«И стены давят. Нестерпимо давят стены!» – Слэг брякнул стаканом о каменную столешницу. «Разбился! – со злорадной горечью подумал он, глядя, как порез на руке набухает кровью, – А ведь я его только вчера зачаровал на ударостойкость».

Молодые люди вскочили и, несмотря на протесты магистра, принялись неумело перевязывать рану. «С какого же они факультета? – попытался припомнить Слэг. – Явно не со знахарского». Капли крови шлепались на пол, и он все более походил на конспект нерадивого студента, усеянный кляксами. Магистр откинул со лба сальные патлы, сощурился, пытаясь разглядеть который из его подопечных Хотар Лебериус, а который Андо Атранкас.

В академии уже давно сложилась традиция отсылать провинившихся студентов в кабинет магистра Слэга – переписывать старые свитки. Как показывала многолетняя практика, хулиганы не понарошку раскаивались, у них появлялись зачатки усидчивости и терпения, ко всему прочему это давало руководству право отказать магистру в новом помещении: «Гибнут находящиеся в вашем ведении документы? Но позвольте, любезнейший Слэг, не в прошлом ли месяце были переписаны сто двадцать шесть свитков из вашей коллекции? Ну хорошо, не вашей! Ценные? Все действительно ценные свитки хранятся в другом месте».

С этим можно было поспорить, но Слэг прекрасно понимал, что делать этого не стоит. История целительства преподавалась как общеобразовательная сопутствующая дисциплина в курсе «Зельеварение» и в два счета могла стать необязательной.

Слэг опять раскашлялся и, прижав пораненную руку ко впалой груди, ушел в хранилище. Разумнее было бы отправиться на воздух, но стоит начальству заметить, что он прохлаждается, как пить дать прогонят со службы. Шустрых да быстрых много развелось, а место в Академии – лакомый кусочек, даже в таком подземелье.

Слэг привалился к стеллажу, доверху заваленному свитками, согнулся в три погибели. Кашель был хриплый, даже лающий, и в груди от него пламенело, точно кто-то раздувал уголья. Магистр, измученный приступом, присел на корточки. По щекам текли слезы. Он вытер лицо рукавом заношенной мантии, пошарил в кармане, разыскивая коробочку с пилюлями. Но вдруг замер, уставившись в недоумении на растрескавшийся пол. Складывалось впечатление, будто что-то хотело пробиться наружу из недр: трещины разбегались от центра, где вспучился небольшой бугорок.

Приблизившись, магистр ковырнул ногтем этот выступ, и камень легко раскрошился. Слэг почувствовал, что покрылся мурашками: он порой так реагировал на сильные магические эманации. Под землей что-то было, что-то необычайно мощное, раз уж оно смогло подняться к поверхности через древний монолит под Эридой.

– Атранкас! Лебериус! – позвал магистр подопечных и снова зашелся кашлем.

Студенты прибежали в хранилище, наверняка решив, что преподаватель отдает концы, ведь он всегда отказывался от помощи.

– Копните-ка вон там, – указал Слэг.

Монолит расслаивался как трухлявое дерево, и вскоре в образовавшемся углублении показался угольно-черный камень величиной с ладонь.

***

Утро наступило так быстро, что Анаис засомневалась: спала она или просто моргнула и, открыв глаза, обнаружила, что Лит уже высоко. Но обрывки сновидения еще стояли перед глазами, еще казалось, что саднят пальцы, и под ногтями застряло крошево эридского монолита.

Спина затекла. Девушка встала с лежака, потянулась и прислушалась. Жизнь в замке уже кипела: чем-то гремели, перекрикивались. Анаис попыталась разобрать, о чем судачит прислуга, но тут явилась вчерашняя горе-отравительница, бледная, с запавшими глазами. Она молча бухнула на лежак поднос и хотела уйти, но Анаис ее остановила:

– Проводи меня к отцу, – попросила она.

Больной непрерывно стонал и, судя по всему, дошел до той стадии, когда перестают узнавать окружающих, и реальность уже неотличима от бреда. Его мышцы так усохли, что лежавшие поверх одеяла руки, казалось, принадлежат мумии. Анаис наклонилась над медленно и мучительно умирающим человеком. Его дочь стояла рядом и со всем возможным скептицизмом и плохо скрываемым презрением смотрела на нее.

– Принеси кипятка, – велела Анаис.

Девушка передернула плечиками и молча вышла из комнаты. Конечно же она давно утратила надежду и не верила, что кто-то способен помочь. Анаис положила на грудь больного ладони и насколько возможно притушить свое сознание, чтобы приоткрыть щелку для чужого: «Питайся, Шшахар. Ешь, мерзкая тварь!»

Девушка вернулась с котелком и замерла на пороге. В комнате царила тишина. Анаис оторвалась от разглядывания двора, закрыла ставни и обернулась. Она не знала, что следует говорить в таких случаях. Соболезнования не по ее части.

Анаис взяла котелок и, пристроив его на подставке, зачерпнула кипятка глиняной кружкой. Устало опустившись на стул, она ссутулилась, сплела дрожащие пальцы и прикрыла на несколько секунд глаза. Немного придя в себя, порылась в карманах, вытащила маленький сверточек и высыпала его содержимое в кружку.

Девушка на негнущихся ногах подошла к постели отца.

– Он умер?

– Умер, – подтвердила Анаис, – отмучился.

Она поднесла кружку к губам, подула и отпила небольшой глоток. Поморщилась. Жуткая гадость, зато как бодрит. Когда слабость отступила, Анаис, прихватив со стола потрепанную книжицу «Секреты красоты», молча вышла из комнаты. Добравшись до кельи, она прилегла – завтрак не лез в горло – полистала книжку, но это разжижающее мозг чтиво нужного эффекта не оказало. Одна мысль не давала покоя: как она сможет удерживать проклятого демона, когда его сущность дополнится, если даже сейчас малейшее пробуждение этого паразита валит ее с ног?..

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, распахнули.

– Хозяйка зовет, – коротко бросил стражник и вышел. Ничего не оставалось, как принудить себя восстать из полумертвых и отправиться на аудиенцию.

В покоях госпожи Лебериус присутствовали те же люди, что и вчера, за исключением горожанина Кафириса с женой. Анаис поприветствовала хозяйку и неприязненно покосилась на Рубиуса, державшего пяльцы с незаконченной вышивкой. Он ей улыбнулся.

– Мне доложили, что ты работала до глубокой ночи и выполнила все заказы, – обратилась к Анаис хозяйка, – однако я не могу тебя отпустить.

– Почему?! – Громкий возглас эхом разнесся по залу.

– Только что горожанин Рубиус предъявил нам договор, заверенный по всем правилам, согласно которому ты обязалась выполнить для него художественную вышивку.

Анаис обреченно кивнула, мол, было дело.

– В нем также сказано, что горожанин Рубиус в качестве платы за работу обязуется предоставить кров и пищу. Но с учетом всех обстоятельств дела, я настаиваю, чтобы травница оставалась в замке.

Анаис ничего не имела против, проповедями она была сыта по горло, а слухами – даже сверх того.

– Рубиус будет приносить пищу, чтобы исполнить обязательства по договору, – сказала госпожа Лебериус, и писарь все тщательно запротоколировал.

Анаис, получив незаконченную вышивку и все необходимое для завершения работы, не спешила возвращаться в келью. Она вышла во двор понежиться на солнышке и, наверное, долго бы так просидела, не подбеги к ней давешний паренек.

– Госпожа отравительница! – обратился он к Анаис, от чего та подскочила, как ужаленная.

– Ну, что ты несешь?! – возмутилась она. – Какая я тебе отравительница?!

– Сами же вчера сказали…

– Да ты, я вижу, совсем шуток не понимаешь, – перебила она его. – Травница я. Усвоил?!

– Угу, – кивнул он. – Вы у нас еще поживете, да?

– Поживу, – буркнула Анаис.

– Хотите, я вам замок покажу?

– А можно?

– Мы потихоньку, – улыбнулся он.

– И что ты за это попросишь? – прищурилась Анаис. Не приведи Нэре встретить еще одного бескорыстного харандца-литария.

– Научите мою сестру, как веснушки сводить, а то она никак замуж выйти не может, рябая клуша.

– Тебе-то какая радость от ее замужества?

– Уйдет к мужу, не будет больше меня за уши драть.