Провка с утра отправился на базар, чтобы на оставшиеся несколько копеек приобрести кое-какой еды, и Изот попросил его купить каравай хлеба в дорогу. Ночью скитник твёрдо решил уйти из Ужей.

Провка праздно шатался по базару в поисках дешёвого пропитания, иногда опуская руку в карман старого зипуна, где лежали медные копейки. Проходя мимо задворок мясной лавки, у старых ветхих никому ненужных ларей набрёл на давних знакомых, спившихся плотников, Зосима и Ваську Треуха, которые вдали от постороннего взгляда «уговаривали» большую чёрного цвета треугольную бутылку какого-то вина, потягивая по очереди из горлышка.

Провка остановился, увидев знакомых забулдыг, в сбитых на затылок шапках, с красными обветренными рожами, горячо обсуждавшими какие-то новости.

– Даю тебе крест, что так и было, – горячился Зосим.

– Да не мог ты этого видеть, – не соглашался с ним Треух.

– Почему?

– Да по причине твоей куриной слепоты.

– Ты говори да не заговаривайся, – обиделся Зосим, поджал губы и отвернулся.

Однако, увидев Провку, забыл о споре и широко оскалил рот, показав большие, как у лошади, зубы:

– Во кого не ожидал встретить. Провка! Как живёшь-можешь-то? В кочерыжку твою душу…

Его лицо выражало неподдельную радость, словно он встретил закадычного друга или богатого родственника.

Провка приблизился к приятелям и громко ответил:

– Здорово! Дай вам Бог пировать, а нам бы крохи подбирать!

– Да ладно скромничать. Ты как здеся? Счастья пытаешь или от горя лытаешь?

Толстые губы Зосима, влажные от вина или слюны, продолжали источать радость, открытые в лучезарной улыбке.

– Как! как! Иду по делам своим.

– Знамо не по нашим, – ощерился Треух. – Работёнку ищешь или как?

– Да я бы не отказался от работёнки. Да кто бы дал.

– Совсем обнищал? – Высокого роста Треух сверху воззрился на тщедушного Провку, словно проверяя, правду говорит тот или врёт.

– Одна копейка осталась – и та ребром.

– С работёнкой что-то стало туго, – проговорил Зосим, наиболее трезвый из приятелей. – Невзгода какая-то приключилась. А если и наймут, платят недорого, каждый старается объегорить, а то и не заплатить. Вот давеча…

– Разболтался, – обрезал его Треух, отхлёбывая из бутылки. – Дай зажевать пирога.

– Да на-кось, бери!

Зосим вытащил из-за пазухи газету, в которую были завернуты два мягких пирога. Треух взял один, снова отпил из бутылки, отдал её приятелю, и стал закусывать пирогом. Кусочки капусты застряли в всклокоченной бороде, но он не замечал этого, поглощённый процессом еды.

Бросив пустую бутылку за лари, взял свой пирог и Зосим. Освобожденная от груза газета вспорхнула и, подброшенная ветром, прилепилась к груди Провки.

Провка взял её и машинально развернул. В глаза бросилась большая цифра 200, напечатанная жирным шрифтом, чуть помельче стояло «рублей». Обратив внимание на большую сумму денег, он стал читать текст по слогам, потому что грамоту знал плохо.

– Всем, кто зна…ет про у… у…бивство…

– Чего ты там читаешь, читарь, – выхватил газету из его рук Зосим. – Я наизусть знаю, чего там написано. Знал бы я этого лихого человека, привёл бы к околоточному… Нам бы эти деньги, да, Треух. Мы бы погуляли. Шутка ли сказать 200 рублёв.

– За что деньги дают? – спросил Провка, обиженный тем, что у него отобрали газету.

– Да так, – Зосим икнул. – Если кто бродягу найдёт или укажет, где тот скрывается. – Он осоловевшими глазами воззрился на Провку. – Понял, какие дела?

– Ничего я не понял. Дай газету!

– Ш-ш-ш, – помахал пальцем Зосим перед носом Провки. – Я тебе сам… объясню. Слушай! Здесь один нищего зарезал в трактире, а сам убёг. Так вот его ищут. Как написано, некто, пожелавший остаться неизвестным, посулил награду в 200 рублёв, кто укажет, где тот убивец прячется.

– Ух ты! – выдохнул Провка. – Двести рублёв. Какие деньги-то! – Он глубоко вздохнул и закатил глаза к небу.

– Большие-е, – протянул Зосим. – Такие нам и во сне не снились.

– Как его найдёшь?

– Как найдёшь? Здесь его приметы пропечатаны. Большой, – Зосим снова икнул, – грузный, лет под пятьдесят, бородатый, в кафтане длиннополом, одним словом, керженец, из лесов, раскольник он… Да и звать как сказано. Так что ищи, и деньги твои.

Провку будто резануло изнутри. «Раскольник, старовер, грузный, большой, это же… Во дела…»

Он снял шапку и вытер сразу ставшее мокрым лицо. Как две капли воды описание подходило к человеку, которого он нашёл в лачужке углежогов.

Но его затерзали сомнения, и он спросил:

– А как звать-то не прописано?

– А ты что его знаешь? – рассмеялся Васька Треух.

– Да нет… Интересно всё ж…

– Изотом кличут, – произнес Зосим, сворачивая газету и пряча ее в карман. – Может, пригодится… завернуть чего.

Провка чуть ли не присел на колени, так у него ослабли от услышанного ноги. Это его постоялец, которого он спас в лесу. Вот делов будет, если его найдут у него. Заарестуют Провку вместе с дочкой за укрывательство. Оказывается, убивец он, а не потерпевший от лихих людей. Сам лихой. Разбойник. А прикидывается тихой овечкой.

– А не обманут, что 200 рублей посулили. Эк деньжищ-то сколько.

– Хе, – посмеялся Зосим, – это для нас деньги, а для богатых, что раз чихнуть. Отдадут, раз пообещали…

– Он, видно, очень им нужон, – сказал Треух, стряхивая с усов крошки пирога, – а раз нужон, отдадут.

– Видать много накуралесил этот Изот, раз его повсюду ищут.

– Говорят, злодей ещё из тех, душегубец каких поискать… Прежде чем появиться в Ужах, он спалил начисто свой скит с братиею. Сколько душ невинных загубил… – Треух смачно плюнул и сказал приятелю. – Ну что пошли Зосим…

– Пошли, друг Вася. Прощай, Провка, может, подвернётся тебе Бог даст работёнка.

Они расстались. Провка медленно брёл по улице, направляясь к себе в подвал. Голову сверлила неотвязная мысль. Сначала ему было жалко Изота, вспомнилось, как тот лежал связанный с тряпкой во рту на грязной соломе, оставленный на погибель лихими людьми. Потом он представил, как Настенька, дочка его, сидит голодная в каморке, в холоде и ждёт, когда придёт отец и принесёт чего-нибудь поесть. Ей даже не в чем выйти на улицу, посмотреть на божий свет, старые латанные-перелатанные опорки давно малы, да и одежонки тёплой нет. На эти деньги, что обещаны за поимку или указание, где обитает Изот, они с Настей горя бы не знали. Он сумел бы её подрастить, а через год-два определил бы к людям, смотришь, дочка и не тужила бы не о чём. Да и что он благодетель какой Изоту? Спас от неминучей смерти, выручил, теперь сам выкручивайся.

Он почти добрёл до своего подвала, обуреваемый будоражащими голову мыслями, но непроизвольно свернул на соседнюю улицу и направился в обратную сторону в направление к управе, но не дошёл до неё и снова повернул в сторону дома. Так он ходил часа два, пока наконец не промёрз в своей худой одежонке. Придя к определённому решению, он развернулся и ходко пошёл в сторону управы, всё ещё одолеваемый сомнениями, но ноги сами тащили его.

Дойдя до управы, перекрестился и решительно дёрнул ручку двери.

Изота взяли в подвале у Провки. Он терпеливо ждал хозяина, который должен был принести ему в дорогу каравай хлеба, сидя у стола на колченогом табурете и ведя беседу с Настей. Хотя она совсем не знала грамоты, Изот определил, что ум у нее цепкий и пытливый.

– Тебе сколько лет? – спросил он её.

– Девять исполнилось, – проговорила она, отвечая ему с печки, на которой лежала, укутавшись рваным одеялом.

Печка была истоплена утром, но уже успела остыть, и Изот видел, как на маленьком оконце наледь снизу и с боков заволакивает закопченное стекло, в углах подвала сырых и чёрных, стал заметнее серебриться иней.

– Так никогда в школу и не ходила?

– Никогда.

– А хочется.

– Хочется. А ходить не в чем. Ни обувки, ни платьица нету.