Августа оценивающе посмотрела на мачеху. На этот раз в ней чувствовалась серьёзность, и это было необычно. Предстоящее событие было очень важным для неё, если не самым важным. С тех пор, как десять месяцев назад двух женщин свёл вместе брак Шарлотты с маркизом, им вполне удавалось вести более или менее мирное сосуществование, нарушаемое только иногда появляющимися разногласиями. Хотя в последнее время усилия Шарлотты выдать Августу замуж переросли из просто неудобных в раздражающие, они избегали существенных раздоров между собой. Однако, несмотря на это, Августа почему-то подозревала, что если она откажет в этот раз, Шарлотта усилит свои сватовские попытки настолько, что жизнь Августы станет совершенно невыносимой. И всё же, она не могла так легко уступить, иначе тогда в следующий раз Шарлотта могла предпринять что-нибудь похуже. Например, нанести визит её портнихе. Боже упаси!

Августа пригладила волосы, замолчав на мгновение, затем повернулась к мачехе лицом:

— Я подумаю об этом.

С тем она и вышла из комнаты, не оставив Шарлотте иного выбора, кроме как смотреть ей вслед.

Два дня спустя Августа занялась счетами отца. Она работала в его кабинете, когда услышала стук в дверь. Посмотрев в другой конец комнаты поверх очков, Августа увидела приближающуюся расплывчатую фигуру дворецкого Брайрли. Она пододвинула очки повыше, чтобы лучше видеть, и задумалась о том, как провела сегодня время. Этим утром она проснулась раньше, чем обычно, около двенадцати, так как домашней бумажной работе давно уже пора было уделить внимание. Теперь же была половина пятого. Она удивилась, куда же ушёл день?

— Да, Тисвел, что такое?

Высокий и худой, дворецкий отдавал предпочтение моде прошлого столетия, и кому-то могло придти в голову, что при его сложении подобное пристрастие будет производить жалкое впечатление. Он же, напротив, выглядел и держался как человек, прислуживающий королевскому семейству, и так оно и было, ведь ему довелось служить при дворе короля Георга III, ещё до того, как тот сошёл с ума.

Последний хозяин, новоявленный граф, уволил Тисвела без предупреждения, взяв вместо него помоложе и более следующего требованиям моды дворецкого. Граф с гордостью признался в этом, когда Августа запросила у него рекомендации Тисвела. На следующий же день она, не теряя ни секунды, предложила Тисвелу должность дворецкого в доме Трекаслов.

— Я приготовил вам чай, леди Августа, — сказал дворецкий, подходя к ней с подносом. — И подумал, возможно, вам будет интересно узнать: только что принесли письма.

Тисвел нравился Августе. Когда он приносил чай — всегда в половине шестого — он обычно оставался, чтобы выпить с ней чашечку и поговорить. Если бы об этом узнала Шарлотта, то непременно пришла бы в ужас, потому что, по её мнению, о панибратских отношениях между слугой и хозяином не могло быть и речи.

Но, в конце концов, то, чего Шарлотта не знала, никак ей не могло навредить.

Августа закончила запись в счётной книге и поставила перо в держатель, прежде чем вытереть тряпкой запачканные чернилами пальцы.

— Спасибо, Тисвел. Я сразу же к тебе присоединюсь. Можешь положить письма на край стола, я займусь ими позже.

Дворецкий сделал так, как она его просила, и начал готовить им обоим по чашке чая со словами:

— Миледи, думаю, что вам было бы интересно узнать…

— Да, Тисвел?

Она быстро пробежала глазами по записанным ею только что цифрам, чтобы проверить итог внизу страницы.

— Там есть письмо от вашего отца.

Августа немедленно отложила книгу и, встав, направилась к столику:

— От папы?

Она, взяв пачку, перебрала приглашения и визитные карточки — все они были адресованы Шарлотте — пока не дошла до письма с характерным почерком отца. Она тут же заметила, что оно адресовано ей, а не Шарлотте, как обычно. Отложив в сторону другие письма, она посмотрела на Тисвела.

— Он пишет мне?

— Да, миледи. Поэтому я и подумал, что вы захотите узнать о нём.

Августа уже вставила нож для бумаг под печать, чтобы открыть первое письмо отца после его недавнего назначения во Францию. Это было длинное послание в полторы страницы, что совсем не походило на него. Его письма всегда были краткими и чёткими, совсем как он сам.

Сев на стул возле чайного столика, Августа начала читать.

Августа посмотрела на дату наверху страницы. 28 апреля 1818 года, ровно двадцать лет со дня смерти её матери. Холодное и неприятное чувство охватило её, когда она осознала, что прошёл уже почти месяц с тех пор, как отец написал письмо. И всё это время, на протяжении нескольких недель, она так и не вспомнила. Как она могла забыть этот день?

Ей было всего лишь восемь лет, когда её мама умерла. Предшествующие два года Марианна была настолько больна, что не могла ничего делать, только наблюдать из окна своей спальни, как играет на улице её маленькая дочь. На вторую ночь после смерти жены отец отвёл Августу на крышу загородного дома. Крепко держа её, он указал на множество звёзд, разбросанных по ночному небу.

— Оттуда, Августа Элизабет, — сказал он ей, — с той звезды, твоя мама наблюдает за тобой так же, как она делала это из окна своей комнаты. В любое время, когда она тебе будет нужна, ты можешь посмотреть на звёзды, и мама будет с тобой.

В тот момент одна звезда и правда, казалось, засветила ярче, чем остальные вокруг неё, и замерцала, как будто подтверждая слова отца. В последующие ночи, когда Августа не могла уснуть из-за кошмаров, она подходила к окну и смотрела на ту самую звезду, находя успокоение в том, что её мама всё ещё рядом, наблюдает за ней, как и говорил ей отец.

Через шесть недель после смерти Марианны маркиз принял пост посла и уехал из Англии, взяв с собой маленькую дочь. В открытом море переживать тоску от потери каким-то образом становилось легче. И всё же, где бы они не находились, каждый год, двадцать восьмого апреля, Августа и её отец вместе шли и смотрели на их особую звезду «Марианну», чтобы вспомнить маму, быть с ней, почувствовать её нежную душу.

Августа встала из-за стола и подошла к портрету матери, который висел уже не над камином, а был предан забвению в тёмном углу с тех пор, как в дом переехала Шарлотта.

Августа осторожно отдёрнула шторы, чтобы лучше рассмотреть его. С холста на неё смотрели мягкие глаза такого же глубокого туманного зелёного цвета, как её собственные. На портрете волосы Марианны насыщенного каштанового оттенка были припудрены и слегка завиты. Когда её причёска распускалась, и горничная начинала расчёсывать волосы, они достигали середины спины. Платье с широкими обручами, вставленными в юбки, узкой талией, с корсетом, усыпанным изящными бантиками, было её любимых цветов — зелёного и фиолетового. В руке она держала небольшую книжку стихов с красной лентой. Эту книгу она часто читала своей дочери, когда та была маленькой.

— Прости меня, мама, — прошептала Августа, закрыв полные слёз глаза.

Только через несколько минут Августа, наконец, вернулась к чайному столику. Она взяла письмо, но не для того, чтобы закончить читать, а чтобы свернуть и отложить. Она подняла глаза и увидела, что Тисвел наблюдает за ней. Его глазах были исполнены сочувствия и понимания. Однако, видя, что ей сейчас необходима уединённость, он задумчиво молчал и просто протянул ей чашку чая.