— А что с восстанием кашкайских племен? — спросил Яков.

Из других источников он, конечно, знал почти все, о чем сейчас говорил Амангельды, но важно было услышать подробности и подтверждение сведений из «глубинки».

— Воюют, Ёшка... Заняли всю территорию между городами Исфаган, Ширан и Дисфул. Поднялись целых пять племен. Не хотят, чтобы назначили губернатором провинции Фарс Кавам Ольмолька. Говорят, он с англичанами дружил. Очень кашкайцам помогают эти фашистские собаки Франц Мейер и Роман Гамотта, да еще Юлий Шульце. Даже аэродромы сделали на юге Ирана, хотят поднять такое восстание, чтобы все иранское правительство сменить... Все они только и ждут, когда падет Сталинград... Яздан, брат Ашира, передал: Клычхан тоже ждет победы немцев в Сталинграде, чтобы сделать прорыв. Наверное, еще чего-то ждет, а может, не всех своих бандитов собрал...

Рассказ Амангельды подтверждал, что и по ту сторону границы судьба Сталинграда приравнивалась сейчас к судьбам всей огромной войны.

— Немцы говорят, — продолжал Амангельды, — как только Паулюс победит в Сталинграде, Шульце и Мейер с Мелек Мануром поведут кашкайцев на Тегеран...

Известно было Якову также и то, что еще в марте сорок второго года гитлеровцы сделали попытку изнутри захватить столицу Ирана. Их парашютный десант, опустившийся у соленого озера, на верблюдах и машинах прибыл в Тегеран. Привезли они с собой очень много оружия и денег для подкупов и шантажа.

С другой стороны, союзники тоже не дремали, прекрасно ориентируясь в этой сложной обстановке: в порту Бендер-Шахпур высадились американцы, заняли всю Трансиранскую железную дорогу от Персидского залива до Тегерана.

В Иране теперь хватает американских советников: одна миссия в иранской армии, другая в жандармерии. У американцев уже начались кое-какие осложнения с англичанами.

Все это были весьма важные факторы общеполитической обстановки, но Кайманова гораздо больще беспокоили местные новости, известия о появлении в прикордонье Клычхана и его банды, исчезновение Флегонта, захват Ичана и Дурсун Фаратханом. Враги что-то замышляли. Что именно?

— Серьезные ты новости принес, Амангельды-ага, — сказал Яков. — Я думаю, командование многое из того, что ты рассказал, знает, но кое-что проясняется дополнительно... А вот насчет Клычхана и о том, что Дурсун опять вместе с Ичаном попали к Фаратхану, надо немедленно доложить полковнику Артамонову и начальнику войск...

— Давай, Ёшка, будем докладывать, — согласился Амангельды. — Раз надо, значит, надо...

С вершины сопки, на которой они сидели, видно было, как во двор КПП вышел Дзюба и помахал им рукой, чтобы скорее спускались к нему.

Подходило время передачи по радио торжественного заседания, посвященного 25-й годовщине Великого Октября.

Яков и следопыт поспешили вниз. Коротко сообщили по телефону в штаб отряда полковнику Артамонову о всех новостях, которые привез Амангельды, получили приказ явиться к вечеру. Только после этого направились в Красный уголок, где все, кто был свободен, собрались у репродуктора.

Вошли они в помещение КПП, когда Сталин уже начал доклад об итогах военного, сорок второго года.

«В чем же, в таком случае, состояла главная цель немецкого наступления? — спрашивал Сталин. И отвечал: — Она состояла в том, чтобы обойти Москву с востока, отрезать ее от волжского и уральского тыла и потом ударить на Москву».

С напряженным вниманием слушали командиры и солдаты, как Сталин несколько раз подчеркнул значение англо-советско-американского союза, но без особого восторга отозвался о действиях англичан в Ливии, где те сражались всего против четырех немецких дивизий и одиннадцати итальянских. Он сказал, что, если бы сейчас был открыт второй фронт, немцы были бы отогнаны к Пскову, Минску и Одессе.

Слова, что «англо-советско-американская коалиция имеет все шансы, чтобы победить итало-германскую коалицию», и что «она без сомнения победит», вселяли еще очень слабую надежду на какой-то перелом в невыносимо отчаянном положении на всех фронтах.

Вслед за самым черным в истории страны летом шла еще более черная осень тысяча девятьсот сорок второго года...

Кайманов, стоя у окна таможни, почувствовал, как что-то будто толкнуло его в грудь: он увидел въезжавшую во двор колонну автомашин.

Из кабины переднего грузовика на площадку таможни соскочил капитан Павловский.

Видно, всю жизнь мозг Кайманова, точно локатор, будет принимать отраженные от Павловского сигналы, едва тот появится на доступном для излучения расстоянии.

Кайманов как-то читал, что еще в сороковом году эти самые локаторы спасли окутанные туманом Британские острова от немецко-фашистского вторжения. И вот поди ж ты: сам стал вроде этой сложной аппаратуры.

Но что ему Павловский? Все их отношения в прошлом, хотя того, что натворил этот капитан, Кайманову хватит на всю жизнь.

До сих пор никто не знает, как Павловскому удалось избежать суда за погубленных им Шевченко и Бочарова, а Яков не мог бы сказать, почему Павловский не был наказан, оклеветав его самого.

Отодвинувшись в глубину комнаты, став к стенке, Кайманов наблюдал, как Павловский пересек двор, вошел в помещение КПП, положил на стол Дзюбы туго набитую полевую сумку.

Контролеры-пограничники стали проверять машины, кабины водителей. Павловский в это время что-то рассказывал Дзюбе, оживленно размахивая руками. Яков понял, что обсуждают они только что услышанную по радио речь Сталина.

Намек на то, что будет и на нашей улице праздник, мирил сейчас даже таких давних недругов, как Дзюба и Павловский. Можно было с уверенностью сказать, что вся страна от мала до велика обсуждала сейчас эту фразу.

Чтобы не встречаться с Павловским, Кайманов не торопился выходить во двор таможни, но из окна он заметил, что водитель машины, на которой приехал начальник колонны, заводит двигатель не стартером, а рукояткой.

Мгновенно сработал рефлекс. Подозвав проходившего мимо окна старослужащего резервной заставы сержанта Гамезу, Яков негромко сказал:

— Спроси вон того водителя, что у него со стартером. А будет запираться, вскрой и проверь...

Гамеза — умный и толковый сержант, в чем не раз убеждался Кайманов, еще проводя операции в песках, — сразу понял, какие могут быть последствия от такой проверки.

Остановившись спиной к окну, так, чтобы со стороны не было видно, с кем он разговаривает, сержант спросил:

— Товарищ старший лейтенант, вы знаете, что это машина капитана Павловского?

— Чья машина — не играет роли, — ответил Кайманов. — Контрабандой может прельститься не то что водитель командира автороты, но и самого прокурора республики... Погоди-ка, — остановил он сержанта. — Если в стартере действительно терьяк, пометь несколько палочек сегодняшней датой и своими инициалами.

— А потом что с ними делать?

— А ничего. Как положено, сдашь начальнику КПП...

— Есть пометить несколько палочек опия и сдать начальнику КПП, — повторил приказание Гамеза.

Сержант направился к машине, у которой отказал стартер. Из окна Кайманов видел, как водитель с деланно-безразличным видом пожал плечами, но на требование Гамезы проверить стартер заартачился, стал звать командира роты:

— Товарищ капитан! Надо выезжать, а товарищ сержант требует разбирать машину!

Павловский с видом воплощенной законности вышел во двор таможни и, подойдя к водителю, строго приказал:

— Товарищ Ступак, здесь не дискуссионный клуб, а контрольно-пропускной пост пограничной комендатуры. Таможня! Что требует досматривающий, то и выполняйте.

Происшествием заинтересовался и начальник КПП лейтенант Дзюба. Подойдя к спорившему с Гамезой Ступаку, коротко приказал:

— Вскройте стартер.

Водитель, пожав плечами, отвинтил крышку. Гамеза извлек из корпуса стартера целую пачку палочек опия-фабриката. Если учесть, что каждая палочка стоила сто тридцать рублей, здесь, в одном только стартере, был немалый капитал.