Когда триумф Наполеона стал для всех очевидным фактом, Меттерних вернулся к привычным занятиям, начал посещать и салон Вильгельмины в особняке Пальма. Удивительно, но герцогиня теперь была рада его видеть и поздравляла министра с тем, что он «разорвал наконец путы, не позволявшие ему бывать в ее доме». Герцогиня говорила, что теперь, когда «над всеми нависла угроза войны, они должны дружить и жить в согласии». Но Меттерниху была нужна не только дружба. Он не переставал любить герцогиню и, похоже, вряд был способен на то, чтобы ее разлюбить. Меттерних признавался ей, что даже плакал из-за нее и искал утешения у друзей. Без герцогини он чувствовал себя одиноким путником, «человеком, выброшенным на берег после кораблекрушения и потерявшим все на свете».

После известий о возвращении Наполеона в Париж герцог Веллингтон назначил свой отъезд из Вены на 28 марта. «Я отправляюсь на территорию Нидерландов, Бельгии и Люксембурга и принимаю командование армиями», — объявил он всем. Герцогиня де Саган устроила в его честь прощальный прием, на котором Веллингтон расцеловал дам, пообещав «встретиться с каждой и со всеми вместе в Париже».

В британском посольстве снова поменялось руководство. Теперь главными лицами в нем стали лорд Кланкарти и лорд Каткарт, советники Веллингтона. Мирная конференция так и не завершилась. Вот-вот должна была начаться война.

Проведя очередное затянувшееся до ночи совещание, Фридрих фон Генц, секретарь конгресса, на следующее утро проснулся поздно, когда на столике его уже ожидали чашка кофе и утренняя газета «Винер цайтунг». Он взял газету и сразу же увидел на первой полосе объявление: «Награда 10 000 дукатов. Ее получит любой, кто доставит живым или мертвым известного публициста Фридриха фон Генца или предъявит доказательства его убийства». Прокламация была подписана самим Наполеоном.

Каково ему было читать этот, по сути, приговор к смерти! Генца уже мучила бессонница из-за страха мести Наполеона за то, что он готовил документ, объявивший его преступником. Теперь же, когда обещаны немалые деньги за его голову, на него начнут охотиться и наемные убийцы, и просто желающие подзаработать. Все знают, где его дом на Зайлергассе. Как ему теперь возвращаться домой по темным улицам после поздних совещаний и салонных приемов? Его жизнь в опасности.

В то же утро к нему на квартиру пришли Доротея и князь Клам-Мартиниц. Найдя Генца в крайне встревоженном состоянии и посреди разбросанных вещей и наполовину упакованных чемоданов, они поинтересовались: куда это он собрался уезжать? «Взгляните! — сказал он, показывая газету. — Мне надо бежать из города». Он насыпал какой-то порошок в чашку, с трудом поднес ее дрожащими руками ко рту и выпил. Доротея посмотрела на газету и чуть не рассмеялась. На ней стояла дата — 1 апреля 1815 года.

Оказалось, что над Генцем подшутил князь Меттерних. Он придумал выпустить специальный номер «Винер цайтунг» ко дню всех дураков, который еще называют днем веселых розыгрышей. Шутка получилась не очень веселая. Но на ужине у баварского князя Карла фон Вреде секретарь Генц усердно доказывал, что он якобы не поддался розыгрышу Ему никто не верил. Все уже знали, что шутка Меттерниха чуть не свела в могилу его несчастного помощника.

Помирившись с герцогиней, Меттерних теперь мог и пошутить. Но князю Талейрану было не до смеха. Придя к власти, Наполеон запретил отправку каких-либо средств в Вену. Он наложил арест на счет посольства в Банке Франции и на все кредиты. По указанию Бонапарта было конфисковано личное состояние Талейрана, стоившее миллионы франков, как и имущество многих других французских делегатов на конгрессе. Талейрана беспокоила и судьба конфиденциальной переписки с королем и министерством иностранных дел. «Надеюсь, что ваше величество взяли с собой все письма, которые я имел честь отправить вашему величеству, а также посланные мною в министерство иностранных дел», — спрашивал Людовика министр. У посланника имелись все основания для тревоги. В переписке содержалось много такого, что могло не понравиться его новым союзникам, и он не хотел, чтобы некоторые письма попали в их руки.

Ответ пришел от исполняющего обязанности министра иностранных дел во временной администрации короля в Брюсселе, и он не был удовлетворительным. Несколько депеш были сожжены, в том числе секретные доклады с Эльбы и документы, относящиеся к предполагаемым планам похищения Наполеона. К сожалению, правительство уезжало из Парижа в спешке. «Я не успел, князь, захватить крайне важные бумаги», — сообщал с горечью один из чиновников короля. Не успели это сделать и другие министры.

Таким образом, основная часть переписки Талейрана, связанная с Венским конгрессом, не говоря уже о секретном договоре с Австрией и Британией, по-прежнему находилась в кабинетах министерства и ожидала, когда ею заинтересуется Наполеон.

VIVE LE ROI![6]

Возвращение Наполеона в Париж заставило конгресс обратить внимание еще на одно неприятное обстоятельство: присутствие в Неаполе Иоахима Мюрата, все еще остававшегося королем. Мюрат по-прежнему был таким же неугомонным и развязным кавалеристом, способным на неожиданные и рискованные действия. Он явно собирался воспользоваться новой драматической ситуацией. 30 марта, когда конгресс был поглощен событиями во Франции, Мюрат призвал к объединению Италии и внезапно напал на папские владения.

Это был опрометчивый шаг, и многие советники отговаривали Мюрата. Жена Каролина первая убеждала его не предпринимать ничего такого, что могло бы нарушить договоренности с Австрией. «Мне от союзников ничего не надо, если все итальянцы хотят, чтобы я был их сюзереном», — заявил Мюрат.

Даже Наполеон возражал против вторжения в папские права. Он советовал Мюрату не делать этого, по крайней мере пока.

Для него было важно выиграть время. Мюрат должен оставаться на юге и держать австрийцев в напряжении относительно их итальянских территорий. Но Мюрат воодушевился успехами Наполеона и решил испытать свое счастье. Он был уверен, что преуспеет, как это уже случалось при Маренго, Аустерлице, Йене, Прейсиш-Эйлау и в других битвах, где кавалерист, предпринимая дерзкие атаки, играл ключевую роль в победах Бонапарта.

Талейран давно предупреждал дипломатов в Вене об опасности, которую представляет Мюрат. Теперь делать это ему стало легче. Агрессия Мюрата, говорил француз, «открыла глаза австрийцам и развеяла их сомнения».

И дело даже не в том, что Австрия наконец осознала угрозу, исходящую от Мюрата. Неаполитанский король совершил грубейшую ошибку. Австрия объявила войну и отправила в Италию стотысячную армию. Проблема Неаполя, как и предполагал Талейран, «скоро будет снята с повестки дня».

После Неаполя разрешатся и другие проблемы. «Нам останется лишь собрать все статьи, по которым достигнуто согласие, объединить их в один документ и завершить конгресс», — рассуждал Талейран. Князь больше всех был заинтересован в скорейшем подведении итогов. Его посольство осталось без средств. Ему удалось добиться финансовой помощи у Британии, но денег хватало только на самые необходимые расходы, счета оставались неоплаченными. Талейрану пришлось отправить домой многих сотрудников, в том числе шеф-повара и нескольких помощников. Наполеон тем временем лишил его статуса официального дипломатического представителя Франции.

Из Парижа уже ехали курьеры с бумагами о ликвидации миссии Талейрана, Дальберга, всей «дипломатической фаланги» во дворце Кауница. Французские дипломаты больше никого не представляли, кроме короля, бежавшего из страны.

В Вене крайне неприязненно стали относиться к Бурбонам, покинувшим Францию без малейшего сопротивления: у сторонников короля оказалась «заячья душа». Лорд Каслри говорил о них: «Королевские брехуны. Им бы только кричать Vive le Roi!» Это была реальная проблема. Талейран действительно считал: король должен был доказать, что он пользуется поддержкой народа. Ему нужно как можно скорее вернуться во Францию, и в любом случае королю не следует оставаться где-либо вблизи побережья. Это может создать впечатление, будто он готовится снова бежать в Британию.