Пережив несколько неприятных моментов, царь Александр все-таки получил Польшу, меньше, чем хотел, но достаточно для того, чтобы испытывать некоторое удовлетворение. В принципе это был неплохой довесок к подтвержденным завоеваниям — Финляндии и Бессарабии. Уезжая, царь не забыл отметиться в венских тавернах. Один очевидец заявлял, что видел, как его величество царь всея Руси принимал участие в состязании «кто скорчит самую страшную рожу». По свидетельству другого анонимного информатора, Александр якобы говорил: если бы он не был царем, то непременно стал бы генералом в Австрии.

Меттерних уезжал на свою летнюю виллу на Реннвег. Он собирался провести там несколько недель с женой, детьми и новым членом семьи — попугаем Полли. Птицу подарил ему старый британский моряк, извинившись за то, что попугай «утерял английское произношение». 15 мая Меттерних отпразднует день рождения — ему исполнится сорок два года — и будет наезжать в канцелярию завершать последние дела.

Его помощник Генц подсчитывал барыши — почести, выплаты, табакерки, кто-то подарил ему экипаж, оставив его у подъезда. Многие действительно были благодарны человеку, подготовившему заключительный документ конгресса. Один историк назвал Генца самым крупным взяточником в истории. Это, конечно, преувеличение, хотя секретарь нажил на конгрессе немалое состояние. Закончив работу над Заключительным актом, Генц сразу же начал подыскивать себе дом. Он подобрал огромный особняк XVIII века за городом, в Вайнхаусе, радуясь как ребенок и с нетерпением ожидая, когда закончится «этот нудный конгресс» и он переедет в новые хоромы.

Княгиня Багратион, напротив, переживала мучительно тяжелые дни, оказавшись в серьезных финансовых затруднениях. Ее повар месье Бреттон перестал ссужать деньги на закупку продуктов и вин для обедов, которые сам же и готовил. Он решил дождаться, когда получит жалованье, задержанные выплаты и положенные вознаграждения. Среди друзей, обретенных в Вене за долгие месяцы, желающих помочь было не так уж много. Княгиня попросила денег у отчима в Санкт-Петербурге.

Еще недавно многие в Вене хотели, чтобы полиция выслала княгиню из города, сейчас, наверно, столько же людей желало не выпускать ее из столицы до тех пор, пока она не вернет долги. Согласно данным ее ближайшей подруги Авроры де Марассе, княгиня задолжала фантастическую сумму: 21 801 дукат, 18 121 флорин и 7860 флоринов векселями. Она набрала кредитов в самых разных банках города. Княгиня вполне могла из своей «золотой клетки» во дворце Пальма отправиться прямиком в долговую тюрьму.

Княгиню мучило еще одно неприятное обстоятельство — отъезд нового любовника, кронпринца Вюртемберга. Она провожала красавца принца до первой почтовой станции Пуркерсдорф, где они расставались столь долго и нежно, что один полицейский агент забеспокоился, что их прощание «приведет к рождению очередного внебрачного ребенка».

Герцогиня де Саган одной из последних покидала город. Однако из дворца Пальма она уезжала первой, оставляя в нем царствовать княгиню Багратион, осаждаемую теперь не столько поклонниками, сколько кредиторами. Ее возлюбленный, князь Альфред фон Виндишгрёц, уехал из Вены еще в апреле в свой полк готовиться к битвам с Наполеоном. Герцогиня перебралась в его особняк — дворец Виндишгрёц. Вечеринки в Вене постепенно затихали, угасали, и герцогиня «умирала от скуки».

Надо сказать, герцогиня уже потеряла интерес к князю Альфреду, и ему придется бороться за ее внимание так же, как это прежде делал Меттерних. В его отсутствие герцогиня все чаще и чаще начала встречаться с британским послом лордом Стюартом.

Они вместе обедали и прогуливались верхом на лошадях в парке, Вильгельмина — на призовом коне, которого она купила у лорда Стюарта. Они несколько раз выезжали за город, как она это делала с Альфредом. Стюарт во многом походил на него, только был еще более буйным и непредсказуемым. «Лорд Памперникель», воспользовавшись отсутствием Каслри, Веллингтона и Кланкарти, по замечанию одного недоброжелателя, превратил посольство в игорный дом и бордель.

Герцогине де Саган и лорду Стюарту приходилось привыкать к новым условиям жизни в городе без карнавалов и балов. К концу мая почти все делегаты и гости разъехались: кто — на войну с Наполеоном, кто — домой, кто — в поисках новых приключений. «Вена превращается в пустыню», — с горечью говорила герцогиня де Саган.

1 июня Наполеон отпраздновал триумфальное возвращение в Париж, устроив церемонию, самую пышную со времен коронации императором в соборе Парижской Богоматери одиннадцать лет назад. Ее проводили на Марсовом поле, площади парадов в самом центре города, где впоследствии появится Эйфелева башня. Для торжеств напротив военной школы Эколь-милитер были возведены пирамидальная платформа и амфитеатр.

На пурпурном троне восседал Наполеон в черной шляпе с белым страусовым пером и в пурпурной мантии, накинутой на плечи. Его окружали братья, маршалы, орлы на колоннах и военные трофеи. Не было только жены и сына.

С площади, где собралось около двухсот тысяч человек, доносились крики «Vive L’Empereur!»[7]. После пушечного салюта и мессы к Наполеону и к толпе, по крайней мере к тем, кто мог его услышать, обратился с речью представитель новой легислатуры:

— Чего хотят эти монархи, идущие на нас войной? Что в наших действиях побудило их к агрессии? Разве мы нарушили какие-либо мирные договоры?

Забросив в толпу риторические вопросы, оратор сделал паузу и со значением сказал:

— Врагам Франции не нравится правитель, которого мы избрали, а нам не нравится тот, которого они навязывают.

Затем архиканцлер представил новую конституцию — «Дополнительный акт», который французы одобрили на недавнем плебисците. Народ одобрил закон подавляющим большинством голосов: 1 300 000 — «за» и только 4206 человек высказались «против», результат скорее манипуляций, обычных при Наполеоне, а не подлинной свободы слова. Текст потом поднесли на подпись Наполеону

Бонапарт был мастер устраивать грандиозные спектакли для демонстрации, прославления и укрепления власти. «Правительство должно ослеплять и удивлять», — говорил он. А сейчас ему особенно были нужны феерии, воспламеняющие эмоции и воображение.

Плебисцит затевался как демократический форум, освящающий новое царство свободы. Однако участие в голосовании оказалось мизерным. В Париже голосовал только один из десяти избирателей. Ни Наполеон, ни его конституция не получили массового признания, как того хотел император. Поэтому ему и пришлось организовывать на Марсовом поле торжества, демонстрирующие всенародную любовь к просвещенному повелителю.

Тем временем царь Александр прибыл в южногерманский город Хайльбронн, где временно расположилась штаб-квартира союзников. Он был удовлетворен разделом Польши, но теперь его беспокоили другие проблемы. Почему французы так восторженно встретили Наполеона? Почему рухнула власть короля-Бурбона? Стоит ли проливать кровь ради восстановления этой позорной династии?

Царя тревожило то, что русская армия находилась в основном на другой стороне Вислы, в новом Польском королевстве, далеко от вероятного центра военных операций, и ей уготовано оставаться в резерве. Ему не доверили и пост верховного главнокомандующего. Ясно, что союзники наказывали его за упорство, проявленное на Венском конгрессе.

Из-за этих мрачных дум Александр долго не ложился спать, и однажды, когда он в полном одиночестве сидел в кабинете, около двух часов ночи к нему постучался в дверь адъютант князь Волконский и, извинившись, доложил о неожиданной и странной гостье. Это была баронесса Юлия фон Крюденер.

«Представьте, как я удивился!» — говорил потом царь. Он только что думал о ней, и вот эта женщина уже стоит у его дверей. Как в «Откровении» из Библии: «И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце»[8]. Александр рассказывал: