Конечно, у России есть свои права, согласился Каслри и тут же добавил: но они не должны ущемлять права других стран, прежде всего соседей. Планы царя, вероятнее всего, настроят поляков, живущих в соседних государствах, например в Восточной Галиции, входящей в состав Австрии, на борьбу за независимость, и это скажется на стабильности во всем регионе. Царь заявил: его решение единственно верное в условиях, когда русские армии уже находятся в Польше. Каслри спокойно ответил: права русского самодержца не могут основываться только лишь на завоеваниях.

Стало ясно, что позиции двух стран совершенно не совпадают и примирение на основе личной дипломатии вряд ли возможно. Позднее в тот же день Каслри передал царю меморандум, в котором подытожил их дискуссию (как и протокол, меморандум стал еще одним дипломатическим наследием Венского конгресса). Лорд Каслри написал: он твердо убежден в том, что все теперь зависит от Александра, — «принесет ли конгресс благо человечеству или станет ареной бесстыдной силовой борьбы за господство».

Затем, пока царь до двух часов ночи пребывал в салоне княгини Багратион, лорд Каслри составил еще один меморандум: политика России в отношении Польши «посеет зерна новой войны», «возбудит недоверие между странами и погубит все наши надежды на мир и покой». Британец разослал записку всем союзникам, кроме России.

Действительно, проблема Польши превращалась в главный камень преткновения, «зубную боль» мирной конференции. Британия и Россия не шли на уступки, и дипломаты двух стран косились друг на друга. Однако существовал еще один повод для разногласий — Саксонское королевство.

Географически оба региона были тесно связаны: польские равнины на юге без каких-либо явных природных разграничений сливались с саксонскими низинами. Исторически в конце XVII века ими правила одна и та же династия. В шестидесятых годах XVIII столетия отношения между ними обострились, но Наполеон воссоединил их, создав Саксонское королевство и Варшавское герцогство и подарив их затем королю Саксонии.

Возникала дипломатическая головоломка. Если воссоздать Польшу по планам царя, то конгрессу придется отнять земли у Австрии и Пруссии. Пруссия, потеряв польские территории, потребует компенсацию с тем, чтобы увеличить свое население, как это было обещано, до уровня 1805 года, и возмещение она могла получить только за счет Саксонии. Иными словами, если удовлетворить желание царя, то ничего не останется, как отдать Саксонию королю Пруссии. Оба монарха давно заключили сделку и готовы были отстаивать свои интересы до конца.

Естественно, такой ход событий не устраивал очень многих и на конгрессе, и за его пределами. Король Саксонии не желал уступать ни пяди своей земли, хотя и пребывал в заточении в прусской тюрьме. Представитель короля на конгрессе граф Фридрих Альбрехт Шуленбург протестовал как мог, несмотря на обструкцию. Пруссаки отказались признавать его полномочия как официального делегата и требовали от других поступать таким же образом.

В защиту саксонских бедолаг выступил, конечно же, Талейран. И сделал он это в своей обычной насмешливо-саркастической манере. Когда пруссаки аргументировали свое право на Саксонию предательством ее короля по отношению к союзникам, Талейран наивно спросил: «Разве сей грех не лежит на всех нас?» Разве Австрия, Россия и Пруссия не клялись в разное время в верности Наполеону? Все в Вене в тот или иной момент заявляли о преданности завоевателю, все, исключая Каслри и его Британию. Почему же наказание должен нести только король Саксонии?

И в салонных альковах, и на званых ужинах, и на приемах в посольствах Талейран клеймил территориальные претензии пруссаков как «аморальные», «безрассудные» и даже «преступные». Если Пруссия завладеет Саксонией с ее крепостями, замками, дворцами и землями, предупреждал Талейран, то Европа получит в самом центре могущественное государство, способное угрожать не только Франции, но и всему континенту.

Представители германских государств и княжеств большей частью были солидарны с Талейраном. Убедительнее всех высказался герцог Саксен-Кобург-Заальфельдский. Пруссия не имеет никаких оснований для завоевания Саксонии, по крайней мере по международному праву. Не было и факта капитуляции. Король не отрекался и никогда не отречется от своих прав. Выносилось ли какое-либо решение международного суда или трибунала? Никакого суда не было, и королю следовало бы предоставить право на самозащиту.

А что желает народ Саксонии? Ему нужен свой король, законный король, Фридрих Август. И кроме того: разве лидеры конгресса хотят создать прецедент, когда одна держава сбрасывает с трона законного сюзерена соседней страны и захватывает ее территорию? Такие методы ничем не отличаются от своевольных действий Наполеона Бонапарта. Неужели нас ничему не научили кровавые уроки последних двадцати лет?

Сентенции герцога никак не повлияли на пруссаков. Они воевали и проливали кровь не для того, чтобы выслушивать нотации побежденного врага и мелкотравчатых князьков, подпавших под его влияние. Они чувствовали за собой и сильную руку русского царя — государь настолько прогневался, что угрожал взять вожжи в свои руки. Русская армия в Саксонии, и Александр в любой момент может отдать ее своему союзнику

Угроза серьезная, и царь вовсе не шутил. По иронии судьбы, больше всего встревожились посланники Пруссии Гарденберг и Гумбольдт. Они не возражали против того, чтобы завладеть Саксонией, но их не устраивал способ, предложенный русским самодержцем. Пруссия окажется не только в долгу, но и в милостивой зависимости от России.

Обеспокоенный такой перспективой, Гарденберг взялся за перо и написал срочное послание министрам иностранных дел Британии и Австрии, призывая их к незамедлительным действиям. Пруссия с готовностью поддержит их в противостоянии с Россией по польскому вопросу при условии, если они гарантируют, что Пруссия все-таки получит Саксонию. Ему необходимо доложить королю что-нибудь реальное и осязаемое.

Каслри был не против того, чтобы пойти на уступки ради «спокойного будущего Европы». Талейрана, однако, озадачило «слабоволие» лорда, и он предупредил Каслри, что конгресс может совершить страшную и непоправимую ошибку. Наилучший способ сохранить и Польшу, и Саксонию — безотлагательно открыть конгресс. Пусть воинственные державы заявят о своих претензиях перед всей Европой, и все увидят, как рухнут их амбициозные замыслы.

Но британский министр уже принял решение, и оставался только один человек, который мог еще поддержать Талейрана, — Меттерних, а австрийца в это время занимали совсем другие заботы. «Меттерних мучается любовью, он красится, пишет записки, и его канцелярия болтается без дела», — переживал Талейран. Генц тоже нервничал. Он не раз приезжал к министру иностранных дел во время саксонского кризиса и заставал его в унылом состоянии, в думах о герцогине де Саган и ее «дурной привязанности к Виндишгрёцу».

Одно было ясно: если не принять экстренные меры, то царь Александр отдаст всю Саксонию своему прусскому союзнику.

Этой осенью в Вене лето не кончалось и в октябре, радуя гостей теплом и солнцем. 18 октября Меттерних и фестивальный комитет устроили еще одно торжество — «праздник мира» — в честь первой годовщины победы союзников под Лейпцигом. Слуги и служанки бегали по всему городу в поисках модных туалетов для своих господ. Магазины шляп, по замечанию одного бытописателя, опустели, как булочные во время голода.

Меттерних хотел, чтобы это был действительно фестиваль мира без каких-либо военных атрибутов. «Никаких солдат», — наставлял князь. Но его не послушали. В последний момент император Франц решил продемонстрировать военную мощь Австрии и попросил фельдмаршала князя Шварценберга организовать что-нибудь подходящее случаю. Ворча на то, что ему не дали достаточно времени, престарелый военачальник подчинился. Он приказал готовить к параду весь венский гарнизон, около шестнадцати тысяч штыков.