Августа кивнула. Поднявшись, она быстро скользнула в рубашку. Ноа надел брюки. Натянув чулки и платье, она повернулась спиной и стояла тихонько, пока он застёгивал пуговицы. Когда Августа приподняла свои тёмные, безнадёжно спутанные волосы, он не смог воспротивиться порыву поцеловать её шею. Улыбаясь, она быстро шагнула в сторону:

— На кухню, милорд.

Вместе они направились в заднюю часть дома и спустились по лестнице ещё ниже той двери, через которую она проникла в дом. Ноа зажёг несколько свечей и пошёл в кладовую, а Августа налила Пану в тарелочку молока. Она как раз поглаживала спинку котёнка, который с жадностью пил молоко, когда Ноа вернулся с буханкой хлеба, головкой сыра и яблоком — золотым.

И Августе вспомнился тот день, когда она поехала в Гайд-парк в надежде встретить там графа Белгрейса. Ей вспомнилось, что было раннее утро и что накануне ночью она почти совсем не спала. Потому что мысли о загадочном незнакомце, который подошёл к ней на ночной садовой дорожке и поцеловал её более страстно, чем она когда-либо представляла себе возможным, вторгались в её сны. Когда тем утром она услышала его крик и, повернувшись, увидела его верхом на лошади, ругающим её за попытку перепрыгнуть то упавшее дерево, она подумала, что каким-то образом сама вызвала его. Точно так же, как накануне ночью. Ей вспомнились его замечания об её лошади, его насмешливое упоминание о знаменитой древнегреческой охотнице (в честь которой Августа и назвала свою лошадь), которая была вынуждена выйти замуж из-за того, что проиграла состязание в ходьбе, остановившись, чтобы поднять три золотых яблока[87].

Ноа передал ей первое яблоко вместе со шляпкой, второе — когда вернул платье, которое она оставила в «Уайтсе». Сейчас он предлагает ей третье золотое яблоко. Точно так же, как говорится в легенде.

Августа посмотрела на него. Но если Ноа и считал третье яблоко важным, он не сказал ни слова. Вместо этого он начал резать хлеб и сыр на маленькие, как раз на один укус, треугольнички. Глядя на него, Августа задумалась над тем, откуда взялся небольшой шрам на его руке, который она заметила. Она подумала, что волосы, упорно пытающиеся упасть ему на глаза, придают лицу Ноа ребяческий вид. Она перевела взгляд на губы, и все мысли о ребячливости испарились. Лорд Ноа Иденхолл был мужчиной. Мужчиной, непохожим ни на кого другого. Но осмелится ли она довериться ему?

Он поставил на стол небольшую фарфоровую тарелку, и Августа, взяв маленькую яблочную дольку, начала тихонько жевать её. Они сидели за огромным столом, расположенным в центре кухни, и смотрели, как Пан слизывал последние капли молока с тарелки. Оба они молчали о том, что произошло между ними, словно боялись, что слова могут заставить волшебство проведённых вместе минут исчезнуть, могут навсегда уничтожить красоту, сотворённую их разделённой страстью. Августа только подумала, что исчезни её мир завтра, она будет знать, что прикоснулась к самому настоящему волшебству.

— Миледи?

Она повернулась к Ноа.

— Я и правда думаю, что, учитывая обстоятельства, вы без сомнения можете обращаться ко мне по имени.

— Августа, вы извините меня? Мне надо кое-что сделать.

— Разумеется.

Поднявшись по лестнице, он покинул кухню. И сразу же после того, как он ушёл, Августа услышала на улице звук подъехавшего кэба. Она подошла к подвальной двери, через которую проникла в дом и которая была всё ещё немного приоткрыта, и поднялась по небольшой лесенке на улицу. Наёмный экипаж, который привёз её сюда несколько часов назад, вернулся и ждал её. Как в сказке про Золушку, пробили часы, и её волшебная история, случающаяся один-единственный раз в жизни, подошла к концу. Августа развернулась и спустилась вниз на кухню.

Ноа уже вернулся, в руке у него было что-то зажато. Лист бумаги. Он протянул его ей.

— Полагаю, это принадлежит вам.

Взяв свой лист с цифрами, она спокойно убрала его в ридикюль.

— Благодарю вас.

Мгновение он молчал, а затем спросил то, что она знала, он спросит. Но надеялась, что всё-таки не станет.

— Что это такое, Августа? Что означают эти цифры?

Она посмотрела на него. После того, как Ноа сделал ей наиболее ценный для женщины дар, ей не хотелось ничего другого, только разделить с ним всю себя. Ей хотелось рассказать о своём детстве и узнать о его. Он никому не показал её записи, сохранил их в тайне. Ради неё. Он не отнёс их к лорду Белгрейсу, как она боялась. Безусловно, она может довериться ему, разве нет?

Но даже думая так, Августа слышала, как у неё в голове звучит осуждающий голос лорда Эвертона:

«Вы можете стать первой женщиной, Августа… но только если они не узнают об этом… не доверяйте никому…»

— Я не могу вам сказать. Мне жаль.

Ноа нахмурился, тень разочарования легла на его лицо.

— Разве то, что мы только что разделили, ничего для вас не значит?

— Разумеется, значит. Значит очень многое. Но то, что было между нами, не даёт вам права вмешиваться в мою жизнь.

Ноа уставился на неё, его разочарование превратилось в гнев.

— Всё это прекрасно, миледи, но, молю, скажите мне, что вы станете делать, если в результате разделённого нами будет ребёнок?

Эта мысль заставила Августу остановиться. Она даже и не думала о возможности появления ребёнка.

— Я не допущу, чтобы моего сына или дочь заклеймили как бастарда, Августа.

— Я тоже не допущу этого.

— По крайней мере, в этом вопросе вы ведёте себя разумно. Когда у вас было последнее месячное недомогание?

Августа была поражена тем, что он откровенно обсуждал с ней такой вопрос. В доме Брайрли, хотя в основном там жили женщины, никогда не упоминали об этом.

— Когда придёт время, милорд, я сообщу, есть ли у вас причины для беспокойства. А сейчас я бы хотела покинуть вас. На улице меня ожидает экипаж.

Схватив её за руку, Ноа резко повернул Августу лицом к себе. Его глаза сверкали ледяным непрощением.

— У меня есть все основания не доверять вам, Августа. Я надеюсь, то, что вы стремитесь спрятать от меня, стоит того, что вы теряете в результате этого.

Отшатнувшись от него, Августа резко повернулась и выбежала из кухни, прежде чем Ноа увидел слёзы сожаления, наполнившие её глаза.

Ноа очнулся от громкого стука в дверь, поспав, как ему показалось, всего ничего. И действительно, если расплывчатое пятно рядом с ним, бывшее часами, показывало правильное время, то и в самом деле с того момента, как он последний раз смотрел на них, прошли всего пара часов. После ухода Августы он остался сидеть в кабинете, в том самом кресле, в котором, вернувшись домой, застал её. Он просидел там до самого рассвета, пока не заснул. Но в отличие от Августы не читал, а только смотрел на ковёр и смятое одеяло, смотрел на то место, где они любили друг друга и где Августа подарила ему свою невинность.

Ноа вспомнил, как она повела себя, когда он спросил об этом листке с цифрами. Почему она отказалась довериться ему? Что скрывала? Ответы на эти и многие другие вопросы так и не появились после ночи размышлений, и, наконец, наклонившись, он заснул в этом самом кресле. В камине медленно угасал огонь.

Сейчас же кто-то, скорее всего Уэстман, снова его разжёг, и жаркие языки пламени лизали только что положенный уголь. На буфете на специальной подставке над спиртовой горелкой стоял кофейник со свежим кофе, дожидающимся пробуждения Ноа. Слава Создателю за Уэстмана.