будет сухое место с подъёмом в гору, лес пойдёт густой, а на бугре, в ельнике и будет скит». Так что болота, слава Богу, позади. День займётся, и мы у места.

– Обманул нас Филипп, – продолжал твердить своё толстяк. – Помянете моё слово. Он обещал вчера вернуться, ан нету его. Где он пропадает? И Чугунок с Рубанком сгинули с ним, и Куделя… Как тут не думать о плохом?

В разговор вступил третий человек, доселе молчавший. Голос был грубым, с хрипотцой, властным. Обладателем его был по всем статьям мужчина сильный и жёсткий.

– Что вы растрепались, как бабы! – одёрнул он товарищей. – Ещё не пришли, а уже судите и рядите. Всё может случиться в этом чёртовом месте. Но я знаю одно – Филипп Косой не подведёт.

«Филипп Косой, – пронеслось в мозгу ошарашенного Изота. – Это ж наш скитник. Тот, которого он с подельником закрыл в хранительнице. Так вот кто они! Разбойники. Из одной шайки». Теперь ему стало ясно, кто эти пришлые чужаки. Подождав своих товарищей, которые не вернулись в назначенный час, они теперь разыскивают их. Но как они нашли дорогу через болота? Косой!? Он навёл лихих людей на скит, он же и показал дорогу.

Изот с большим вниманием стал прислушиваться к разговору разбойников.

– Взяли они золотишко и поминай как звали, – продолжал ворчать простуженный Кучер. – Сидят себе сейчас где-нибудь в тепле, кутят, а нас бросили. Надо было всем вместе идти, а то доверили – послали Косого. Пустили лису в курятник. Он и умыкнул золото. И Чугунка с Рубанком и Куделей подбил.

– Хватит языком чесать, Кучер, – прогремел голос. – Выберемся и сами узнаем в чём дело.

– Если выберемся, – не сдавался Кучер.

– Другой дороги обратно нету.

– Так уж и нету! По мёрзлой земле, где захочешь пройдёшь. Может, они обошли нас?

– Какой ты занозистый, Кучер!

– Будешь занозистый. У меня от сухарей все зубы искрошились.

– А ты не грызи их, а помачивай, – с еле заметной издёвкой проговорил его собеседник.

Кучер махнул рукой, давая понять, что продолжать разговор он не намерен.

Человек с властным голосом встал. Был он высок и костист.

– Вот рассветёт – и в дорогу! – сказал он, прохаживаясь вокруг костра, разминая ноги. Уцелевший под склоном оврага снег хрустел под грузным телом. – Ты, Кучер, чем плакаться, зачерпни водицы в котелок да вскипяти. Попьём кипятка с сухарями и пойдём дальше.

Кучер без слов выполнил приказание. Набрал в роднике воды, повесил над костром на жёрдочку котелок. Но, видно, его занимали мысли, которые он высказывал перед этим, так сильно, что, несмотря на суровую отповедь высокого разбойника, судя по всему, главаря шайки, опять начал:

– А вдруг у них ничего не получилось? Что если их поймали? И сидят они сейчас в подвале запертые. – Он взглянул на товарищей, ожидая увидеть реакцию на свои слова.

Но те молчали.

– Что если их поймали? – не унимался толстяк, видя, что ему не возразили. – Может, такое быть? Поэтому и не пришли в урочное время.

– Ну что ты гадаешь! – рассердился не на шутку высокий. – Абы да кабы… Поймали – сидят! Обманули – удрали! Для этого и идём, чтобы узнать. А то заладил одно и то же, как баба сварливая. Тебя послушаешь, так помирать пора.

– Ему везде мерещатся подвохи, – сказал третий разбойник с ехидным голосом. Говорил он отрывисто, резко, с напором. Чувствовалось, что он чересчур живой, бахвалистый и бесшабашный.

– Ничего мне не мерещится. Вспомните мои слова.

Изот рассудил, что толстяк в прошлом, видно, работал в мелкой лавке или имел такую. Все его повадки говорили за это: притеснения в молодые годы заставляли его быть хитрым и изворотливым, подобострастным, в нужную минуту и заискивающим, а служба в лавчонке богатого купца придала ему некую самоуверенность и занозистый нрав. И эти черты соседствовали вместе, проявляясь попеременно в зависимости от обстоятельств.

– Чего разинул рот, – сказал ему главарь. – Вода вскипела, вишь, выплёскивается… Кнута тебе надо, чтоб язык не распускал.

Кучер подошёл к костру, снял котелок, поставил на землю, взял валявшийся рядом тощий мешок и стал развязывать его.

Тёмная пелена замутила глаза ключника. Жди не прошенных гостей. Что теперь будет с ним, с Кириллом, с младенцем? Из еды у разбойников, кроме сухарей, ничего нет. Обнаружат скит, начнут шастать – несдобровать никому.

Позабыв про ушат, Изот выбрался из ельника и, не оглядываясь, что было ног, помчался к скиту.

Уже рассветало, когда Изот прибежал к скиту. День занимался пасмурный и тоскливый. Первым делом он ворвался в своё убежище. Младенец и старец не просыпались. Ключник лихорадочно заметался по углам, не зная, что предпринять в ожидании скорого прихода разбойников. Они могли быть здесь с минуты на минуту. Какая участь могла ожидать обитателей подземелья? Если их и оставят в живых, то разграбят всё то, что не пожрал огонь, что с таким трудом Изот наскрёб в кладовых, чтобы обеспечить зимнее полуголодное существование себе и подопечным. Если это случится, тогда неминуемая смерть от голода и стужи. Был бы он один, он бы не переживал так. Он бы схоронился в лесу. Но не покидать, не бросать на произвол судьбы старого и малого? Можно пробраться глубже в подземелье, переждать смертное время. Но сколько ждать? Час, два? Может, сутки, двое? Что взбредёт на ум разбойникам? Подземелья сырые. Сидеть в кромешной тьме, в сырости, без огня, питья и еды?! Притом разбойники наверняка обнаружат его обиталище, взломают дверь, думая, что найдут хранительницу, раз они знают о её существовании и тогда не станут с ними церемониться.

И Изот принял решение, по его мнению, самое правильное в сложившихся обстоятельствах. Он вынес на волю полмешка сухарей и прикрыл их досками. Сделал это в другом конце скита, подальше от землянки. Делал это затем, чтобы разбойники не узнали, что кроме Изота здесь есть и другие живые люди. Наверняка они его спросят, когда увидят: «А чем ты кормишься, такой-сякой?» А он им ответит, показав сухари, что, кроме этого пропитания, у него больше ничего нету.

Вернувшись в подземелье, он увидел, что Кирилл сидит на своей постели, свесив босые ноги. Вид у него был болезненный, нос заострился, волосы спутались, но глаза блестели, в них теплился живой огонёк.

– Отче Кирилл, – подошёл к нему Изот, – ты пошто встал? Лежал бы, отдыхал.

– Мне лучше, Изот. Голова не кружится и на душе легче стало.

– Слава Богу. Поправишься. Помяни мое слово.

– Бог даёт, Бог и отнимает, – проговорил Кирилл. – Уже утро? – спросил он, взглянув на Изота.

– Солнышко всходит, – машинально ответил ключник, раздумывая, что ещё предпринять, чтобы отвлечь разбойников от жилья.

– Я бы и поел немного, – сказал Кирилл.

– Вот это тебе пойдёт на пользу, – ответил Изот, подавая ему в осколке кринки разварной мед с водой и несколько сухарей. – Помочи сухариков, испей сыты. Запасов у нас немного, но зиму прокормимся.

Кирилл обмакнул сухарь в сыту.

Изот всё делал быстро. Он торопился – разбойники вот-вот нагрянут.

– Чего ты суетишься, Изот? – спросил его старец. – Собрался куда?

– Собрался, отче. Разбойники окрест объявились. Я на родник давеча ходил, видел их. Из Филипповой шайки. Видать Косого ищут. Скоро придут сюда. Мне отвлечь их надо от вас. Что у них на уме, один Бог ведает.