Августа нахмурилась.
— Разумеется, нет. Но почему вы так уверены, что Общество припишет моё открытие себе?
— Потому что знаю их всех слишком хорошо. Должен ли я напоминать, что когда-то был одним из них? Юная леди, когда я говорю, что для них нет ничего важнее их проклятого мужского честолюбия, вы должны верить мне. Ничего! На протяжении почти двух столетий им удавалось не допускать женщин к работе Общества. Женщин, которые могли внести существенный вклад в науку. И всё ради сохранения их женоненавистнической гордости! Но вы стоите на пороге открытия того, от чего они не смогут отмахнуться. Вы можете стать первой женщиной, чья судьба в астрономии будет другой; можете потребовать признания! Но только если они не узнают об этом заранее и им не хватит времени остановить вас. Хорошенько запомните мои слова, Августа. Не доверяйте никому.
Закончив свою эмоциональную речь, лорд Эвертон отвернулся и, подойдя к противоположному окну, угрюмо уставился на улицу.
Августа осталась стоять на прежнем месте, ругая себя за то, что вообще осмелилась задаться вопросом о верности суждений лорда Эвертона. Как она могла так в нём усомниться? В нём, подумать только! Граф взял её под своё крыло, когда она была никем, совершеннейшим новичком, когда она едва ли что-то знала о звёздах и полночном небе. Несмотря на её пол, он учил, поощрял её. Немногие мужчины, занимающие такое же положение в обществе, стали бы это делать. Большинство считало женщин абсолютно пустоголовыми и примитивными созданиями, неспособными занять хоть сколько-нибудь важное место в научном кругу. Граф показал ей путь, аккуратно направлял её, пока она не оказалась на самом-самом краю своего открытия.
И это было её открытие. Этот крошечный, доселе никому не известный огонёк в ночном небе, никем до неё не замеченное движение. Судя по положению, наблюдаемый ею объект был намного, намного важнее любой звезды. Годами она с любопытством всматривалась в него, месяцами наблюдала за ним, измеряла, фактически, каждую ночь тщательно записывала его движение. Это было её собственное маленькое полночное сокровище. Она трижды проверила все свои расчёты прежде, чем окончательно убедилась в их правильности. И только тогда пошла к своему другу, наставнику, благороднейшему из людей лорду Эвертону.
Его наблюдения подтвердили правоту Августы — там, в небе было действительно нечто необычное. Но рассказывать об этом уважаемому и закрытому Королевскому обществу следовало с осторожностью. Особенно учитывая, что открытие было сделано неизвестным, любителем, женщиной. Когда-то лорд Эвертон входит в Королевское общество, потому мог помочь ей пройти через определённые формальности, но лишь покровительство действительного члена Общества обеспечило бы ей признание.
Хорошенько подумав, Эвертон предложил Августе обратиться к его другу графу Белгрейсу, которого он полагал человеком честным, неспособным отвернуться от неё только из-за того, что она женщина. И они были так близки к этой последней части своего плана, пока она всё не испортила, потеряв самое главное подтверждение своего открытия.
Граф Эвертон был прав. Она должна забрать свои записи у лорда Ноа, невзирая на цену.
Невзирая на риск.
Невзирая на последствия.
* * *
Сняв перчатки, Ноа положил их и свою касторовую шляпу на столик в прихожей. Он только что вернулся с прогулки в компании Элеанор, Кристиана и Сары. Они навещали тётю Эмилию, якобы чтобы насладиться пирожными и чаем, но на самом деле Ноа надеялся, что от природы весёлый нрав его тётки смягчит скорбь в глазах Сары, которая, казалось, поселилась там навсегда.
И через три часа, когда было съедено неисчислимое количество пирожных, выпито несколько чайников цветочного чая с лимоном, он должен был признать, что настроение Сары улучшилось. Эмилия развлекала гостей забавными рассказами о своих наиболее памятных карточных победах — даже невозмутимый Финч не смог сдержать улыбки, услышав некоторые из них — а затем даже раскрыла одну свою тайную тактику, взяв с них, разумеется, священную клятву держать всё в секрете.
К тому моменту, когда пришло время уходить, Сара вновь стала похожа на саму себя прежнюю. На ту Сару, которую Ноа знал и с которой вырос. Это давало ему надежду, что вскоре она излечится от своей скорби и станет жить дальше, устраивая собственную судьбу.
На приставном столике, на подносе Ноа ждала стопка писем и несколько визитных карточек знакомых. По дороге в кабинет он начал их просматривать, мысленно сортируя в зависимости от важности. Там было письмо от его солиситора[79], который сообщал, что остававшиеся долги Тони выплачены ещё на прошлой неделе и что Саре больше не о чем беспокоиться. Другое письмо пришло от управляющего поместья Иден-Корт, что в Йорке[80], фамильного владения, зеленеющие земли которого видели множество разных исторических событий, здесь два века назад сходились в битве роялисты и пуритане[81], и эти земли были завещаны Ноа отцом.
Положив эти два наиболее важных письма на свой письменный стол, он только было собрался отложить остальные в сторону до того времени, когда сможет ими заняться, как одно письмо из пачки привлекло его внимание. Скорее, он заметил не сам конверт, а надпись на нём, именно она заставила его вновь взглянуть на послание — почерк казался и не мужским, и не женским, каким-то неестественным, словно отправитель с особой тщательностью выводил каждую букву. Взяв письмо, Ноа заметил, что с обратной стороны оно скреплено простой сургучной печатью. Он быстро вскрыл конверт и прочёл вложенную в него записку:
Умным себя считаешь,
Но всё же умнее я.
В опасные игры играешь,
Но не победишь меня.
Не было ни подписи, ни намека на то, кто мог отправить письмо, ни разъяснения, что хотели этим сказать. Только четыре короткие угрожающие строчки.
Прочтя послание ещё раз, Ноа задержал взгляд на одном особенном слове. Опасные.
Его самая первая мысль была об Этертоне. Они испытывали жгучую ненависть друг к другу, к тому же Этертон только что вернулся в город и начал впервые появляться в свете после дуэли с Ноа в прошлом сезоне. И если судить по их стычке той ночью в «Уайтсе», то можно сказать, что за прошедшее время Этертон никоим образом не поумнел. Мужчина, готовый унизить самого себя, наградив ребёнком чужую невесту, определённо не станет чураться отправки угрожающих писем. Но с какой целью? Он должен был понимать, что первым попадёт под подозрение. Мог ли он быть настолько безумным?
Затем Ноа подумал о лорде Эвертоне. Хотя граф и попытался скрыть это, но ему явно стало неуютно, когда он увидел тот лист с символами из кармана куртки Августы. Было ли письмо предупреждением, с помощью которого Эвертон хотел запугать Ноа и заставить вернуть бумагу? А если так, то кто может утверждать, что письмо не было написано самой Августой? Он не слышал о ней и не видел её с той ночи в «Уайтсе», словно она уединилась ото всех, отказавшись в один миг от преследования лорда Белгрейса. Если же письмо действительно каким-то образом связано с Августой Брайрли, то что может быть такого важного в цифрах, написанных на той бумаге?