Он допросил Флавию Гварнери, ее горничную и дворецкого, которых она уволила, затем попытался поговорить с Бриттом Фарлеем. Но Бритт был занят на гастролях с концертами, и о нем снимали фильм, так что Колби пришлось ждать, пока все это не закончится. Пока он ждал, ему опять позвонили из Нью-Йорка. Произошла капитальная кража в доме Сида и Амелии Лейгтон: из их дома в Палм-Спрингсе исчезли полотна начала двадцатого века. Способ был тот же самый.
Впервые Сэм Колби почувствовал знакомую дрожь охотника. В конце концов, в этом что-то может быть. Париж, Нью-Йорк, Палм-Спрингс: для настоящих профессионалов это не проблема. Куда более интересными оказались даты: кража у Фарлея произошла в. июне, у Лейгтонов — в сентябре. Между ними четыре месяца вместо полутора лет. Была ли это группа, или два парня, или даже одиночка — то ли они сбесились, то ли позарез нужны были деньги. Для детектива в этом и заключался основной шанс.
Предполагалось, что они проведут этот отпуск только вдвоем, но в последнюю минуту Джад простудился, а Эллисон захотела остаться с ним, так что Бен отправился в Нью-Йорк один. Он разъезжал по делам компании «Сэлинджер» так часто, что ему это не было в новинку, но на сей раз он был почти рад остаться один: он мог спокойно купить подарок Эллисон к Рождеству, к тому же он хотел зайти в студию молодых художников, о которых слышал.
Искусство для Бена стало страстью. Он начал покупать картины вскоре после того, как они с Эллисон поженились, когда он наблюдал, как покупает она, и для удовольствия и для помещения капитала. Когда она решила открыть в Бостоне галерею изящных искусств, он стал покупать чаще, потому что ему хотелось разделять ее интересы, и еще потому, что ему хотелось приобрести собственность, которую он покупал бы просто потому, что это приятно. Всю жизнь Бен заботился только о своих насущных нуждах, но никогда не покупал что-либо только потому, что ему приятно было на это смотреть.
А он был толковым покупателем. Оказалось, что у него был инстинкт на то, какие художники окажутся знаменитыми; он покупал не торопясь, без эмоций; и уже теперь некоторые из полотен, купленных им за скромную цену год или два тому назад, были «открыты» владельцами галерей и искусствоведами. Полотна Бена стоили сейчас значительно больше, чем когда он начал коллекционировать, именно это должно было случиться, если он когда-либо надеялся приобрести вес в семье своей жены.
В Нью-Йорке в качестве рождественского подарка для Эллисон он купил изящное бриллиантовое ожерелье с подвешенным к нему сердечком из сапфира. А для Ленни он нашел чайничек из горного хрусталя. Ему хотелось от Ленни любви или, но крайней мере, одобрения, но он мог сказать, что до сих пор не получил ни того ни другого. С тех пор как Бен стал частью семьи, Ленни относилась к нему дружелюбно, всегда помнила о Рождестве, дне его рождения, интересовалась его работой и его мнением, когда вся семья собиралась за обедом… Но Бена никогда не покидало чувство, что Ленни была с ним осторожна. Он говорил себе, что это нелепо, однако ему все равно казалось, что она наблюдала за ним, что он скажет или сделает, как бы желая понять, почему он здесь. Теперь он уже не беспокоился об этом, как в первый год, когда постоянно ждал взрыва, но чувство тревоги все еще не покидало его.
На сегодня он закончил и работу и покупки, и не спеша шагал по городу. Было очень тепло для декабря, светило солнце, и он с явным удовольствием проходил по улицам, по которым когда-то рыскал, чтобы что-нибудь украсть или спрятаться от погони. Теперь он шел легким крупным шагом. Он знал, что делает, у него было почти все, чего он хотел, и Нью-Йорк ему не угрожал. Это все еще был его любимый город, и он чувствовал себя здесь как дома.
Было почти пять, когда, повернув на Пятьдесят восьмую улицу, он увидел белый навес, который раньше ему не попадался на глаза. Потом у входа он увидел медную табличку с надписью «Бикон-Хилл». Он подумал: «Нью-Йорк Бикон-Хилл», — и вспомнил, что когда-то в этом здании размещался нью-йоркский отель Сэлинджеров. Здание представляло собой узкое закопченное сооружение, неотличимое от тысячи подобных ему в городе. Теперь кирпичная облицовка светилась мягким красным цветом, нижний этаж был отделан стеклом и белым мрамором, отшлифованным, как атлас, а белый тент тянулся к тротуару от великолепного входа с отделкой из меди.
Неожиданно Бен вошел в холл и остановился в центре под хрустальной люстрой посреди групп людей, вернувшихся после покупок и прогулок. Многие из них задерживались у старинной конторки портье, чтобы забрать письма или получить билеты на концерт или в театр. В холле царили тишина и спокойствие, исходившие от светло-серых, фиолетовых и зеленых лилий ковра и драпировок с рисунком из ирисов; немногочисленная мебель была резной и тяжелой. Все столики в небольшой гостиной для отдыха были заполнены, маленький струнный оркестр в дальнем углу играл венские вальсы. У двери в гостиную молодая женщина за длинным столом упаковывала рождественские подарки для гостей.
«Хотелось бы мне здесь остановиться», — подумал Бен. И когда ему в голову пришли эти слова, он понял, что сделал Лоре самый большой комплимент.
Интересно, была ли она здесь? Было бы нетрудно выяснить это и даже увидеть ее. Но он не мог этого сделать. Он не был готов сказать Сэлинджерам о них двоих, и если Лора уже не презирала его, она, конечно, будет его презирать, когда он скажет, что не может представить ее своей семье, по крайней мере, пока не может. «Я не могу случайно все это перевернуть, — подумал он, — а может, даже и все потерять. Я не чувствую себя настолько уверенным, чтобы рассказать о всех тайнах, особенно о Лоре. Я доверяю Эллисон, но…»
Но он и сам не знал, насколько может полагаться на Эллисон. Или, вернее, верила ли ему Эллисон настолько, чтобы вынести всю эту гору секретов.
«Я подумаю об этом, — сказал он себе, — и приму решение». Должен быть способ, чтобы навести мост между этими годами молчания. Наступит ли такой момент, когда будет слишком поздно снова соединить семью? Он этою не знал. Он не знал даже, хотела ли этого Лора. Он повернулся, чтобы уйти, и задержался на мгновение бросить последний взгляд на гостиницу. Многих гостей он знал: сенатора, который часто останавливался в бостонской гостинице Сэлинджеров, владельца знаменитого лыжного курорта и самого богатого дельца с Гавай Даниэля Иноути, с которым Бен разговаривал о строительстве отеля Сэлинджеров в Гонолулу. Иноути всегда останавливался в «Карлайле»; если он поменял отель, то это была победа Лоры.
Иноути увидел его и помахал. Бен ответил на приветствие, но ему ни с кем не хотелось разговаривать, и он продолжил путь. На улице ему показалось еще суматошнее после покоя «Бикон-Хилла». «Бикон-Хилл». Он впервые понял название. Огромный отель стал домом для его создательницы Лоры, и Лора назвала его по имени дома, который любила больше всего и, возможно, до сих пор думала о нем, как о своем доме. Если это было так, то он отнял у нее дом. И тогда им еще труднее, а может, и невозможно будет соединить хоть что-то.
Он зашагал дальше, и расстояние между ним и этим прекрасным отелем увеличивалось. У «Плазы», стоявшего в квартале от «Бикон-Хилла», он остановился, чтобы войти. У него оставалось два часа до обеда с архитектором по поводу строительства нового отеля Сэлинджеров; времени достаточно, чтобы выпить не спеша и вернуться в дом Ленни и Феликса, а затем принять душ и переодеться. Но, пересекая холл, он внезапно остановился. Ленни Сэлинджер стояла внизу у лифтов и ждала.
«Что за черт, — подумал Бен. — Феликс сказал, что она навещает друзей в Вирджинии. И что она может делать в „Плазе“, если на Пятьдесят первой улице у нее собственный дом?» Он направился к ней, но остановился. Она была не одна.
Может, это и не было понятно всем, но Бену стало ясно, что высокий молодой человек, стоявший немного позади нее, на самом деле был с ней. Он не отрывал от нее глаз, а его рука шарила около ее локтя, он стоял так близко от нее, как будто его привязали. Ленни смотрела прямо перед собой, но что-то в ее взгляде давало понять, что она стоит откинувшись назад. На ней было темное платье с накинутым на плечи норковым манто, в руках она держала довольно большую дорожную сумку.
