Доложив Артамонову, что «на посту без происшествий», Андрей, откашлявшись, сказал, насколько мог убедительнее:
— Товарищ полковник, я никогда не обращался к вам с личной просьбой, но сейчас очень прошу... Я знаю, что в отряд из госпиталя прибыла группа снайперов-фронтовиков... Дайте мне двух хороших ребят, заслуженных, с наградами, с боевым опытом. Фронтовики мне просто необходимы...
— Хочешь фронтовиками своих нарушителей дисциплины прижать?
— Так ведь иначе не прижмешь! Пока что есть у меня такие, кого надо прижимать.
— А с твоими «апостолами» как думаешь поступить?
— Есть задумка...
— Все-таки?
— Думаю, товарищ полковник, перед инспекторской провести учения на местности. Личный состав разобью на две группы. Одной назначу командовать Павла Охрименко, а другой — Петра. Пусть они сами и посоображают, как задержать, да посоревнуются между собой. На разборе учений покритикуем их, чтобы каждый солдат выступил и сказал, правильно ли командовали Охрименки или неправильно...
— Ну что ж, добро.
Полковник помолчал, затем негромко то ли спросил, то ли сказал утвердительно:
— Трудно тебе, Андрей Петрович...
— Не жалуюсь, товарищ полковник, на новом месте да с новыми людьми бывает... не все ладится...
— Правильно делаешь, что не жалуешься: других людей у нас нет. Надо этих настоящими бойцами сделать. В крепких руках и твои «апостолы» должны стать настоящими солдатами.
«Когда-то они будут?» — невольно подумал Андрей. Вслух сказал:
— Галиева бы не забирали, товарищ полковник...
— Галиева оставить не могу. Сам знаешь, заставу принимает. Оно бы по праву Дауган тебе надо отдать, но там все налажено. На Даугане и Галиев справится, а оперпост Аргван-Тепе только таким, как ты, по плечу... Ну и Ковтун, надеюсь, поможет... Кстати, он уже выехал к тебе.
Самохин ничего не сказал на это Артамонову, и полковник, видимо, оценил, что Андрей не стал жаловаться на Ковтуна, поносить техника-интенданта в глазах начальника отряда. Говорить что-либо о Ковтуне не было нужды: в отряде его хорошо знали.
— Хвалить-то я тебя хвалю, — продолжал Артамонов, — но должен и пожурить. Кое в чем ты и сам виноват и, скажу тебе, зря на рожон лезешь.
— Не понимаю, товарищ полковник, — Самохин насторожился.
— Чего ж не понимаешь?.. Зачем ты, родной, Ястребилова дохлой курицей накормил? Он пока что комендант, хоть и разжалованный. А ты боевого офицера на целых двое суток из строя вывел. Его, беднягу, в санчасти сверху донизу и снизу доверху промывали... Кстати, насчет этих кур напишешь мне объяснительную... И как тебя угораздило?
— Товарищ полковник, разрешите не отвечать на этот вопрос. Вы же знаете...
— Знать-то я знаю, да что мне с вами делать, не представляю. Ястребилов уж и рапорт подал...
Андрей ожидал, что полковник скажет, какой рапорт подал бывший комендант, но Аким Спиридонович, ничего не объясняя, сказал:
— Тебе и за то спасибо, что не отказываешься от своих «сорока чистых, сорока нечистых».
«Да уж действительно ноев ковчег, — подумал Самохин. — Хорошо, что Артамонов не знает историю с собакой...»
А полковник, точно прочитав его мысли, неожиданно спросил:
— Что это вы бродячих собак взялись стрелять? Да еще во дворе оперпоста? Дела вам мало? Мне доложили, а я, честно говоря, не поверил: не похоже на тебя, Андрей Петрович.
«Здорово работают информаторы Ястребилова, — подумал Самохин. — Значит, и здесь, на посту, у него свои люди? Интересно, кто о собаке доложил?»
— Товарищ полковник, я не осуждаю Галиева: он, может быть, на свой лад, но общественно полезное дело сделал.
— Бродячая собака — куда ни шло, — сказал Артамонов. — А вот за набитые спины лошадей «алименты» с тебя... Ну ладно. Что-то и впрямь слишком густо на тебя посыпалось. Ничего, переживешь. В общем, готовь свое войско к инспекторской, нагрянем на днях. Может быть, присутствие начальника отряда заставит подтянуться твоих солдат.
Самохин положил трубку, но не успел отойти от телефона, как опять раздался звонок. Он не сразу понял, что за женщина говорит с ним.
— Андрей Петрович! Не у тебя ли Яков?.. А где он?.. Знаю, что такое не спрашивают, еще и по телефону, но... места себе не нахожу... Сколько раз уезжал, неделями пропадал, такого чувства не было...
— Ну что ты, Оля, — как мог спокойнее ответил Самохин. — Куда он денется, твой Яков? Инспектирует дальние заставы. С вечера был в Ашхабаде, уехал на фланг участка...
— А ты мне не врешь, Андрюша?
— Зачем мне врать? Позвони через полчаса, наведу справки...
Ольга вздохнула, хотела еще что-то спросить, не спросила, только сказала:
— Позвоню...
«Чего это она?» — раздумывал Андрей, собираясь позвонить полковнику, чтобы узнать, как дела у Якова.
Телефон не дал ему долго раздумывать, снова властно потребовал к себе. В мембране обеспокоенный голос полковника Артамонова:
— Слушай, Андрей Петрович! Только что доложили: в Карагаче ЧП. На базаре Кайманов и Барат с Абзалом удачно вышли на калтамана Клычхана Баба-Бегенча. Пока его брали, Кайманов, никого не предупредив, исчез. Боюсь, не попал ли впросак?..
«Вот тебе и сердце-вещун», — невольно подумал Самохин об Ольге.
— На Кайманова вроде не похоже, товарищ полковник, — сказал он осторожно.
— Знаю, что не похоже. Но ведь и на старушку бывает прорушка. В общем, подняли в Карагаче и наши посты, и милицию, и уголовный розыск. Амангельды с Баратом и Лаллыкханом с помощью Абзала ищут следы в окрестностях — пока ничего... Ты на всякий случай имей в виду: хоть между Карагачем и нашей границей все Каракумы, будь и на Аргван-Тепе повнимательнее: участок отряда перевожу на усиленную.
— Слушаюсь, товарищ полковник!
— И вот еще что, — продолжал Артамонов. — Чуть не забыл... Вместе с ветврачом майором Шартухом к тебе выехала Светлана Николаевна. Прими ее по-человечески... Она собирает строителей со всех поселков, мобилизует женщин на курсы медсестер — для своего филиала на Даугане...
— Товарищ полковник, я и без подсказки принял бы Светлану по-человечески, — обиженно сказал Самохин.
— Ну ладно, ладно, я ведь только так... Сам всей душой рад бы ей помочь, да как поможешь, когда такое дело... Я не про госпиталь. С госпиталем она справится. Ну чего молчишь? В общем, прими Светлану Николаевну так, чтобы на душе у нее посветлело! На то ты и политработник! Это звание с тебя никто не снимал! Не к чужим она, к родным со своими заботами едет! Все! Потом доложишь мне!..
Полковник бросил трубку.
Андрей понимал добрую душу Акима Спиридоновича, смущенного тем, что ни в какие рамки устава и гражданского кодекса не втиснешь эту историю. Чем можно помочь Светлане в таком деликатном, очень личном деле? А кто поможет Ольге Каймановой? И самому Якову?..
Ну что ж, раз Светлана едет сюда, надо встречать.
Андрей глянул в окно и увидел остановившегося возле ворот оперпоста высокого и худощавого техника-интенданта второго ранга Ковтуна.
Как раз в это время к воротам подходил отряд во главе с оставшимся за старшину сержантом Белоусовым. Младшим наряда шел переводчик Вареня.
— О, Иване! Дывысь[31]! — забыв о субординации, радостно встретил он своего земляка.
Несмотря на разницу в званиях, оба они, и Вареня, и Ковтун, искренне обрадовавшись, обнялись у всех на виду.
— Оце добре! Ще одна ридна душа е! — продолжал счастливый Вареня. — Бо дуже важко було мени одному, дуже важко.
— Чего ж одному-то, — осматриваясь по сторонам, возразил Ковтун. — Вон сколько народу!
— Та ти ще салаги необстрилянни. Ты их попытай, чи хто був за граныцею або у писках? Га?..
Глядя на эту пару, Самохин почувствовал, как холодок пробежал у него по спине.
Уж действительно, по отдельности Вареня и Ковтун это, может быть, не больше, чем петарды: треску много, а вред небольшой. Ну а вместе — всего можно ожидать от этой пары.
