На рассвете его задержали два смуглых горбоносых солдата, пограничники, привели на заставу, сдали дежурному офицеру.

Часа через два за Сологубовым приехал американский майор, который провожал его в августе прошлого года.

— С благополучным прибытием, приятель! — шумно приветствовал он Сологубова и, посадив в машину, помчал прямо на аэродром.

Самолет прибыл в Мюнхен ночью. Несмотря на поздний час, его ожидали. Сологубова встретили инструктор Холлидз — добродушный верзила, знакомый ему по разведшколе, и комендант загородной конспиративной квартиры, на которую они втроем сразу же и поехали на служебном «оппеле».

Вскоре туда приехал невысокого роста худощавый человек в плаще. У него были острые, глубоко посаженные глаза и тонкие бледные губы, на которых застыла ироническая усмешка. Пока он раздевался и причесывал темные с сединой волосы, Сологубов внимательно разглядывал его и пришел к выводу, что это, наверное, и есть тот самый Мальт, новый заместитель генерала Кларка.

Сологубов не ошибся. Это действительно был Мальт. Он и повел первый допрос (иначе эту выматывающую процедуру назвать было нельзя) по всем пунктам выполненного агентом 0775 задания. Сидевший рядом с ним за столом капитан Холлидз больше занимался магнитофоном — то включал его, то выключал, чтобы не засорять ленту пустыми, не относящимися к делу отступлениями, на которые Мальт вызывал Сологубова, чтобы сбить его с плавного, продуманного рассказа.

Призывая на помощь всю свою выдержку, Сологубов старался не поддаваться на эти опасные уловки, говорил не спеша, взвешивая каждое слово, иногда дважды повторял сказанное, как бы подчеркивая его важность, а на самом деле для того, чтобы выдержать до конца взятый неторопливый темп рассказа. Спешка могла погубить его, сократив и так мизерное время на обдумывание того, что он должен был говорить согласно выработанной в Москве легенде.

Когда капитан Холлидз по знаку Мальта окончательно остановил бобину магнитофона, было семь часов утра. У Сологубова гудело в голове от двух бессонных ночей и перевозбуждения, вызванного длительным умственным напряжением. Мальт встал из-за стола, надел плащ, сказал:

— Генерал Кларк дает вам пять дней на подготовку письменного доклада. Во вторник он вас примет...

И вот этот вторник настал. В половине девятого у ворот виллы раздался клаксон блестящего черного лимузина, присланного от генерала, и Сологубова повезли в Мюнхен. Плавно покачиваясь рядом с Холлидзом на упруго-мягких подушках комфортабельной машины, Петр прикидывал, неужели всех агентов «Службы-22», вернувшихся с задания, возят на доклад к шефу в таком роскошном восьмицилиндровом форде? В это не особенно верилось после шестичасового беспрерывного допроса с пристрастием, который устроили ему в первую ночь по возвращении. И вообще, насколько он знал, бесцеремонные в своем большинстве офицеры американской разведки тонкостью в обращении не отличались. Может быть, генерал Кларк составлял исключение и был не только теоретиком разведки, к которым он себя причислял, но и неплохим психологом?

Аппарат «Службы-22» размещался в двухэтажном особняке казарменного типа. С фасада у него были две двери — одна наглухо закрытая, другая действующая, с небольшой вывеской из черного стекла: «Контора транзитных перевозок». Особняк стоял на углу, и внутрь его вела еще одна дверь — из узкого, мрачного переулка. Над нею тоже была надпись на черном стекле: «Только для служащих транзитной конторы». Этим входом и пользовались все сотрудники «Службы-22 », включая и ее шефа.

Кабинет генерала Кларка, куда Холлидз провел Сологубова, находился на втором этаже, в самом конце длинного коридора с блестящим паркетом и красной ковровой дорожкой посередине.

Кларк поднялся из-за стола — высокий, не по годам стройный, с розовым моложавым лицом и светлыми, расчесанными на косой пробор волосами, — протянул Сологубову руку:

— Рад вас, мой друг, поздравить с благополучным возвращением.

— Благодарю, сэр.

Сологубов сел на предложенное ему место перед массивным столом шефа. Напротив, в таком же мягком, удобном кресле расположился капитан Холлидз. Только что вошедшая Рут Смиргиц заняла столик переводчицы и стенографистки.

Справившись о самочувствии Сологубова, генерал без лишних слов перешел к делу.

— К моему великому сожалению, — сказал он, глядя в сторону собеседника, но не в лицо ему, а куда-то выше, — я не смог еще ознакомиться с вашим письменным докладом.

Сологубов вопросительно поднял брови, потом перевел взгляд на Рут, через которую он отправил свой отчет еще два дня назад.

— Нет-нет, госпожа Смиргиц здесь ни при чем! — с извинительной улыбкой заметил Кларк. — Просто у меня не нашлось времени для читки вашего доклада. Поэтому вам, любезнейший, видимо, придется изложить его основные положения устно. Не возражаете?

— Ну что ж, можно и устно.

Сологубов понял, что это еще один из этапов проверки. Первый его отчет Мальт записал на магнитофоне, второй с помощью Рут Сологубов подготовил сам, теперь генералу понадобился третий... Потом все эти доклады, наверное, сличат, чтобы, выявив несоответствия и противоречия, припереть автора к стене. Остается одно — напрягая память, повторить свой доклад без погрешностей и отступлений от прежних двух.

Сологубов перевел дыхание и начал рассказывать вдумчиво и не спеша. Кларк время от времени задавал вопросы, из которых Сологубову стало ясно, что генерал уже ознакомился с его письменным отчетом и, похоже, ознакомился неплохо. Значит, его доклад действительно нужен только в целях перепроверки? Но почему же в таком случае его никто не записывает? Рут что-то ищет в своей сумочке. Верзила Холлидз, вытянув длинные ноги и сложив на груди руки, близок к дремоте, убаюканный уже знакомым ему рассказом. Расстегнув светло-серый пиджак, Кларк внимательно слушает, однако его холеные руки, лежащие на столе, тоже не притрагиваются к карандашу. Не видно нигде в генеральском кабинете и магнитофона или другого записывающего аппарата. Впрочем, такого аппарата и не должно здесь быть. Генри Кларк, как истинный джентльмен, которым он старается себя показать перед сотрудниками, не может снизойти до грубых, прямолинейных методов Мальта и Холлидза. Если запись третьего отчета Сологубова сейчас и делается, то делается тайно.

Ровно в двенадцать по распоряжению генерала в кабинет подали кофе. После того как все подкрепились, Сологубов продолжил рассказ о своем пребывании в Советском Союзе — месяц за месяцем: что делал, как делал, результаты.

Когда он дошел до характеристики разведанного им района, Кларк засыпал его уточняющими вопросами. Генерала особенно интересовала система ПВО этого района — имеются ли аэродромы, взлетно-посадочные площадки, их длина, ширина, покрытие. Он обстоятельно расспрашивал о наличии там укрытий для самолетов, их местонахождении, где расположены авиационные склады и склады ГСМ, какова система радарных установок.

Среди вопросов шефа «Службы-22» имелось немало и таких, которые не могли быть предусмотрены в Москве. Сологубову приходилось по ходу доклада импровизировать. Это было рискованно, его могли уличить во лжи, тогда достоверность всего доклада была бы поставлена под сомнение.

Сологубов весь взмок от напряжения, сердце стучало часто и тяжело, будто он подымался в гору с непосильной ношей. Казалось, еще немного, и он сорвется, не выдержит потока вопросов. Усилием воли он преодолевал это минутное малодушие и старался отвечать спокойно и неторопливо, чтобы выгадать как можно больше времени на обдумывание.

Доклад Сологубова в общей сложности продолжался два с половиной рабочих дня. В четверг, незадолго перед обеденным перерывом, он закончил рассказ, с волнением ожидая вывода генерала. В этом выводе была вся его судьба, а может быть, и жизнь.

Заключение шефа оказалось весьма кратким и, к удивлению Сологубова, не окончательным.

— Информация, которую вам, мой друг, удалось собрать, — сказал Кларк, — явится существенным вкладом в нашу оценку этого уральского района, его уязвимости при воздушном нападении с помощью специальных видов оружия. Однако окончательный вывод впереди — по ознакомлении с вашим письменным докладом.