Старец на мгновение закрыл глаза, потом снова открыл и спросил:

– Как же ты спасся?

– Чудом, отче. Проснулся от гула, треска и, чудилось, криков. Бросился с оконцу, вижу – горим! Хотел выскочить, а дверь не открывается. О тебе подумал: «А как же отче?» Бросился в переход, а он огнём объят. Вот удалось в кладовые пробраться…

– Отчего же пожар? Не одна келья загорелась, а все, говоришь, вспыхнули, все сгорели?

– А слушай, отче! Пробрался я в кладовые, посчитал, что надо мне выбираться к погосту узким лазом. Дойдя до развилки, увидел свет в хранительнице. Кто, думаю, там может быть? Подошёл с опаской – и кого я увидел?

– Кого? – переспросил старец.

– Филиппа Косого.

– Филиппа?!

– Его. Да не одного, а с дружком городским. У ларя они орудовали, открыть хотели…

– На Филиппа никогда надёжи не было. Трухлявый он человек.

– Разговор они вели… И понял я, что пожар – дело их рук. Они вспоминали барина. Помнишь, которого выходили в прошлую зиму? Так, по их разговору, выходит, что барин учинил пожар. По его наущению подожгли они скит, чтобы забрать казну нашу.

Изот замолчал, видя, что Кириллу после его слов стало совсем плохо. Он лежал с закрытыми глазами, и Изот увидел, как из-под век набухали слезы, готовые вот-вот скатиться по щеке.

– Ах, отче! Словами своими разбередил тебе душу… Поправишься, тогда побеседуем.

– Постой, – хотел его остановить Кирилл, видя, что Изот собирается уходить, а потом, видно, передумав, сказал: – Да, потом. А теперь иди, сыне. Ослаб я. Отдохну.

Изот не стал его тревожить разговорами. Сняв вскипевшую воду с огня, он добавил в неё меду и размочил сухари. Съев свой скудный завтрак и покормив ребёнка, стал собираться на улицу.

Первым делом он решил предать земле останки всех погибших от пожара, пока пепелище не занесло снегом. Убедившись, что двое его подопечных крепко спят, Изот взял топор и лопату и пошёл на кладбище, расположенное на плоском бугре недалеко от скита.

Было совсем светло. Снег перестал сыпать, но день обещал быть пасмурным. Солнце не показывалось над горизонтом, скрытое густой пеленой облаков. Облака пластались настолько низко, что казалось столетние ели касаются их своими вершинами.

Выбрав место между двух берёз, Изот очертил лопатой границы могилы и приступил к работе. Снегу было мало, и земля успела промерзнуть, но, к счастью, неглубоко. Мерзлую землю ключник раздробил топором, а потом стал копать.

Когда могила была готова, он наведался в подземелье, покормил младенца, подстелил сухую ветошь, дал питья Кириллу и стал переносить тела погибших на кладбище. Принёс сюда и церковную утварь, кроме потира, который мог сгодиться на кухне. Спасённое женщинами церковное имущество сложил рядом с останками скитниц. Совершив над покойными молитву, засыпал могилу землёй, а на глинистый холм водрузил крест, сделанный из срубленных жердей.

Он уж было собрался идти в скит, как ударил снежный заряд. Он был таким густым и плотным, что в мгновение всё вокруг потемнело, будто неожиданно наступила ночь. Водянистые хлопья, похожие на большие куски ваты, нескончаемым потоком почти отвесно падали на землю, лес и кустарники, облепляли сиротливые трубы печей, заносили остатки несгоревших бревён. По окрестности разлился запах гари, какой бывает всегда, если выгрести из горнушки угли и залить водой. Затем пошёл снег вперемешку с дождём, заливая ещё теплые головни, и над скитом повис удушливый туман, который не рассеивался, а плотной пеленой обволакивал пепелище.

Когда Изот вернулся в землянку, камелек слабо теплился, бросая на стены дрожащие отсветы пламени, придавая окружающей обстановке спокойствие и умиротворенность. Было натоплено, правда, дым не весь выходил наружу, скапливаясь под потолком в углах, но погреб был довольно высок и чад не мешал его обитателям.

– Изот, – услышал он голос Кирилла. – Изот, поди ко мне!

– Иду, иду, отче, – отозвался ключник и подошёл к ложу Кирилла, шаркая по полу самодельными лычницами из рогожи.

– Подай мне воды, – попросил Кирилл.

– Тебе, отче надо поесть, – отозвался Изот. – Я дам тебе размоченного сухарика. Медку налью.

– Сначала воды, – повторил старец.

– Добро, добро, – ответил Изот, отходя к камельку. – Я завтра пошарю ещё по кладовым, небось не сгорели и не обвалились… Мочёной брусники, клюковки найду… А если и не найду – не беда, схожу на болота, там вдоволь ягоды…

– Как на воле? – спросил Кирилл.

– Снег с дождём, отче. Оттепель.

Он напоил старца, потом в медовой воде размочил сухарь. Кирилл нехотя пожевал.

– Вот другое дело, – сказал Изот, радуясь, что наставник подкрепился. – Тебе надо больше есть. Силы восстановятся и здоровье придёт.

– Будет, – отозвался старец, отодвигая руку Изота с очередной порцией еды. – Бог даст, в другой раз. Больше мне ничего не надобно. Сыт я…

– Ты ослаб, отче. Может…

– Благодарствую на добром слове. Ты и так сделал для меня очень много. Дни мои сочтены. Надо готовиться к уходу в мир иной.

– Отче! Такое говоришь!.. Бог даровал тебе вторую жизнь. Ты воскрес из мёртвых… за молитвы твои о нас, забывающих и Бога и всё, чему учили родители наши…

– Не тужи, сыне. Два века никто не живёт… – Кирилл вздохнул и попытался переместиться на ложе. Изот помог ему устроиться удобнее.

– Грех на мне великий, Изот, – продолжал старец.

– Перестань, отче.

– Великий, Изот.

– Ах, отче! Ну, о чём ты говоришь! Все были бы такими грешниками, как ты. Сколько бы тогда праведников прибавилось на земле…

– Выслушай меня, Изот…

Изот, чтобы переменить тему разговора, думая, что старец заговаривается, спросил:

– Как же ты выбрался, отче, из этого адова огненного круга?

– А и не знаю, родимый. Наверно, через окно. Ужом через окно и выбрался. Не помню… Помню, кто-то нёс меня… – Он с минуту помолчал, а потом спросил: – А где ты меня нашёл?

Изот содрогнулся, вспомнив груду обгоревших человеческих тел и под ними полумёртвого, еле дышащего старца Кирилла.

– Далеко от кельи. Почти у северных ворот. Спасли тебя келейники, а сами погибли, царство им небесное.

Кирилл ничего не ответил. Он лежал с закрытыми глазами, и Изот опять увидел, как под ресницами сверкнула слеза.

Скоро старец задремал, и Изот отошёл к ребёнку, который во всю мочь плакал, прося есть.

Изот всегда спал чутко. Малейший шум, скрип, яркий свет – всё, что выходило за рамки привычного, заставляло его просыпаться. Но сегодня он проснулся в середине ночи не от шума или яркого света, а от томительного гнетущего чувства, которое охватило его существо. Тоскливое беспокойство проникало в душу, не оставляя там свободного места. Ему чудилось, что снова накатывается огненный вал, пожирая всё, что встречается на пути.

Он лежал с открытыми глазами и смотрел, как тлели угли в камельке. В погребе было бы совсем темно, если бы не камелек. От тепла, исходившего от углей, снег подтаивал на накате и капли изредка падали на горячие камни и шипели. Это шипение, то тихое, то ворчливое не давало Изоту возможности отогнать мрачные мысли. Оно как бы сообщало ему об опасности, которая ещё не пришла, но уже бродит рядом.

Тревога бередила мозг и сердце. «Чего это я? – думал Изот, собирая воедино мысли. – Ничего не произошло, а я начинаю беспокоиться». Но смутный страх, как паутина, опутывал его и не давал покою.

– Что может быть хуже моей доли? – спрашивал он сам себя. – Чего я боюсь? – И не находил, что ответить.

Полежав часа два или три на жёсткой подстилке, то подкладывая под бока полы кафтана, то откидывая их и, поняв, что больше не заснет, он поднялся, подложил хвороста в камелёк, раздул угли. Хворост затрещал, пламя взметнулось ввысь, осветив подземелье. Хотя огонь в течение суток горел почти не переставая, в подземелье было влажно. Стены, выложенные валунами, источали холод и сырость.