Двери лифта открылись, и Ленни с молодым человеком отступили, чтобы пропустить выходящих из лифта. Не раздумывая, Бен подошел и взял Ленни за руку.

Она обернулась, приготовившись стряхнуть незнакомца, который осмелился тронуть ее, и здесь она увидела Бена. На одну секунду ее глаза закрылись.

— Бен, — сказала она, не раздумывая, — я не знала, что ты в городе.

— Феликс сказал, что я могу остановиться у вас; он сказал, что вы в Вирджинии. Она кивнула:

— У меня изменились планы.

Бен упорно смотрел на молодого человека, который стоял в сторонке, пока другие набивались в лифт. Все трое так и стояли, пока Ленни не сдалась:

— Вилли Бейкер, Бен Гарднер.

Бен не пожал молодому человеку протянутой руки.

— Если вы позволите, я приглашу свою тещу на чай.

— О, разумеется, — он не знал куда девать глаза — Конечно… у меня как раз встреча. Желаю хорошо провести время. — Смущенный и немного напуганный, он исчез в толпе.

Ленни вырвала руку у Бена:

— Я лучше что-нибудь выпью.

— Ну что ж, я тоже.

Молча они прошли в дубовую гостиную, а когда уселись, Ленни принялась изучать комнату, как будто никогда ее не видела. Бену нравилась ее холеная сухопарая элегантность, великолепный бант шелковой блузки и то, как она сдерживала чувства — замешательство или гнев? — думал он — единственным признаком их был румянец на скуластых щеках.

— Водка и тоник? — спросил он.

Она слегка улыбнулась тому, что он помнил ее вкус.

— Благодарю.

Они снова помолчали, пока им не принесли напитки.

— Я полагаю, ты считаешь, что совершил благородный поступок, — сказала Ленни.

— Не знаю, — откровенно признался Бен. — Я не думал об этом.

— Прекрасно!

Он смотрел на нее.

— Я не думаю, что это впервые. И вы хотите, чтобы я об этом подумал? На это не нужно много времени. Думаю, чертовски стыдно, что классная леди превращает свое тело в площадку для…

Она пролила рюмку на стол:

— Да как ты смеешь так разговаривать со мной! Кто ты такой? Ты ничего не знаешь о…

— Я знаю, что вы — мать Эллисон, она любит вас и думает, что вы — совершенство и…

— Пожалуйста, пожалуйста, не говори так. Я не совершенство. — Она слегка улыбнулась. — И я не хочу быть совершенной, это было бы так обременительно.

— Вам не надо беспокоиться попусту, — сказал он холодно, — это бремя, которого у вас нет.

Она с раздумьем смотрела на него. Он был в бешенстве, и злость делала его очень юным.

— Ты многого не понимаешь, — сказала она.

— Да где уж мне понять? Ведь вы не разговариваете со мной; я почти не знаю вас через столько лет. За каким чертом вы делаете это с собой? Господи, да одна только мысль о вас… сколько комнат в отелях… сколько постелей… сколько этих кобелей, лапающих вас, словно какую-то дешевку.

— Остановись! — воскликнула она. — Это звучит, — она нервно рассмеялась, — словно ты — любовник.

— А почему не просто зять? — бросил он ей. — Или кто-то из родственников, кто беспокоится о вас. И часто вы проделываете это?

— Как только пожелаю, — отрезала она. — Когда только мне захочется.

— Но почему? За каким чертом вы…

— Не знаю, — сказала она, сама удивляясь. — Но для тебя это не имеет никакого значения. Если меня это удовлетворяет…

— Вас? И вы удовлетворены, счастливы, горды? В вашей жизни все прекрасно?

— Я уже сказала тебе, это не твое дело!

— Нет, черт подери! Я беспокоюсь о вас, и этого достаточно, чтобы это стало моим делом. — Он резко повернулся к появившемуся официанту. — Повторить для двоих. — Он уставился на Ленни. — С тех пор как я вас увидел, что-то в вас напоминает мне нечто, я даже не знаю что, но вы так много значите для меня. И вы много значите для моей жены. И если вы думаете, что я позволю вам таскаться словно какая-то шлюха…

— О, Бен, Бога ради, остановись! — Ленни покачала головой. — Ситуация затруднительная, но это не греческая трагедия. Я тот же человек, которого ты знаешь, с тех пор как женился на Эллисон. Если я разочаровала тебя, мне очень жаль, но ты переживешь это. Мы не святое семейство, ты знаешь; не требуй от нас так много.

Бен уставился на рюмку. Когда-то он всех их ненавидел: одно слово «Сэлинджер» приводило его в бешенство. Теперь это была его семья, и он хотел, чтобы она стала для него всем, чем должна быть семья. Феликс — другое дело; он не имел к ним отношения; но остальные должны быть совершенством.

— И потом, — сказала Ленни, — разве ты настолько безупречен, чтобы требовать от нас совершенства? Ты всегда честен? Ты не делаешь ничего, что можно порицать?

Он взглянул на нее и встретил ее взгляд, потом отвел глаза.

— Мне хотелось, чтобы вы сделали меня частью вашей семьи. Но вы не хотите: вы наблюдаете за мной, как будто думаете, что я нападу на вас или что-то у вас отберу. Разве недостаточно того, что я люблю Эллисон? Разве это не сближает нас? Я хочу, чтобы у меня была целая семья, а не часть, но вы не любите меня. Думаю, я понимаю, почему Феликс не принимает меня, но вы-то какою черта?

— Почему ты здесь? — спросила Ленни.

— Здесь?

— Почему ты женился на Эллисон?

— Потому что люблю ее. Она моя жена, у нас сын. Что за вопрос, черт подери?

— Почему ты встретил Эллисон?

Голос Бена звучал осторожно.

— Ведь она рассказывала вам, как мы встретились.

— А ты не подстроил вашу встречу?

— Подстроил? Что, черт возьми, это значит? Как будто я знал, кто она такая! Да как бы я узнал, кто она такая? — Он остановился, уловив, что протестует слишком горячо.

— А вас интересовало, как обстояло дело с её первым мужем?

— Нет. Но оказалось, что он женился на ней из-за денег.

— И вы думаете, что я тоже?

— Не знаю. Я не знаю, чего ты хочешь от нас.

— Любви. Семьи. Людей, о которых я забочусь и которые заботятся обо мне.

— И это все? С самого начала?

— С самого начала, — сказал он ровным голосом. Он больше не беспокоился о том, чтобы не солгать Ленни. Он влюбился в Эллисон — он не ожидал этого, но влюбился — теперь только это было важно. Он не солгал бы о двух годах, которые они провели с Эллисон, но он бы что угодно напридумывала о том, что было до того.

Ленни покачала головой:

— К сожалению, я не верю этому, Бен. В тот первый день в аэропорту в тебе было что-то такое. Было не похоже, что ты влюблен в Эллисон; мы тебя интересовали гораздо больше. Ты выглядел… осторожным. И осмотрительным. Ты как будто хотел нас запомнить и вычислить, кто будет на твоей стороне. Ты будто ломал комедию.

— Неправда! О черт, да я не знаю, как я выглядел, но я в первый раз встречался со всеми вами, и я нервничал — да и любой занервничает! В конце концов, кто вы такая, чтобы обвинять меня, что вот я ломаю комедию? Как раз вы-то и притворяетесь: любящая жена, любящая мать, леди прокрадывается и выскальзывает из гостиничных номеров.

— Как он похож на отца, — четко произнесла Ленни, — такой же горячий.

— Мой отец?

— И ты так похож на него. Мне хотелось думать, что не похож, но сходство большое.

— Мой отец? Да что, черт побери, вы знаете о моем отце?

— Мы были любовниками. Мне было девятнадцать, а ему…

— Что? Минуту. Вы и мой отец были… Это какая-го дурацкая шутка?

— Я знаю, это звучит так…

— Вы сказали, что мой отец и вы были любовниками? Что за чушь собачья? А моя мать? А я? Где был я?

— Твоя мать бросила Джада, потому что он пил. Ты жил с ней. Тебе было восемь, почти девять. Я встретила Джада и влюбилась в него, и мы прожили вместе год. Я любила его, — голос ее дрогнул, она остановилась, затем продолжала: — Больше чем кого-либо за всю жизнь.

Бен не мог этому поверить:

— Вы знали моего отца? И не сказали мне об этом?

— Я ждала. Я думала, что ты знаешь — из-за Джада. Не знаю почему, но я не могла придумать другой причины для такого невероятного совпадения. Да я и не знала, как заговорить с тобой о нем. Ведь я никогда ни с кем не говорила о нем; я не знаю никого, кто бы мог понять, на что это было похоже — быть с ним и любить его, в то время когда многое не так, как надо. Она посмотрела на Бена. — У тебя волосы как у него, и профиль почти такой же, и эта морщинка между глаз, и улыбка… Он был очень несчастен, но какое-то время то, что было между нами, это было так хорошо; какое-то время у нас была любовь… и надежда…