Наверно, меня спасла интуиция. Я не увидела, а скорее каким–то шестым чувством ощутила острое как бритва, прозрачное лезвие, стремительно пронесшееся в паре миллиметров от моей шеи, и успела плавно отклониться в сторону. В холодном воздухе закружился клочок срезанных рыжих волос. Тварь разочарованно заскрипела. Не оставляя мне времени на передышку, на меня тут же бросилось второе агрессивное существо. И опять – меня снова спасла отнюдь не собственная ловкость, а предупреждающий бледный солнечный зайчик, вовремя отразившийся от лезвия противника, одно приближение которого тут же покрывало мои локоны белым налетом изморози. Клинок Нурилона встретился с невидимым оружием. Раздалось громкое шипение, которое можно услышать, когда пышущую жаром заготовку будущего меча погружают в бочку с холодной водой.

– Спаси меня Аола! – испуганно взмолилась я. – Похоже, эти твари и в самом деле сделаны изо льда!

Часто ли каждому из нас приходится попадать в действительно опасную ситуацию? Не знаю, но так тяжело как сейчас, мне не приходилось даже во время боя с моим недавним врагом и сводным братом – принцем Ужасом. Только что я неразумно сетовала, как трудно отражать удары ледяных тварей и жаловалась самой себе – что хуже быть уже не может. Но стоило тварям напасть на меня одновременно, как тут же стало ясно – я сильно ошибалась… Я вертелась из стороны в сторону, приседала, проскальзывала под призрачно мелькающими лезвиями и исполняла настоящие балетные пируэты, никогда не доступные мне ранее. Соприкосновение моего меча и ужасного оружия морозных существ рождало сноп искр. Думаю, со стороны это выглядело даже красиво. Но я не имела ни малейшего шанса устоять хотя бы против одного из этих бойцов. А уж против двоих… Неожиданно, при очередном наклоне, я ощутила что–то узкое и твердое, надавившее на мой бок. И как же я могла забыть! В боковом кармане колета лежало Зеркало истинного облика, уже не раз выручавшее меня в затруднительных случаях. Я отскочила в сторону, выхватила из кармана волшебный артефакт и, повернувшись вполоборота, поймала в его стеклянной поверхности отражение одной из тварей. От ужаса я глухо вскрикнула и чуть не выронила зеркало из пальцев. Попав в поле действия магического предмета, существо стало видимым. Зеркало явило мне что–то омерзительно бесформенное, напоминавшее перекрученный ворох склизких сизых щупалец, в самой гуще которых тут и там постоянно открывались треугольные, зубастые пасти. Тварь обладала десятком гибких, тощих, хлыстообразных конечностей, каждая из которых оканчивалась огромным, острым, стеклянно поблескивающим когтем–лезвием. Я застыла как вкопанная, не в силах отвести взгляда от жуткого зрелища. Пользуясь моей неосмотрительной оплошностью, тварь с победным ревом прыгнула на мою открытую для налета спину. Не поворачиваясь, я что было сил ударила мечом назад, попав точно в один из разверстых ртов необычного врага. Тварь жалобно взвыла, дернулась, но не смогла сдержать поступательного движения и по инерции еще сильнее нанизалась на пылающее острие Нурилона. Поток синей, дурно пахнущей жижи хлынул из рассеченного тела, мгновенно ставшего видимым. Вторая тварь, совершенно взбешенная видом издыхающей на земле напарницы, взмахнула всеми когтями… У меня не оставалось времени для того, чтобы освободить меч от густой, вязкой серой массы, в которую стремительно превращалось убитое мною существо. Я просто бросила клинок, выхватила из ножен Разящую иглу и метнула ее во второго противника. Тонкая дага мелькнула в воздухе и напрочь отсекла твари одну из конечностей. Коготь упал на увядшую траву. Раненое существо оглушительно завопило, поджало искалеченный обрубок конечности и, свернувшись в воронку урагана, взмыло в небо. До меня еще долетали его яростные, полные мстительного обещания вернуться и поквитаться, вопли, когда оно стремительно улепетывало прочь. Убитая тварь растекалась, таяла как мороженое, превращалась в лужу серой жидкости, медленно впитывающейся в песчаный речной берег. Вскоре от нее не осталось ни малейшего следа.

Я жалобно всхлипнула, опустилась на колени и, закрыв лицо руками, бурно разрыдалась от пережитого потрясения, боясь поверить в то, что я каким–то чудом осталась жива.

Марвина пошатывало от усталости. Мысленно, он уже давно и неоднократно послал к разэтаким гоблинам и подбивших его на эту непыльную работенку Генриха с Саймонариэлем, и короля Ульриха – милостиво разрешившего молодому некроманту удалиться от двора, и даже свою распрекрасную женушку, которая, подхватив юбки, шустро умчалась куда–то, примерять новомодные наряды. Прописная истина гласит: не можешь изменить саму жизнь – тогда измени отношение к ней. Но Марвин все и всегда привык делать по–своему. Разлюбить Лепру он уже не мог, мысль избавиться от магического дара и зажить жизнью простого человека казалась кощунственной, а игнорировать насущные проблемы друга – стало бы самым недостойным поступком. И Марвин позволил себя уговорить. А если ты начинаешь уступать, то остановиться уже не возможно. Архимаг попробовал в корне изменить безмерно опостылевшую ему, пресную придворную жизнь, сводившуюся к однообразному простаиванию за пышным королевским креслом. Он мечтал о приключениях. А вместо этого – получил еще более нудную и обременительную тягомотину. Нет, он конечно же не был ленивым или черствым. Кроме того, по–первости, Марвину и самому понравилось проявлять благородство. Сначала он согласился усилить городские стены заклинаниями, направленными на отражение враждебной магии, потом сам вызвался позолотить крыши всех зданий без исключения, включая и кровли самые маленьких домиков. Затем он переместил через пространственные порталы экзотические, изумительной красоты растения, беспримерно украсившие столичные сады. А теперь, в итоге, его попросту неблагодарно выматывали всякими бытовыми мелочами, больше подошедшими бы дешевым дилетантам–фокусникам, выступающим в ярмарочных балаганах. Баламуты–гномы ежедневно приставали с идеей заменить воду в фонтанах на пиво, а эльфы наоборот – слезно упрашивали мага наложить на вечно подвыпивших гномов заклятие пожизненного, стойкого отвращения к спиртному. Демоны из отряда Азура, охранявшие невиданную по размеру стройку и проявлявшие повышенный интерес к прелестным сильфидам, умоляли некроманта сварить какое–нибудь любовное зелье, а заодно – чуть подправить внешность несговорчивых дам путем сильного повышении волосатости по всему телу и укорачивания ног в половину, что по их мнению, придало бы красоте местных девушек более утонченный, демонический колорит. Сильфские же кавалеры, и так уже весьма обозленные постоянной эротической озабоченностью крылатого гарнизона, доводили мага до истерики требованиями наградить настырных демонов срочной, поголовной и стопроцентной импотенцией. И не трудно догадаться, у кого в итоге голова шла кругом от всего обилия этих противоречивых, взаимоисключающих, а поэтому – совершенно невыполнимых просьб. Правильно – у Марвина! Казалось бы, чего проще – отсылай всех просителей к Генриху, ведь для того в мире и существуют Повелители, чтобы мудро разруливать возникающие, запутанные ситуации, но правитель сильфов…

Марвин тяжело вздохнул и неодобрительно покосился на Генриха, стоявшего рядом, среди каменных блоков недостроенной стены. Повелитель совершенно не собирался решать чужие проблемы, он от собственных то не знал, куда бы деваться. Сейчас благородный барон совсем не походил на утонченного, могущественного наследника древнего рода. Сейчас он точь–в–точь напоминал какого–нибудь тугодума каменотеса из самой захудалой провинции, и пахло от него – соответственно. Красавец некромант брезгливо сморщил нос и принялся массировать ноющий по причине авральной работы, затылок. Такой мучительной головной боли ему не довелось испытывать даже на утро после недавней королевской свадьбы.

– Генрих, – жалобно попросил Марвин, – переодел бы ты рубашку, что ли…

– Ага, вижу, она малость загрязнилась. – Покладисто согласился барон. – Хотя, зная твои вкусы, я бы скорее склонился к версии, что ты не одобряешь ее цвет.