Однако, придя на делянку, где жгли уголь, он принял меры предосторожности: сначала осмотрел её из-за кустов, никого не увидел и подкрался, озираясь, к лачуге, возле которой останавливалась лошадь. Снег здесь был умят, словно взвод солдат месил его, валялись клоки сена, видно вытащенные из саней. Лошадь не кормили. «Были здесь недолго», – определил Пров.

Он нашёл три кучи, заваленные снегом, возвышавшиеся на поляне – это были остатки не вывезенного угля. Добыча угля была проста: складывали горкой ольховые или берёзовые дрова, закрывали плотно дёрном, оставляя отверстия вверху для выхода дыма и внизу для поджога. Под дерниной дрова тихо млели без доступа воздуха и не превращались в золу, а превращались в уголь. Вот три таких кучи и обнаружил Пров.

Раздумывая, что угля ему хватит на целую зиму, он принялся расчищать снег с ближней кучи. Обломком жерди, стал раскапывать смёрзшиеся дернины. Докопавшись до угля, расширил отверстие и стал собирать его в мешок. Нарыв необходимое количество, какое можно унести, завязал мешок, перевязав его верёвкой таким образом, чтобы можно было взвалить за спину, как вязанку.

Забрав мешок и решив, что завтра придёт сюда ещё раз, приблизился к лачуге, неосознанно, но чувствуя, что она привлекает его внимание. Оказалось, что два оконца были заколочены свежими слегами и на снегу виднелись разбросанные свежие щепки. «Зачем понадобилось заколачивать окна?» – подумал Пров и в груди загорелся огонек любопытства. Наверняка приезжавшие сюда люди что-то спрятали в хижине. Загородив ладонью свет, прильнул к щели, но ничего не увидел – внутри было темно. Он дёрнул раза три слеги, но они были приколочены крепко. Он уж было хотел отойти от окна, как ему почудилось, что внутри раздался стук. Он повернул ухо на звук. Наверное, показалось. Но стук повторился. Он определил, стучали то ли по полу, то ли по стене.

Провка огляделся, подошёл к двери также заколоченной, подобрал валявшийся обломок слеги, просунул под крест-накрест прибитые слеги и оторвал их. Толкнул дверь и ступил в мрак.

Спросил дрожащим голосом:

– Кто тут есть?

В ответ раздалось нечленораздельное мычание. Когда глаза привыкли к темноте, Пров увидел в углу на ворохе старых щепок, принесенных для растопки печки, и гнилой травы человека, лежащего в позе, словно у него не было рук. Подойдя ближе и уже не боясь разглядел человека со связанными руками и ногами. Рядом валялся холщёвый мешок. Во рту была тряпка. Глаза были открыты.

Пров приблизился к нему и вытащил кляп изо рта. Человек прокашлялся и, сплюнув, спросил:

– Ты кто?

– Я Пров.

– А меня Изотом кличут. Что ты здесь делаешь?

– Ничего, – замялся Пров. Он не знал, что ответить. – За углём пришел.

Изот сначала подумал, что вошедший из той же шайки, которая привезла его и бросила здесь и, наверное, разбойники передумали, и послали его порешить скитника. Однако посмотрев на Провку, услышав его ответ, понял, что он не разбойник. Но спросил:

– За каким углём.

– Углежоги работали, остался уголёк-то. Вот я малость и хотел забрать его. Он ничейный уголёк-то… – как бы оправдываясь, сказал он, чтобы не уличил лежащий человек в воровстве.

– Развяжи меня, – попросил Изот. Он перевернулся на живот, показывая связанные руки.

Пров с трудом развязал верёвки, отметив про себя, что мужчина был грузен. На его больших руках остались ссадины от пут. Мужчина потёр руки, стал снимать путы с ног.

– Ты здесь один? – спросил он своего спасителя.

– Один. А что?

– Я спервоначалу подумал, что ты из той шайки, которая меня бросила здесь. Пришёл меня кончать.

– Здесь никого больше нету.

– Уехали, знать. Привезли меня связанного, бросили в этой лачуге и уехали.

– За что ж тебя, горемычного, оставили на погибель? – У Провки шевельнулось в душе сомнение, а не тать ли это какой, почему здесь связанный лежит. Может, душегубец какой. Но внимательней присмотревшись к человеку, определил, что не похож он на кровопивца.

– Не знаю, хотя догадываюсь. Ночь я в холоде провёл. Вчера они меня связанного, с мешком на голове привезли сюда и бросили.

– А кто это «они»?

Пров стал проявлять любопытство. Этот громадный человек не казался ему вором или каторжником, ни беглым каким, с кем можно было поступать, как со злодеем. Он являл собой вполне нормального человека, из-за прихоти каких-то людей оказавшийся в лесу в худой хижине. Что же он сделал такого, что с ним так поступили.

– Кто они, спрашиваешь? – поднял на него глаза Изот. – Подручные Пестуна. Не знаешь такого?

– Как не знать. Он двор постоялый держит. Я подрабатывал у него.

– Вот его люди меня сюда и привезли.

– Лихие люди.

– И ты о них слыхал?

– Как не слыхать. Я, чай, из города.

Пров перестал бояться мужчину и рассказал, что привело его в лес.

– Пойдём отсюда, – сказал Изот, потирая ноги, просовывая руки в голенища, и с трудом поднялся с щепок.

Пров подставил ему плечо, видя как громадного мужчину шатает, как былинку.

– И сколько же ты в этой лачуге обретался, со вчерашнего дня? – спросил он Изота, дожидаясь пока тот, держась рукой о балясину, вдоволь надышится свежим воздухом на крылечке.

– Полтора суток, – ответил Изот.

Пров порылся в кармане, вытащил маленький обломок сухаря, протянул Изоту:

– На, пожуй. А то с голодухи слышно, как у тебя в животе бурчит..

– Благодарствую, – ответил Изот, не отказываясь от скудной подачки.

Пров замолчал, о чём-то думая про себя. Наконец спросил:

– Они не вернутся?

– Не думаю. Они оставили меня здесь, чтоб я сдох. Но всё равно надо уходить отсюда.

– Непременно надо давать ноги, – подтвердил и Пров.

Он взвалил на плечи мешок с углём.

– Вот уголёк продам на базаре, гостинца дочке куплю. Так мне Настёну жалко. Одна она у меня… Жена та от чахотки померла, царство ей небесное. Вот с дочкой и коротаем век, недоедаем, недопиваем.

– Я это знаю, что такое голодать, – сказал Изот и вспомнил своё житье с младенцем в сожжённом скиту.

Наглотавшись морозного лесного воздуха, он совсем пришёл в себя. Силы не оставили его. Лишь посасывало под ложечкой – так хотелось есть.

Когда подходили к городу, Пров спросил:

– Куда пойдёшь-то? К Пестуну теперь тебе нельзя.

– Нельзя. Это точно. Где-нибудь скоротаю время, а потом что-нибудь придумаю.

– А слышь-ко. Пойдём ко мне. Я с дочкой живу. Места всем хватит. У меня капуста есть. Скоро вечер, там ночь. Перебьёшься день-два, а там решишь, что делать дальше, как ты?

Изот согласился с предложением Прова. Ему некуда было податься, в Ужах не было знакомых, и это предложение было как раз кстати. И он не стал отказываться.

Чтоб его никто не узнал, в городе Изот взвалил мешок с углем на спину, нахлобучил шапку на лоб и зашагал за Провом и так дошёл до подвала, где жил его новый знакомец и спаситель.

Настя открыла отцу дверь и, увидев рядом с ним громадного мужчину в изорванном и перемазанном глиной кафтане, оторопела.

– Не бойся, – сказал дочери Пров. – Этот дядя не кусается.

– Ты принёс поесть? – спросила она, когда все вошли в помещение.

– Нет, дочка, сейчас схожу на базар, продам уголь и куплю чего-нибудь.

– Погоди продавать, – сказал гость. Взял шапку надорвал подкладку и достал монету.

– Вот завалялся, – сунул рубль в руку Прову. – Не выгребли, не догадались. Сходи, купи чего поесть. Уголь завтра продашь.

Пров замешкался, не решаясь уходить. Гость понял его.

– Не сомневайся. Я не тать какой. Ничего с Настей не случится.

Он широко, по-детски улыбнулся, и Пров ещё раз убедился, что Изота ему нечего бояться. Он поверил ему ещё в лесу, не сочтя его рассказ за выдумку.

Прошла неделя, как Изот жил у Провки. Деньги, что были у скитника, заканчивались, и Изот намеревался уйти из города и где-нибудь по соседству, чтобы не попадаться Пестуну и его людям на глаза, найти работу. В городе ему оставаться было не сподручно: в любой момент его могли найти и призвать к ответу за якобы совершённое убийство нищего. По Верхним Ужам ползли слухи, все более расширяющиеся, что некий раскольник в целях ограбления или какой-то давней вражды зарезал нищего прямо в трактире. Изот понял, что всё это было подстроено, и только волею всевышнего вседержителя ему удалось избежать беды.