Интересно, кто им подбросил про меня всю эту гнусную чушь? Ведь вранье же, от первого до последнего слова вранье, и опровергнуть эту клевету — проще некуда! Или их кто-то решил крупно подставить, или некто убежден, что я уже ничего предпринимать не буду, а мое имя, облитое грязью, никакого впечатления не произведет, если я куда-нибудь обращусь по другому поводу. Кто-то не верил, что я буду «отмываться».

Эту информацию надо было обязательно с кем-то обсудить. Естественно, что, несмотря на запрет, я взял все распечатки и бросился к «своему адвокату». Я так привык к ней за последнее время, что недолгое ее отсутствие уже сильно меня угнетало.

Бабулька в белом халате казалось абсолютно неумолимой и неприступной крепостью.

— Вы к кому, молодой человек? Сейчас нельзя!

— Мне нужна Валентина Никоненко, из триста пятой палаты.

— А вы ей кто?

— Я ее друг.

— Мы даем справки только родственникам. Тут всякие ходят. Покажите документ!

— Это еще зачем?

— У нас правила! Будете хулиганить — охрану вызову!

— Может, мы как-нибудь договоримся?

— Я тебе сейчас договорюсь! Эй! Коля!

— Эх вы… Мы должны были бы пожениться, но она почему-то попала в больницу…

— Вы уже подавали заявление в ЗАГС?

— Нет.

— Тогда извините. Ничем не могу вам помочь. Пусть приходят родственники.

— Вот.

Я положил на стол бумажку в пятьдесят долларов. Зеленоватая купюра пропала в мгновенье ока, и произвела магическое действие. Бабка вдруг преобразилась, как по волшебству.

— Сынок, я тебя сейчас проведу в ее палату. Это на третьем этаже.

— Да знаю я…

— Вы, правда, почти женаты? Ты уж извини, мня старую…

— А чего бы я вам тут «зелень» раздавал?

— Сынок, ты держись. Ты молодой еще…

— Что-нибудь с Валей? — Мой голос дрогнул. Лифт остановился на третьем этаже.

— Вот ее палата. Койку уже освободили.

— Что случилось? — Язык у меня вдруг стал как ватный.

— Наркоз она не перенесла. Сверхчувствительна была. — Потом, явно повторяя чужие слова, бабка добавила, — индивидуальная непереносимость к такому наркозу встречается только у каждого тысячного больного. Это очень редко, но бывает. Иногда случается, все ведь под Богом… Никто же не знал… Ничего сделать так и не смогли. Не откачали.

«Какой наркоз? Зачем ей наркоз, если все уже давно сделано?» Я так и не задал этих вопросов. Они застряли где-то внутри, и я уже ничего не смог произнести. Мое горло неожиданно сжал болезненный спазм. Дверь палаты я так и не открыл, и внутрь не вошел. Не слушая доносившиеся до меня бабкины причитания, и ни на кого не глядя, я бросился в сторону лестницы…

…Вот и троллейбусная остановка по Ленинскому проспекту. Еще порядочно ехать до метро. Я постарался впасть в спячку, и ждать троллейбуса, ни о чем не думая и ничего не воспринимая. Но это не так просто, отключить свой мозг. Окружающее продолжает фиксироваться и запоминаться. Вместо моего троллейбуса, сначала подкатил ненужный мне автобус, как развязный юнец на роликовых коньках. Ждущие его пассажиры сразу же радостно метнулась к нему. Но, почему-то ожидаемой мною давки, не произошло. Сначала из автобуса высадился юный кавалер, который ловким и несколько балетным движением подставил руку своей юной даме. Та привычно, почти не глядя на него, спускалась, не забывая при этом чарующе улыбаться. За ними сошли еще один парень и еще одна девушка, составив при выходе ту же конструкцию. Вторая юная дама спускалась очень ответственно и осторожно, напряженно улыбаясь, вглядываясь себе под ноги. Своим нехитрым и умненьким личиком она мне напомнила отличницу, у которой только физкультура слегка хромает. Параллельно со всем этим, в другой половине автобусной двери, тяжело, медленно и поэтапно спускалась старуха. Я помог ей выбраться. «Спасибо, спасибо, — автоматически пробормотала она уже на тротуаре, не глядя на меня, и не в силах справиться со все накатывающей и накатывающей одышкой. — Спасибо». Вероятно, она добиралась до поликлиники.

Автобус ушел, а я опять впал в тупое, бездумное, лишенное всяких мыслей состояние. Пока вот так, ничего не соображая, я торчал на остановке, возле меня, выскочив на тротуар, резко остановилась темная иномарка с тонированными стеклами. Из нее выскользнули два крепких мужика в кожаных куртках. В затылок мне уперлось нечто твердое.

— Только попробуй пикнуть, — услышал я чье-то злое шипение, — и твои мозги, если они у тебя все-таки еще остались, будут разбросаны в радиусе двух метров. Уборщикам понадобится много усилий, чтобы потом промыть асфальт!

Они заломили руки мне за спину и затолкали в автомобиль, уткнув лицом в заднее сиденье. За меня даже не пытались заступиться многочисленные зеваки, стоявшие на остановке. Только случайно оказавшийся там милиционер подошел к машине и что-то тихо спросил. Но один из нападавших показал ему какие-то документы, и блюститель закона больше не вмешивался происходящее.

Куда меня везли, я сказать не мог даже приблизительно, но минут через тридцать-сорок автомобиль въехал в открывшиеся перед ним большие, и судя по звуку, железные ворота. Затем мы еще немного проехали, и снова остановились. Открылись уже другие ворота, машина проехала метров десять и остановилась уже окончательно. Меня выволокли из автомобиля и, не давая осмотреться, завели в подвальный этаж какого-то кирпичного коттеджа. Но я все же успел узнать этот коттедж…

В темноватом, но просторном помещении в течение двух часов, меня допрашивал совершенно незнакомый толстый мужик, который даже не счел нужным мне представится. Его интересовало все про Валентину и про мою роль в ее адвокатском расследовании. Я сначала еще пытался объяснить, что мне, в сущности, ничего не известно, а Валентина — просто моя подруга. Мои ответы только разозлили мужика. Потом, ни на один из его вопросов я больше так и не ответил. Вернее ответил, но не то и не по делу. Он задал мне еще множество тупых вопросов, и на них, на все, я отвечал только «да». Мне вдруг все теперь стало глубоко пофигу. Потом этот мужик встал из-за стола и начал нервно бродить по странному подвальному помещению. Наконец, ненадолго оставив меня одного, он куда-то ушел.

Через некоторое время пришел какой-то горбун. Он был одет в зеленый хирургический халат с завязками на спине, в очки, латексные перчатках и в хирургическую маску. Ни слова не сказав, он молча засучил мне рукав и профессионально ввел в вену жидкость синеватого цвета. Почти мгновенно сознание меня покинуло.

Очнулся я в медицинском кресле.

В голове быстро прояснялось, жутко хотелось пить. В подвальном помещении произошли кое-какие изменения. Освещение заметно усилилось — под потолком оказалось множество мощных ламп. Появилось два стола. Один стол был похож на хирургический. Он сам, и предметы на нем, были накрыты белой тряпкой. Второй стол был письменный, на нем валялись какие-то бумаги, дискеты и CD-диски. Склонив голову, за этим столом сидел плешивый человек в очках и читал какой-то многостраничный документ.

Некоторое время не происходило ничего.

Почему-то вспомнился такой очень старый медицинский анекдот: в больницу пришел пациент к знакомому хирургу, бородавку удалять. Но договорился, чтобы под общим наркозом. Положили на операционный стол, ввели наркоз, и тут вдруг выяснилось, что у больного непереносимость на конкретный препарат. Произошла остановка сердца. Тут же ему вскрыли грудь, приступили к прямому массажу. Сердце пошло, но когда перекладывали со стола на каталку, уронили и сломали ногу. В общем, мужик очухался в палате — нога в гипсе, шов через грудь, а бородавка на месте…

Мои руки и ноги не двигались. Крепкие ремни плотно пристегивали их к медицинскому креслу. Такие кресла обычно бывают в кабинетах урологов или гинекологов. Хорошо еще, что упоры для ног были свободны — меня пристегнули не в раскоряку, а в обычной, сидячей позе приговоренного к электрическому стулу или газовой камере.