– Много их? – Кирилл перестал макать сухарь в сыту, обеспокоенный словами Изота.

– Трое.

– Откуда знаешь, что разбойники?

– Разговор их слышал. Лихие люди.

– Чего ж ты хочешь делать?

– Отвлеку их от жилья нашего. Тебе полегчало, стало быть, Бог услышал меня. Здесь всё есть, чтобы переждать это время. Отсидите с дитятей, сколько я буду отсутствовать. А я сделаю всё, чтобы разбойники не нашли нашу землянку. А то нам не сдобровать. Они злые, что Косого нету… Огонь, отче, не разводи, здесь тепло, мальчонку покормишь, соску хлебную дашь, а уж я…

– Бог тебе в помощь, – проговорил Кирилл, вздыхая. – Вот ведь невзгода какая… Не сомневайся, всё улажу, как ты наказываешь.

Изот сгрёб угли в камельке на середину камней, чтобы не спалить последнее пристанище, если уголь стрекнёт, и обрадовался, что дым не идёт. Вышел наружу, плотно прикрыв дверь, и стал забрасывать вход и крышу обледенелыми досками и полусгоревшими бревнами. Сверху накидал снегу, чтобы создать видимость, что они лежат здесь давно.

Что разбойники придут сюда, он не сомневался. Хоть снегу и немного, но следы его кое-где наверняка остались. По ним они быстро отыщут дорогу в скит. «Господи, – шептал Изот, – прости, что оставил старого и малого без присмотру и уходу. Претерпят они, но будут жить».

Ожидая появления разбойников, он раза два прошёл по территории скита, стараясь в местах, где лежал снег, оставить как можно больше следов, и остановился в самом отдаленном от подземелья углу.

Действительно, разбойники не заставили долго себя ждать. Все трое вышли из леса. Впереди шёл саженного роста детина в тёплом кафтане, в овчинной шапке, опираясь на толстую дубину с корневищем на конце. Из-за плеча торчало дуло ружья. За ним почти вплотную, след в след, брёл второй в допотопном засаленном кожухе, в войлочной, порыжевшей от непогоды и подпалённой шапке, с худым, испитым лицом, на котором росли редкие волосы цвета пожухлой соломы. За поясом торчал топор на длинном топорище. Поодаль, отстав от товарищей, ковылял на кривых ногах добродушный с виду толстый мужичонко, в драном зипуне и разбитых сапогах. На поясе болтался нож в деревянных ножнах, напоминающий те, которыми приканчивают свиней. У всех были тощие и грязные заплечные мешки.

Изот, увидев разбойников, повернулся к ним спиной, опустился на колени и стал истово креститься и класть поклоны.

– Эй, дядя! – услышал он за спиной грубый голос атамана разбойников. – Хватит поклоны бить. Так лоб прошибёшь. Оборотись к нам!

Изот обернулся, но с колен не поднялся. Простоволосую голову трепал холодный ветер. Голос действительно принадлежал высокому детине. Был он худ, но костист и, видимо, обладал недюженной силой. Широкие ладони уверенно лапили отполированную до блеска рукоять тяжелой дубины. Изот заметил, что на правой руке не хватало мизинца. На ключника глядел единственный зрячий глаз, другой заплыл бельмом и бело отражал дневной свет.

– Не мешайте, люди, творить молитву по усопшим, – как можно смиреннее ответил Изот, усердно крестясь.

– Эк складно молится, – произнёс простуженным голосом толстый кривоногий разбойник, положив обе руки на свой нож. Это был Кучер.

– Вставай, человек, – прозвучал властный голос, и конец дубины ткнул Изота под лопатку.

– Чего надобно? – спросил ключник и поднялся с колен, надевая шапку на голову.

Он увидел разбойников очень близко. Они стояли угрюмые с заросшими лицами, вперив зрачки в Изота. Саженный детина и толстяк были примерно одинакового возраста, сорока – пятидесяти лет, третьему разбойнику на вид можно было дать не больше тридцати.

– Чего надобно? – переспросил толстяк. Губы у него замёрзли и еле шевелились, лицо посинело от холода. – А надобно нам знать, куда это мы забрели.

– На пепелище, – как можно спокойнее ответил Изот, хотя внутри у него клокотало: вот они, ироды, по чьему умыслу был подожжён скит.

Он бы так и разорвал их, если бы мог. Но силы были не равны. Он оглядел всех троих и сделал вид, что их не знает, хотя оно так и было – у родника в темноте они были лишь тенями с человеческими голосами.

– Сами видим, что на пепелище, – сказал атаман, перекладывая дубину в другую руку. – А где здесь скит?

– Перед вами, – ответил Изот. – И чтобы скрыть запальчивость, с которой он ответил разбойнику, добавил: – Это всё, что от него осталось.

– Мы так и подумали, – проронил молодой разбойник и залился визгливым смехом, показывая острые жёлтые зубы.

– Чему ржёшь, Колесо?! – сурово поглядел на него атаман.

– Рад, что добрались до места, Глаз. Я хоть этого остолопа и одёргивал, – он толкнул Кучера в плечо, – но в душе был с ним согласен, что Чугунок, Рубанок и Косой надули нас. Спалили они скит, как теперь выходит, дочиста, а сами золотишко забрали и утекли. Ха-ха-ха! Проворные ребята, нечего сказать!

Одноглазый так посмотрел на товарища, что тот враз прикусил язык и стал с безразличным видом ногой катать льдышку.

– Когда же сгорел скит? – спросил Одноглазый, пронизывая Изота своим взглядом насквозь.

– Три дня назад, ночью. Вспыхнул, как береста.

– Отчего же пожару быть?

Изот помедлил с ответом: сказать правду или утаить?

– Не знаю, – ответил ключник. – До вас думал, что по недосмотру кого-либо из наших, а после его слов, – он кивнул на Колесо, – выходит, что кто-то поджёг его.

– А где люди?

Изот склонил голову и тяжело вздохнул:

– А погорели все.

– Так уж и все?

– Все. Один я остался.

– А ты кто?

– Скитник. Такой же, как и погоревшие.

Одноглазый обвёл взглядом окружающее пространство. Сгоревший скит представлял печальное зрелище: остовы печей, торчащие концы чёрных бревен, угли и серая зола.

– А ты не видел тут кого со стороны? – снова спросил атаман.

– Мы чужих не пускаем.

– Знаем мы ваши порядки, – снова хихикнул Колесо, но осекся под тяжелым взглядом вожака.

– А вы кто, добрые люди? – в свою очередь спросил Изот, обводя глазами разбойников. – И как вы попали в такую глухомань? Сюда и ворон костей не занашивал.

– Ворон не занашивал, а мы сами пришли, – осклабился Колесо.

Одноглазый усмехнулся, и, не обращая внимания на слова своего товарища, сказал:

– По своим делам шли, да заблудились. Портные мы. – Единственный зрячий глаз детины закатился к переносице.

«Он еще и косит», – подумал Изот.

У него не было страха перед разбойниками. Да и лютая ненависть отхлынула от сердца. Больше всего ему хотелось, чтобы они поскорее убрались подобру поздорову.

– Портные мы, – захохотал Колесо, повторяя слова атамана. – Игла дубовая, а нить вязовая. Слыхал о таких, кто не сеет и не пашет, а пропитание имеет. – Он приблизил глаза к лицу Изота.

Изот чуть было не пнул разбойника. Из всех троих он ему показался самым паскуднейшим. То ли он был полудурком, то ли очень взбалмошным и невоздержанным.

– В вашем скиту, – продолжал Одноглазый, – был у меня знакомец один, частенько с ним засиживались в придорожном трактире. Он хоть и вашего брата, но на стороне не прочь был и выпить, и посудачить, и к женщинам тягу имел. Звали его Филиппом. Ты ненароком не знаешь такого?

– У нас не один Филипп был, – усмехнулся Изот, поняв, куда клонит разбойник. – Филипп Лузов, Филипп кадушник, Филипп Косой… О каком Филиппе речь ведёшь?

– О том, кто Косым прозывается.

– Был такой.

– Почему был? – переспросил Одноглазый и пытливо воззрился на ключника, словно пытался прочитать его мысли.

– Так сгорели все, – как можно простодушнее ответил Изот, стараясь не выдать себя, так как говорил неправду. – Ни единой живой души не осталось. Одному мне суждено дожить до этого дня… Вишь, что от скита осталось, – он обвел рукой безжизненное пространство. На глаза непроизвольно навернулись слезы. Он смахнул их рукавом. – Одни головешки да зола…

– Что с ним балясы точить, – ввязался в разговор Колесо. – Пусть сказывает, где у них казна. А то мелет Емеля, будто его неделя.