И вечером 23 октября Талейран и царь всея Руси вновь встретились с глазу на глаз. После обмена любезностями Александр сам поднял проблему Польши и поинтересовался мнением Талейрана. Судя по корреспонденции Талейрана, он собирался пойти навстречу царю в решении польского вопроса в обмен на сохранение Саксонии.

Талейран объяснил, что его позиция по Польше не изменилась. То есть он, как и раньше, выступает за возрождение независимого королевства. Франция озабочена лишь тем, чтобы новые границы не создавали угрозу для соседей России.

— Они могут не беспокоиться, — сказал царь. — У меня двести тысяч солдат в герцогстве Варшавском. Пусть только кто-нибудь попробует выгнать меня оттуда.

В отношении Саксонии царь был не менее категоричен. Все уже решено, заявил он. Территория отдана Пруссии, и Австрия с этим согласна.

— Я не уверен, что Австрия согласна, — заметил Талейран. — Мне трудно поверить. Это не в ее интересах.

Затем, снова поднимая проблему международного права, Талейран спросил: достаточно ли «согласия Австрии» для того, чтобы сделать Пруссию обладательницей того, что принадлежит королю Саксонии?

— Если король Саксонии не отречется, то мы отправим его в Россию. Он умрет там, один там уже умер, — ответил царь, намекая на последнего польского короля Станислава II Августа, захваченного русскими войсками в девяностых годах XVIII века, увезенного в Россию и закончившего свои дни под Санкт-Петербургом.

— С позволения вашего величества я не могу поверить в возможность такого насилия. Конгресс созван не для этого, — сказал Талейран.

— Насилие? — воскликнул царь. — Разве король Саксонии не вправе поехать в Россию?

Талейран не знал, как ответить на этот вопрос, и чуть было не сорвался, но все-таки сдержал свое раздражение. Прежде чем князь успел открыть рот, царь произнес целый монолог. Франция-де в большом долгу перед ним. Она ему всем обязана, а международное право, о котором печется Талейран, для него ничего не значит.

— Ваше публичное право для меня пустой звук, — сказал Александр. — Вы думаете, мне нужны все ваши пергаменты и договоры?

Царь напомнил, что он обещал Саксонию королю Пруссии и намерен сдержать свое слово. Речь шла о девяти-десяти миллионах человек, решил поправить Александра князь.

— Ваше величество могут дать их, не уничтожая Саксонию, — сказал Талейран, подавая лист бумаги с набросками вариантов решения проблемы.

— Но король Саксонии — предатель, — отрезал царь, будто ни он сам, ни многие другие лидеры, заправлявшие конгрессом, не вступали прежде по тем или иным причинам в альянс с Наполеоном.

Талейран напрасно пытался убедить царя в том, что в интересах сохранения и мира, и собственной репутации ему не нужно трогать Саксонию. Александр не отступал от своего решения отдать ее Пруссии. Они расстались так, как и встретились, — раздраженные и недовольные друг другом.

На следующее утро, в день отъезда сюзеренов в Венгрию, Меттерних и Гарденберг еще не получили от своих сюзеренов одобрения на совместное выступление против русского царя. Александр вновь проявил инициативу и нагрянул с визитом к Меттерниху в золотисто-белое крыло дворца Хофбург. Князю пришлось выдержать самую тяжелую словесную баталию за всю карьеру.

Царь говорил с ним как со своим подчиненным:

— Я намереваюсь создать независимое государство Польшу, и мне необходимо получить ваше согласие сегодня же, до отбытия в Венгрию.

— Ваше величество, — довольно резко ответил Меттерних, — если все дело в создании независимой Польши, то Австрия тоже способна создать свою независимую Польшу.

И царь взорвался. Еще никто не говорил с ним в таком вызывающем тоне. По словам Александра, это был «тон бунтаря». И он осыпал Меттерниха «градом ругательств», ошеломивших и изумивших князя.

Поведение царя Александра напомнило Меттерниху Наполеона в состоянии безрассудного бешенства, и князь не знал, выйдет он из дворца в дверь или вылетит в окно, если царь исполнит свои угрозы. Австрийский министр никогда больше не хотел встречаться с русским государем наедине и пророчил всем, что Александр станет таким же безумным, как и его отец.

Дипломатия потерпела сокрушительное поражение. Царь уехал в Венгрию вместе с императором Австрии и королем Пруссии, не оставив никого вместо себя. И все проблемы, стоявшие перед конгрессом, повисли в воздухе.

Вся Европа следила за тем, как в Вене резвятся и ссорятся коронованные особы, призванные решать ее судьбу. Одним из самых внимательных и заинтересованных наблюдателей, как оказалось, был Наполеон.

Он в это время обустраивался на Эльбе, скалистом острове, расположенном в семи милях от северо-западного побережья Италии. Эльба — один из шести главных островов Тосканского архипелага, в который на юге еще входит крошечный, продуваемый ветрами островок Монтекристо, увековеченный Александром Дюма. На севере морские волны омывают берега бесплодной Горгоны, описанной другим прозаиком, автором душещипательной романтической новеллы «Клиссон и Евгения», — о молодом корсиканце, командовавшем мятежниками и преданном своим лучшим другом. Сочинил это произведение не кто иной, как Наполеон, когда ему было двадцать шесть лет.

Эльба была избрана местом ссылки Наполеона весной 1814 года, когда союзники вошли в Париж и потребовали от императора немедленного и безоговорочного отречения.

Царь Александр персонально обещал поверженному венценосцу приличные условия ссылки, если он проявит готовность к сотрудничеству. Со всей тщательностью были изучены карты в поисках такого места, которое устроило бы французского императора и побудило его не мешкать с отречением.

Материковые территории Франции, Италии и других стран, входивших в империю, монархи-победители отвергли как неприемлемые. Корсика, как объясняет историк Норман Макензи, вызывала возражения, поскольку Наполеон там родился, и, кроме того, она принадлежала Франции. Сардинией владел Савойский двор, а на Корфу имели виды и Англия, и Россия. Рассматривались разные варианты — от Канарских островов до Карибского моря. Предлагались Тринидад, Азоры, даже залив Ботани в Тасмановом море на юго-востоке Австралии. Талейран настаивал на острове Святой Елены в Южной Атлантике. Эльбу выбрал царь Александр.

И он не просто выбрал. Он слышать не хотел о других вариантах. Причины его настойчивости до сих пор неизвестны. Одни считают, что государь упивался своей новой ролью великодушного победителя, просвещенного правителя, безжалостного в сражении, но способного и на милосердие. По мнению других, царь предложил крошечный островок лишь потому, что хотел унизить поверженного завоевателя. У Меттерниха имелось совсем иное объяснение.

Князь был убежден: демонстрируя театральное благородство, царь просто-напросто хотел насолить Австрии. Эльба находилась поблизости от континента и соответственно рядом с зоной интересов Австрии в Северной Италии. Кто знает, а вдруг Наполеону надоест томиться в изгнании? Как-никак ему исполнилось всего сорок пять лет, он был в расцвете сил и мог еще сплотить вокруг себя людей. А кроме всего прочего, царь ничего не терял: остров принадлежал Габсбургам (входил в реставрированное Тосканское герцогство). По убеждению Меттерниха, Александр замыслил создать очаг напряженности на задах Австрийской империи. Южное подбрюшье Габсбургов представлялось удобным плацдармом для возвращения Наполеона.

К несчастью для Австрии, особых дебатов по поводу места ссылки Бонапарта не было. Русский царь первым подошел к Парижу и сразу же приступил к делу. К тому времени, когда австрийцы доползли до столицы через северо-восточную Францию, Александр уже сформулировал предложение и получил согласие Наполеона. Договор с ним надо подписать сейчас же, пока он не передумал, настаивал царь.